Ознакомительная версия.
Тест Тьюринга[43] позволяет отличить человека от машины. В моем вольном изложении тест выглядит так. Испытатель усаживается в чат с неизвестными собеседниками, среди которых высокоразумный робот. И если в ходе свободной беседы испытатель не сможет различить, кто из неведомых собеседников человек, а кто робот, то, значит, робот уже достиг высот человечьего рассудка. Все, приехали.
Пока что все самые продвинутые компьютеры проваливали этот экзамен. И будут проваливать еще лет пятьдесят. Человек легко разоблачает робота, болтая с ним в чате. Насторожившись при малейших подозрениях, добивает буквально двумя-тремя вопросами.
Никакого другого исчерпывающего критерия, который позволял бы отличить компьютерный интеллект от человеческого, пока не придумано. Тьюринг не стал ломать голову над описанием полного набора критериев человечности искусственного интеллекта, а просто ввел самого человека в систему проверки.
Тем самым Тьюринг остановился на очевидном предположении, что если (пока еще) искусственный интеллект недостаточен по отношению к человеческому, то человек имеет в своем разуме некоторую критическую добавку по отношению к искусственному интеллекту. Тьюринг не стал, как все другие исследователи, заморачиваться над природой этой добавки. Она есть и она работает, убедительно отличая человека от машины. Вот и славно.
Эта добавка — то, что отличает текст журналиста от текста блогосферы. Понятно, что такое тест Тьюринга, остается понять, что такое «текст Тьюринга».
«Добавка Тьюринга»
Пора ловить меня на передергиваниях: на место искусственного интеллекта я почему-то подсунул блогосферу. А мне пора отбиваться.
В одной из публикаций на «Слоне» («Интернет как вирусный редактор») я описал феномен вирусного редактора. Это распределенное существо, похожее на нейронную сеть, каждая ячейка которой (блоггер) осуществляет микроредактуру в процессе вирусного распространения информации.
Вирусный редактор — существо без воли. Оно не персонально. Но благодаря внутреннему распределенному подключению сотен или тысяч человеков-нейронов превозмогает те недостатки, которые есть у современных образцов искусственного интеллекта. Все потому, что вирусному редактору удалось интегрировать живого человека в свой нечеловеческий интеллект… Кстати, между прочим — это ведь чудовищный скачок в попытках создания искусственного интеллекта. В компьютерных технологиях синтез человеческого разума с машиной (копирование личности) произойдет нескоро, и когда произойдет, человечество закончится, образуется сверхличность… но сейчас не об этом.
Внутри вирусного редактора каждая ячейка микроредактуры (то есть каждый блоггер) принимает решение: ставить ссылку или нет, копипастить или нет, добавлять или нет, сокращать или нет. И что именно пересказывать, добавлять, сокращать. Поскольку в основе вирусного редактора лежат человеческие фильтры значимости, то и вирусная редактура способна стихийно, спонтанно, вне воли ее участников или кого бы то ни было, находить и конденсировать значимость. То есть отбирать хлеб у журналистов.
Кризис журналистики связан именно с этим — с новым чудищем, големом, гомункулом, Франкенштейном. С вирусным редактором. А не с новыми платформами или новыми моделями потребления-производства.
Короче говоря, журналистика столкнулась с высокоразумным алгоритмизированным существом, весьма смахивающим на искусственный интеллект. И конкурирует с этим существом.
Вот почему важно вычленить «добавку Тьюринга», которая позволяет пока человеку отличаться от умной машины. Есть ли такая «добавка Тьюринга» в журналисте по отношению к блогосфере?
Алхимия авторства
Такая добавка в журналисте и редакторе, конечно, есть. Что интересно, описать ее так же проблематично, как и критерии «достаточности» искусственного интеллекта. Тьюринг вот описывать не стал, просто ввел в тест живого человека. Тьюрингу описание критериев «человековой» добавки показалось не только сложной, но и избыточной задачей.
Можно ли применить эту тьюринговскую методологию для определения будущих, жизнеспособных форм журналистики? В общем-то, вокруг так и происходит. Естественный отбор сам отбирает те медиа, которые демонстрируют недосягаемую добавку по отношению к квазиавторской вакханалии в интернете.
