Вообще, посещение кладбищ в первые послепасхальные дни — очень древняя и весьма живучая традиция. Кое-где дорога домой после ночной пасхальной заутрени с только что освященным куличом и яйцами в руках непременно проходила через кладбище.
Обычай этот (как и все связанное со смертью и похоронами) только на первый взгляд представляется зловещим. Для наших предков смерть была понятием относительным. Во-первых, покойники не до конца мертвы (память о них жива, им предстоит воскреснуть в день Страшного Суда), с другой стороны, живущие не вполне живы ("семя тли" от рождения присутствует в каждом человеке, тем кто жив сейчас, тоже предстоит умереть)… На праздничном столе было даже принято оставлять часть трапезы для покойников, которые неприменно должны попроведать родных в одну из послепасхальных ночей.
Представление о кладбище как об унылом месте, полном скорбных воздыханий и безудержных рыданий, свойственно для западного человека. На русских кладбищах на Пасху бывало даже весело… Отсюда, кстати, и упорное нежелание народа внимать увещеваниям современных батюшек не посещать кладбища на Пасху. Представление о неуместности в "праздник праздников и торжество торжеств" скорбных воздыханий, вроде бы неизбежных при посещении могил близких (представление, целиком почерпнутое из западных источников), вступает здесь в противоречие с требованием любящего сердца русского человека сделать всех родных и близких (включая уже умерших) причастниками своей пасхальной радости.
В некоторых же губерниях (например, в Орловской) на кладбищах ночью совершался специальный пасхальный обряд изгнания смерти (уже поверженной воскресшим Христом). Участвовали в нем исключительно женщины. Вооружившись кочергами, метлами да ухватами, они с дикими криками носились по кладбищу. И чем громче они кричали, тем здоровее (без повальных болезней и скотского падежа) должен был пройти грядущий трудовой крестьянский год.
Другой похожий обычай: облегчение загробных страданий близких путем изгнания от их могил всякой нечистой силы. Для этого нужно, помолившись, взять в каждую руку по ножу и носиться по кладбищу с криком: "Бегите прочь, злые духи!" Если при этом без устали полосовать воздух ножами, покойники обязательно почувствуют заметное облегчение…
Владимир ГОЛЫШЕВ
Валерий Усков: “ЖИВУ МЕЧТОЙ И НАДЕЖДОЙ” (Любимые народом эпические ленты “Тени исчезают в полдень”, “Вечный зов”, “Ермак” стали уже классикой советского и российского кинематографа. Автор этих и еще многих других фильмов режиссер Валерий Усков отвечает на вопросы нашего корреспондента)
— Валерий Иванович, существует категория деятелей искусства, которые, что называется, не вылезают из телевизора. Вас к узкому кругу “модных” представителей российской богемы причислить нельзя. Вы держитесь несколько в стороне от киношной тусовки. Ваши работы знают все, но ваше имя не на слуху. Вам не обидно?
— Как-то в Риге проходила неделя российского телевидения. Когда меня представляли залу, раздались вежливые хлопки. Когда же назвали мои фильмы — зал встал и аплодировал! Этим сказано все.
— Да, за вас говорят ваши фильмы. Расскажите, пожалуйста, о своем пути в творчестве.
— Детство мое было счастливое! Я жил с родителями в Свердловске. Атмосфера в доме была творческая. Мама и папа, учась в пермском университете, играли в студенческом театре. Среда, как говорится, располагала к театральной стезе, но сомнения в выборе профессии взяли верх. После школы я со своим другом Краснопольским поступил в Уральский университет. Он — на филологический, я — на журфак.
Окончив в 55-м университет, работал журналистом. Колесил по всей стране! Писал в молодежные газеты театральные рецензии и очень гордился тем, что могу “на равных” беседовать со “жрецами Мельпомены”. Только много позже, учась во ВГИКе, понял — не имел я права писать, так как был самонадеянным и неопытным! Я это все же понял, а мои молодые коллеги продолжали упоенно допрашивать мастеров искусств...
