Эта страшная расправа напугала и потрясла Грецию. Афины не отважились оказывать Александру какого-либо сопротивления, смирились и другие города. Убедившись в их покорности, Александр повел себя значительно более милостиво и даже не препятствовал тому, что афиняне помогали многочисленным беженцам из Фив. Он добился того, что греки провозгласили македонца своим вождем и собрали войско, постановив вместе идти войной на персов.
Желая вопросить оракула о предстоящем походе, Александр прибыл в Дельфы, но случилось так, что его приезд совпал с одним из несчастливых дней, когда закон не позволяет давать предсказания, поэтому прорицательница, ссылаясь на закон, отказалась прийти в храм. Тогда Александр пошел за ней сам, чтобы притащить ее силой. Жрица, уступая настойчивости царя, воскликнула: «Ты непобедим, сын мой!» Услышав это, Александр сказал, что он не нуждается больше в прорицании, так как уже получил нужный ему ответ.
Плутарх:
«…многие государственные мужи и философы приходили к царю и выражали свою радость. Александр предполагал, что так же поступит и Диоген из Синопы, живший тогда возле Коринфа. Однако Диоген, нимало не заботясь об Александре, спокойно проводил время в Крании, и царь отправился к нему сам. Диоген лежал и грелся на солнце. Слегка приподнявшись при виде такого множества приближающихся к нему людей, философ пристально посмотрел на Александра. Поздоровавшись, царь спросил Диогена, нет ли у него какой-нибудь просьбы: „Отступи чуть в сторону, — ответил тот, — не заслоняй мне солнца“. Говорят, что слова Диогена произвели на Александра огромное впечатление, и он был поражен гордостью и величием души этого человека, отнесшегося к нему с таким пренебрежением. На обратном пути он сказал своим спутникам, шутившим и насмехавшимся над философом: „Если бы я не был Александром, я хотел бы быть Диогеном“».
Войско Александра насчитывало от тридцати до сорока тысяч пехотинцев и примерно пять тысяч всадников. Средств на его содержание не хватало. И тут царь впервые проявил свою знаменитую щедрость, граничащую с расточительностью: все свое состояние Александр либо обратил в жалованье для солдат, либо раздал в виде подарков своим полководцам. На вопрос одного из них, Пердикки:
— Что же, царь, оставляешь ты себе?
Александр ответил:
— Надежды!
— Тогда я и хотел бы иметь в них долю! — рассмеялся Пердикка.
Прибыв к развалинам Трои (Илиона), Александр принес жертвы Афине и совершил ритуальные возлияния героям. У надгробия Ахилла он, согласно обычаю, умастил тело и нагой состязался с друзьями в беге вокруг памятника; затем, возложив венок, он сказал, что считает Ахилла счастливцем, потому что при жизни он имел преданного друга, а после смерти — великого глашатая своей славы. Когда царь проходил по Илиону и осматривал достопримечательности, кто-то спросил его, не хочет ли он увидеть лиру Париса. Царь ответил, что она его нисколько не интересует, разыскивает же он лиру Ахилла, под звуки которой тот воспевал славу и подвиги доблестных мужей.
Клавдий Элиан:
«Когда Александр украсил венком могилу Ахилла, Гефестион также украсил Патроклову могилу, желая дать понять, что любим Александром, подобно тому, как Патрокл был любим Ахиллом».
Первая крупная победа Александра была одержана в Битве на реке Граник, называемой современниками «воротами в Азию». Многих пугала глубина реки, обрывистость и крутизна ее противоположного берега. Биографы пишут, что Александр бросился в реку и повел войско навстречу неприятельским копьям и стрелам на обрывистые скалы, усеянные пехотой и конницей врага, через реку, которая течением сносила коней и накрывала всадников с головой. Казалось, что им руководит не разум, а безрассудство и что он действует как безумец.
Ценой огромного напряжения сил Александр овладел противоположным берегом, мокрым и скользким, так как почва там была глинистая. Враги нападали с громкими криками, пытаясь пробиться Александру, которого легко было узнать по щиту и по белому султану на шлеме. На македонского царя насели сразу два персидских воина. Панцирь его был пробит, один из персов нанес удар копьем, другой мечом ударил Александра по голове. Тот успел отклониться, но меч срубил половину его шлема. Этот бой мог оборвать завоевание мира в самом начале, если бы не друг Александра Клит, по прозвищу Черный, который бросился на помощь, пронзив одного из персов насквозь копьем. Одновременно упал и другой перс, пораженный мечом Александра.
