похождении, у которого столько же общего с круизом на океанском лайнере, сколько у New Order с музыкой мариачи.
Noisey: Как вообще сложился проект? И как ты решил принять участие в организации концерта Laibach в Пхеньяне?
Валнуар: Во-первых, я уже давно работаю с NSK и Laibach. Я создавал для них дизайн футболок и плакатов. В 2012 году я участвовал в выставке вместе с норвежским парнем по имени Мортен Тровик, работы которого мне очень понравились. Он, как мне сказали, работал над художественными проектами в Северной Корее. Мы тут же нашли общий язык, и довольно скоро (типа писем пять спустя) он пригласил меня поехать с ним вместе в следующий раз. Мы еще пообщались; я быстро понял, что этот парень – фанат Laibach. Так что я рассказал, что знаком с ними, и спросил: как думаешь, любопытно было бы организовать им поездку в Северную Корею? Изначально я хотел, чтобы они сняли там клип; это было проще всего. Мортен не возражал, так что я их связал, но клип мы так и не сняли.
Однако Мортен в итоге стал режиссером их видео на «The Whistleblowers» – это была их первая совместная работа. Год спустя он сумел убедить своих корейских коллег, что концерт Laibach – это стоящий проект. Он начал переговоры в 2014 году. Не думаю, что сами Laibach взаимодействовали с корейцами напрямую; всей организацией занимался Мортен, потому что корейская логика весьма своеобразна. В процессе подготовки мы столкнулись с некоторыми препятствиями. Например, в это время Северная Корея на несколько месяцев закрывала границы из-за Эболы. Нам пришлось отменить несколько поездок. Эбола в Северной Корее, да вы серьезно… Они согласны были пустить нас, но нам бы пришлось сидеть шесть недель на карантине, прямо там, в отеле, в стране, где нет интернета, а единственный канал показывает одно и то же по кругу…
Какого черта северокорейские власти вообще одобрили такой проект?
Точнее было бы сказать «Комитет», а не «власти». Мы сотрудничаем с Комитетом по культурным связям с зарубежными странами КНДР. Без них никакого концерта не было бы. По сути, они являлись посредниками. Именно они имеют дело со всеми предложениями культурного сотрудничества с зарубежными странами. Они оценивают, насколько проект в принципе реализуем, с этого все начинается. Речь может идти о спорте, науке, о чем угодно. Мортен всегда работает с ними, без этого никуда. Мы постепенно установили дружеские и доверительные отношения; для них это крайне важно. Без взаимного доверия ничего не делается.
А почему они вообще были в этом заинтересованы?
Мне кажется, они хотели прежде всего попытаться изменить имидж Северной Кореи – показать страну в положительном ключе и порвать с тем, как ее обычно (далеко не всегда справедливо) изображают иностранные СМИ. Они хотели показать, что Северная Корея открыта новому больше, чем может показаться, что они способны на конструктивный обмен с другими странами. Идея была в том, чтобы принести нечто новое в страну и в то же время сделать шаг к изменению ее восприятия окружающим миром.
А как на это отреагировали Laibach? Сразу согласились или все-таки немного сомневались?
Laibach с самого начала отнеслись к этому с энтузиазмом. Им очень понравилась эта – будем откровенны – довольно неожиданная идея.
Все случилось благодаря связям: кучка знакомых людей решила поработать вместе. Им бы ни за что такое не провернуть самостоятельно, как ни пытайся. Так что да, они отреагировали с большим энтузиазмом. Но в ребятах из Laibach энтузиазм необходимо поддерживать. Они многое видели, через многое прошли вместе, они сейчас в такой точке своей карьеры, где, даже если предложить им уникальную возможность, их интерес приходится постоянно подогревать. Это не всегда легко, с ними вообще непросто работать – разумеется, они же Laibach. Но самые интересные приключения не могут быть простыми. Нам пришлось решать и некоторые финансовые вопросы – такие проекты бесплатными не выходят. Мы столкнулись с материальными и логистическими трудностями, но все причастные – будь то Мортен, Laibach или Комитет – сделали всё от них зависящее, чтобы в конце концов мы справились.
А Laibach не боялись испортить свою репутацию, ведь их и так обвиняли в чем только можно, в частности в приверженности тоталитарным идеологиям всех видов и родов?
Думаю, совсем наоборот: они очень даже хотели испортить свою репутацию. Яни [фронтмен] так и сказал в недавнем интервью: «Мы не едем в Северную Корею, чтобы провоцировать корейцев, мы едем, чтобы провоцировать всех остальных». Они от этого тащатся, им нравится провоцировать, они этим подпитываются. А еще это связано с тем, что такое поведение порождает споры и дает пищу для размышлений. Люди проецируют на Laibach то, что сами хотят проецировать. Они проецируют собственные страхи. А Laibach благодаря этому процветает, так же как наш проект процветает благодаря тому, что мы создаем нечто новое в таком полемическом контексте.
Как тогда объяснить, что ни одна группа не сделала этого прежде?
В так называемых субверсивных группах недостатка сейчас не наблюдается.
Не будем забывать, что концерту предшествовал долгий период обсуждений и поиска решений, было много поездок в Северную Корею, предварительных прослушиваний… В общем, это не турпутевка. Думаю, такого никто раньше не сделал, потому что большинство людей считали это невозможным. Сомневаюсь, что кто-то хотя бы пытался всерьез. Вдобавок нужно иметь хоть кое-какое представление о корейской культуре, понимать, как вступать в контакт с местными и т. д. Я считаю, раньше просто не существовало такого «моста» между Западом и Северной Кореей, благодаря которому организация подобных концертов была бы возможной. Никто не занимался этим всерьез. Мортен, вероятно, единственный знакомый северокорейцам представитель Запада среди всей современной художественной сцены.
Вам пришлось иметь дело с цензурой? Ты сказал, например, что они попросили прислать тексты песен.
Вообще-то для этого был вполне понятный повод: все тексты в корейском переводе шли на экране над сценой, как в опере, чтобы публика их понимала. Для этого им нужны были тексты. Представители власти приходили на репетиции, читали тексты песен, слушали музыку, смотрели на сценографию… Нам действительно пришлось внести изменения в видеопроекции. Некоторые мы подправили или совсем убрали.
А почему так?
Любопытно, что не совсем по политическим причинам. Основная причина была в том, что в Северной Корее живут чрезвычайно скромные люди, которые считают, что обнажаться можно только в пределах собственного дома. Для одной из песен мы использовали много скульптур –