Но если мы хотим вывести рассуждения на уровень технологий и практических рекомендаций, то метод иррационального тыка и «авось сработает», которым оперирует эволюционный отбор, кажется неудовлетворительным. Хотелось бы осмысленно вычленить «добавку Тьюринга» в журналисте, сердцевинную авторскую способность, которая не отойдет и не может отойти в пользование авторствующей публике.
Если удастся найти алхимический состав этой добавки, можно будет продолжать добывать журналистское золото из чего угодно, хоть из свинца блогосферы.
Субъективная объективность
Некоторые обязательные элементы волшебного состава такой добавки я уже открыл, хотя весь рецепт еще не дается.
Любой редактор обязательно добавляет в редакционный продукт свои моральные присадки, как сталевар специальными присадками получает в стандартной стали заданные свойства. Даже аморальные установки редакторов бульварной прессы — это тоже род моральной присадки. В ней воплощается видение, концепция и все такое, чем руководствуется редактор. Фактура, материалы меняются, а моральная присадка остается, постоянно воспроизводится, формируя устойчивый облик издания, его узнаваемый тип. В этом, кстати, проявляется авторство редактора.
Эта моральная присадка не воспроизводится в блогосфере, она недоступна также вирусному редактору.
В 1995 году в своих аспирантских изысканиях для других целей я описал понятие авторской модальности[44]. Потом усилиями ряда товарищей этот термин широко пошел, в частности, в литературоведение. Он пригодится и для описания природы журналистского (и редакторского) авторства.
Если удастся найти алхимический(состав этой добавки, можно будет продолжать добывать журналистское золото из чего угодно, хоть из свинца' блогосферы.
В лингвистике есть понятие объективной и субъективной модальности. Под объективной модальностью понимается отношение высказывания к реальности. Субъективная модальность характеризует отношения уже самого автора к предмету высказывания.
Авторская модальность своеволием автора смешивает субъективную и объективную модальности. Критерий истинности (объективная модальность) микшируется критерием целесообразности (субъективная модальность). Мир помещается в модель не просто как объект, а как направленная на объект практика. В результате предмет высказывания представляется соответствующим как истинному положению вещей, так и потребностям автора. В виде каламбура можно определить авторскую модальность как субъективную, считающуюся объективной.
Воля к авторству
В этой волевой авторской подмене кроется такое обязательное качество автора, как наглость. Журналист (и особенно редактор) имеет наглость взять на себя смелость судить для других об устройстве мира. Самопровозглашенный компас, барометр и источник морали. Это качество журналиста легко обнаружить… вспомнив об отношении широких масс к журналистам.
Но это не просто наглость высказаться, доступная и блогосфере. Наглость журналиста в том, что он свое мнение считает значимым для масс, подспудно прокламируя свое верховодство массами, то есть противостояние им. Как ни странно, но это жертвенная позиция. Миссия и жертвенность в своем сочетании порождают мессианство. Это обязательная, профессиональная авторская болезнь.
Производство значимости для других, полагание себя инструментом значимости, отражает ту самую специальную волю. Волю к авторству. Воля — обязательный источник моральных присадок редактора-человека. Что важно: в вирусном редакторе нет и не может быть воли.
Здесь же проявляется другое обязательное качество авторства — персональность. Автор всегда один, большой автор — даже одинок. Тут же логически следует обязательное противопоставление множеству, то есть публике. Блоггер, наоборот, влит в публику. Он активный, точнее, периодически активируемый нейронными импульсами вирусного редактора фрагмент публики. Автор — противопоставлен ей.
Наконец, все эти характеристики вкупе дают важнейшую черту авторства — именитость, значимость имени. Бывают авторы безвестные, но безымянный автор невозможен. Естественно, редуцируясь на уровень человеческих слабостей, именитость питается тщеславием и порождает самолюбование. Ну вот — почти полный психологический портрет журналиста.
Оппоненты справедливо укажут, что блоггеры тоже могут быть именитыми. Я думаю, это не авторская именитость, хотя и похоже. Это именитость селебрети, то есть известность совершенно иного рода, самодостаточная известность. В ней нет дополнительной цели и проактивного мессианского одиночества. Такая известность инкрустирована в толпу, а не противопоставлена ей.
Ознакомительная версия.