Сражение было выиграно и сразу изменило положение дел в пользу Александра. Он занял Сарды — главную твердыню приморских владений варваров. Многие города и области также подчинились ему, сопротивление оказали только Галикарнас и Милет.
Плутарх:
«Взяв город Гордий, о котором говорят, что он был родиной древнего царя Мидаса, Александр увидел знаменитую колесницу, дышло которой было скреплено с ярмом кизиловой корою, и услышал предание… будто тому, кто развяжет узел, закреплявший ярмо, суждено стать царем всего мира. Большинство писателей рассказывает, что узел был столь запутанным, а концы так искусно запрятаны, что Александр не сумел его развязать и разрубил мечом; тогда в месте разруба обнаружились многочисленные концы креплений. Но по рассказу Аристобула, Александру легко удалось разрешить задачу и освободить ярмо, вынув из переднего конца дышла крюк… которым закрепляется яремный ремень».
Впрочем, в Киликии Александру пришлось надолго задержаться из-за серьезной болезни. Никто из врачей не решался лечить Александра: в случае неудачи врачи боялись навлечь на себя обвинения и гнев македонян. Один только Филипп, акарнанец, поставил свой профессиональный долг превыше всего и счел преступным оставить больного без помощи, даже с риском для себя. Когда он уединился, чтобы приготовить для царя лекарство, полководец Парменион послал Александру письмо, советуя ему остерегаться Филиппа, так как Дарий будто бы посулил врачу большие подарки и руку своей дочери и тем склонил его к убийству Александра. Царь прочитал письмо и, не показав его никому из друзей, положил себе под подушку. В установленный час Филипп в сопровождении друзей царя вошел к нему, неся чашу с лекарством. Александр передал ему письмо, а сам без колебаний, доверчиво взял у него из рук лекарство. Это было удивительное, достойное созерцания зрелище. В то время как Филипп читал письмо, Александр пил лекарство, затем оба одновременно взглянули друг на друга. На лице Александра отражалось благоволение и доверие к Филиппу, между тем как врач, возмущенный клеветой, то вздымал руки к небу и призывал богов в свидетели, то, бросаясь к ложу царя, умолял его мужаться и доверять ему. Лекарство подействовало: больной крепко уснул на несколько часов и почти не подавал признаков жизни, однако после пробуждения почувствовал себя намного лучше и быстро пошел на поправку.
После этого Александр продолжил наступление, одержал еще несколько блестящих побед и уничтожил более ста десяти тысяч врагов. Биографы рассказывают, что когда Александр, захватив обоз Дария, увидел всякого рода сосуды — кувшины, тазы, флаконы для притираний, — все искусно сделанные из чистого золота, когда он услышал удивительный запах благовоний, когда, наконец, он прошел в палатку, изумлявшую своими размерами, высотой, убранством лож и столов, — царь посмотрел на своих друзей и сказал: «Вот это, по-видимому, и значит царствовать!»
После одной из битв Александр пленил семью Дария: его жену и дочерей. Эти женщины больше всего боялись подвергнуться насилию, но Александр устроил их так, что никто из македонцев и греков не имел к ним доступа и «они вели такую жизнь, словно находились не во вражеском лагере, а в священном и чистом девичьем покое».
«Никто не сможет сказать, что я видел жену Дария, желал ее увидеть или хотя бы прислушивался к тем, кто рассказывал мне о ее красоте», — написал о себе Александр.
По свидетельству Плутарха, Александр был равнодушен к женщинам и даже говорил, что вид персиянок мучителен для его глаз. Он не обращал на них никакого внимания, как будто они были не живыми женщинами, а безжизненными статуями, говоря, что сон и близость с женщиной более всего другого заставляют его ощущать себя смертным, так как утомление и сладострастие проистекают от одной и той же слабости человеческой природы.
Биограф утверждает, что до своей свадьбы Александр знал лишь одну женщину — Барсину, вдову персидского полководца Мемнона, захваченную в плен под Дамаском. Она получила греческое воспитание, была умна и отличалась веселым нравом. Как рассказывает Аристобул, Александр последовал совету Пармениона, предложившему ему сблизиться с этой красивой и благородной женщиной. Она родила Александру сына.
