ствол своего автомата.
Но это был не враг, а человек музея. Просто за месяц госпиталя Еськов не мог отвыкнуть от страха, который вызывал неожиданный шум за спиной.
— Можете помочь? — тускло спросил музейный работник.
Еськов молча пошёл за ним.
Они спустились прямо к месту, где сидел вахтёр, и, подойдя ближе, Еськов понял¸ что он давно мёртв — быть может, уже несколько дней.
Вахтер сидел перед кружкой, как шахматист перед шахматной доской. Только в кружке уже был лёд странного цвета. И, стало быть, игра не задалась.
Вдвоём они вытащили вахтёра из-за стола, не стараясь распрямить его тело.
— А знаете, — сказал музейный работник, — ведь мы с Николаем Степановичем ровесники. Только он всю жизнь просидел здесь, а я стал академиком.
Еськов удивлёно посмотрел в лицо собеседнику. Голод сильно менял лица, и раньше младшему лейтенанту казалось, что музейному человеку лет тридцать. Но присмотревшись, он увидел, что у музейного человека лицо точно такое же старое, как у вахтёра.
Лица часто жили своей жизнью, в первую блокадную зиму Еськов видел, как лица умирали прежде людей. Но этот академик со старой пергаментной кожей крепко держался за жизнь.
— Сейчас придёт машина, она по чётным числам тут проезжает… — сказал академик и уже еле слышно прошелестел:
— Проезжает и собирает… Прилуцкий тоже умер, и позавчера некому было их позвать. Глупо как-то, будто в ноябре, я думал, что так уже не будет…
Они поставили чайник на примус и скоро допили морковный чай за мёртвым вахтёром.
Полуторка, что действительно скоро приехала, шла в нужном младшему лейтенанту направлении, и его подвезли.
Он ехал по темнеющему городу в кузове — вместе с вахтёром и ещё какими-то людьми, земное время которых уже кончилось. Теперь они находились в вечности, которая сорок четыре тысячи лет окружала мамонта. Мёртвый император со своей семьёй тоже находился там, лёжа глубоко под землёй.
И командир батальона, к которому ехал младший лейтенант Еськов, тоже уже находился в царстве мёртвых. Пока Еськов шёл по замёрзшему льду Невы, на их участке была танковая атака, и с тех пор верхняя часть туловища комбата лежала рядом с взорванным танком.
Всё дело было ещё и в том, какой был сегодня день.
Еськова спешно выписали из госпиталя потому, что фронт дышал началом очередного прорыва с той стороны, и каждый человек, который мог драться, был на счету.
В этот момент контр-адмирал Роберт Эйссен начал диктовать машинистке черновой вариант статьи «"Комета" огибает Сибирь». Еськов ничего не знал о высшем офицере кригсмарине Эйссене, как не знал и о судьбах покойников, ехавших вместе с ним в кузове.
А старший лейтенант Серго Коколия осматривал вооружение своего ледокольного парохода и не знал, о чём больше тревожиться — о его слабости или о слабости обшивки.
Половина страны была занята неприятелем — впрочем, часть её жителей не считали его неприятелем, а, скорее, освободителем. А некоторым и вовсе было всё равно — как, например, крепкому украинскому парню Скирюку. Сначала он жил под поляками, и ему поляки не нравились, потом он жил под Советами, и Советы ему не понравились тоже. К немцам он тоже не испытывал радостных чувств — жизнь его почти не изменилась, и пока он сидел у себя в прикарпатской хате, особо не интересуясь войной.
Еськов двигался навстречу своей судьбе, ещё не зная всего этого.
Пока все они были там, в одной точке пространства и времени, мёртвые и живые, вместе с древним рыжим мамонтом. Они были вместе — с той только разницей, что, в отличие от мамонта, никто и никогда не будет разглядывать людей, что умерли сейчас и умрут позднее, через стекло музейной витрины.
А Еськов был жив, только дышал аккуратно, чтобы внутри его воздух вёл себя спокойно и не давил резко на простреленные лёгкие.
Извините, если кого обидел.
18 января 2013
История про то, что два раза не вставать (2013-01-19)
— Бывает ли, что Вас мучает бессонница? О чём Вы размышляете тогда? О чём зимой, и о чём летом?
— Страшный вопрос, кстати. Дело в том, что у меня часто бывает бессонница. Много лет назад это было проблемой — в полночь играл по радио гимн, и ты до шести утра, до такого же гимна, только утреннего, оставался один на свете. Телевидение ещё раньше прекращало передачи, а коротковолнового приёмника у меня не было. Вот это была проблема, страшно вспомнить.
У хорошего писателя Пруста есть такое место — больной просыпается ночью, и видит, что из-под двери пробивается свет. Он радуется, что настаёт утро, новый день, но это просто слуги прошли со свечой по коридору, и нужно мучится ещё несколько часов в одиночестве. Я лежал в больницах и знаю эту ситуацию.
А вот в обычной жизни, где ночью можно выйти в Сеть, на другой стороне планеты день и можно поговорить с людьми, что давно там живут, в жизни, где телевизор круглосуточно — уже не так неуютно. Но ночью с другой стороны хорошо — мало кто тревожит, можно делать, что хочешь. Можно написать что-нибудь или читать других.
Так или иначе, все случаи бессонницы сейчас упираются в экран и клавиатуру.
***
— Оправдали ожидания своих родителей?
— Невозможно понять. Отца уже не спросишь, а матушка моя скромна была в своих ожиданиях. Я же собственными успехами не очень доволен — в смысле того, что недостаточно ресурсов накоплено.
— Вы хороший родитель?
— Помру — увидим.
***
— Вам хочется славы? Влияния на людей?
— Ужасно хочется. Чтобы приходишь в магазин, набираешь полный вещмешок капусты, а потом делаешь такие пассы ладонями, и тебе только кланяются — ступайте, мол, какие там деньги? Чего там!.. А потом тебе ещё перезванивают, и говорят, что хотят тебя поить, кормить и возить по всему миру вечно, лишь бы я только отвечал на какие-нибудь вопросы.
***
— Какое время года любите?
— Апрель люблю. Апрель похож на субботу. Мне в детстве нужно было ходить в школу по субботам, и когда ты выходил из школы, то понимал, что у тебя есть этот день, вечер, и ещё целое воскресенье. Так и апрель — после него будет ещё май, потом целое лето. А потом золотая осень, которую я люблю не меньше апреля.
***
— Вы мизантроп?
— Да.
***
— Ещё из частых вопросов. Хотели бы вы, чтобы добро восторжествовало во всём мире, чтобы этот самый мир стал утопией? Или тогда будет чего-то не хватать?
— Как сказал один