В современном обществе журналист трижды в ответе за свои слова! Помню, с юношеским размахом чирканул резкую, крайне безапелляционную рецензию на игру актера Свердловского театра. Потом нечаянно увидел, как этот актер взволнованно читал мою писанину. На лице его было написано настоящее страдание. Тут я схватился за голову — зачем я это сделал?! Через несколько лет этот актер умер от инфаркта. Думаю, здесь есть частичка и моей вины. Журналистика — палка о двух концах: чистый профессионализм без моральной основы — вещь опасная.
Потом для меня началась эпоха ВГИКа. По художественному кино мне преподавали такие великие наши мастера, как Леонид Трауберг, Иван Пырьев, Сергей Герасимов, по документальному — Илья Копалин, один из первых лауреатов “Оскара”, получивший его за фильм “Разгром немецких войск под Москвой”.
Но корифеи занимались с нами, что называется, “по светлым праздникам”. А каждый день с нами работала Вера Тихоновна Романова. Удивительный человек, блистательный педагог! На первом же занятии сбила с нас молодых прыть “гениев” и “знатоков жизни”. Мы вдруг поняли, какой огромный путь нам предстоит пройти... Анализируя уровень сегодняшней школы, все чаще ловлю себя на страстном желании хоть малую толику пережитого на тех уроках передать нынешней молодежи.
— Начало вашего жизненного пути пришлось на сталинское время. Ваше отношение к этой близкой и одновременно такой уже далекой эпохе?
— Была государственная идея. Идея общего дела, общего блага. Мы гордились Родиной, верили в то общество, где люди помогают друг другу. Были счастливы называться советскими людьми! Это не было пустым звуком, это — было нашим воздухом. Сталин ценен для истории как человек, объединивший русскую идею и коммунизм. Главная трагедия современности даже не в том, что развалилась страна, а в том, что рушится российский менталитет. Нам навязываются чужие ценности. Нас пытаются поставить в рамки чужой цивилизации, где главное — деньги, достаток и успех любой ценой. Русская традиция, русская мифология, русская великая классическая литература строится на иных ценностях. У нас на первом месте — идеальное, высокое, где-то недостижимое даже. Наши предки, чем бы они ни занимались, были мечтатели и поэты. Планка у русских была всегда высока. Они жили всегда светлой и жертвенной идеей, ради которой стоит жить и, если необходимо, умереть. В Америке все продается и покупается! Если внимательно посмотреть мультфильмы Диснея, и там можно увидеть идею выгоды и расчета. Не то, что в русской сказке...
— В сегодняшней России национальный вопрос стоит весьма остро. Что вы думайте о национальных проблемах?
— Когда-то мы были единым цехом: русский, татарин, еврей. И не было никакой национальной розни и никакого антисемитизма. Свердловск, город военных заводов и атомной бомбы, был закрыт для иностранцев и разного рода проходимцев. Мы воспитывались на родной истории и культуре, искренне веря старшим товарищам, строившим социализм.
Беда пришла не от какого-то конкретного народа, а от московских перевертышей, не помнящих своих предков, а потому готовых все продать.
На севере России есть такое место: Вохма. Даже сегодня, чтобы попасть туда, нужен самолет. Из-за отсутствия дорог там не было крепостного права. Добраться можно было только зимой, когда замерзали реки и на пересечении торговых путей устраивались ярмарки. Был даже свой театр! До революции дед жил и работал на земле. Благодаря голове и рукам имел дом, угодья, лошадей, сенокосилки... Был весьма состоятельный человек. Когда московский краснопресненский продотряд вошел в Вохму, шел митинг, на котором выступал мой отец-комсомолец. Искренность выступления поразила командира отряда. Они подружились, пошли в дом деда. “Красный” Усков сказал комиссарам об отце: это мой брат! Тогда большевики ничего не тронули. Но потом приехали новые люди, угнали скот. Дед, вытащив декреты Ленина, продотрядовцев “припер к стенке”. Те — потребовали денег, пропьянствовали ночь и утром явились снова. Дед сказал: дайте час — я уйду сам! Обошел дом, закрыл ставни, взял серебряные ложки с вензелем, поклонился Вохме и с бабушкой ушел в никуда. Скитался по России, “незаконно” жил в Ленинграде, войну встретил в Старой Русе. Немцы человеку “из бывших” предложили стать хозяином электростанции. Отвергнутый большевистской Россией, он высказал все, что думает о Германии, и его расстреляли. Умер он за Россию...
