Историк Георгий Вернадский пишет: «По воспоминаниям Троцкого, во время голосования «на крики с мест: А Ленин? А Ленин?» — он загадочно усмехался». А усмехался он потому, что имел собственный взгляд на экспроприации, от которого не собирался отказываться».
И вернувшись из Лондона в Финляндию, он совместно со Сталиным и Красиным разрабатывает план экспроприации в Тифлисе весьма серьезной суммы. Его реализует «бандит чести» Камо. Он и его подельники бомбами, полученными от Ильича, забросали «инкассаторскую» карету. Итог: несколько солдат убито, добыча — 341 тысяча руб.
В ходе Первой Мировой он последовательный пораженец. Не задумываясь, использует «немецкие деньги». И готов любой ценой заключить самый «похабный мир» после Революции, поскольку «необходимо додушить буржуазию, а для этого нам необходимо, чтобы у нас были свободны обе руки».
При этом, он готов использовать на первых порах эсеровскую земельную программу, чтобы уже через какие-то недели перейти в наступление на крестьян. В ходе Гражданской вступает в союз с Махно, а в Красной армии, при этом, использует военспецов аристократов.
Когда ставка на мировую революцию оказывается бита, он переходит к строительству социализма «в одной отдельно взятой». А, истребив антибольшевистских повстанцев, откликается на их требования введением НЭПа.
Эта беспримерная гибкость «вождя пролетариата» породила соблазн, имя которому «национал-большевизм». Позже он стал мощным еретическим учением, на фундаменте которого Сталин возвел свою Империю…
«Комиссары в пыльных шлемах» победили не только благодаря своей готовности развязать и проводить с железной непреклонностью, тотальный террор. Они произнесли магическую формулу — «За Правду!». Когда обнаружилось, что за ней скрывалось, было поздно. На Тамбовщине и в Кронштадте искателей Правды утопили в крови.
Но соблазняли красные не только бунтарей, но и державников. Причем весьма успешно. При этом как раз белые мыслители работали над синтезом святорусской и имперской моделей. Это и Иван Ильин, и князь Николай Трубецкой, и Николай Устрялов. Но это потом, когда все уже было кончено. А в 1918-м, когда все еще было возможно, ни законченной формулы, ни внятных массам лозунгов у колчаковцев и деникинцев не было.
И что, принципиально, без массового соучастия большевикам их, некогда соучеников по юнкерским училищам и кадетским корпусам, красные не смогли бы победу одержать. На что же, коммунисты «купили» героя Первой Мировой генерала Брусилова и сотни других, оставшихся в истории, и сотни тысяч ею незамеченных?
Не последнюю роль в «покупке», кстати, сыграла личность большевистского лидера, никак не похожего на интеллигентов парламентских болтунов, поставивших, по убеждению офицеров, Россию, на край пропасти.
Давний соратник, а после оппонент Ленина, Потресов писал: «Только Ленин представлял собою в особенности в России, редкостное явление человека железной воли, неукротимой энергии, превращающей фанатическую веру в движение, в дело, с не меньшей верой в себя. Эта своего рода волевая избранность Ленина производила когда-то и на меня впечатление».
Вот она, роль личности в истории. Легенды вокруг Ильича рождались еще при его жизни. Одна из наиболее распространенных — что он, мол, «большевик» и «за народ», и «за Россию», а правильные его мысли извращаются евреями-коммунистами.
Вопрос из кинофильма «Чапаев» «Ты за кого Василь Иваныч, за большевиков, аль за коммунистов?» не выдумка сценариста, не абсурд. После революции в массовом сознании это противопоставление имело место. Первых считали «своими», «русскими», ко вторым относили евреев-интернационалистов.
Характерно, что в бунтующем Кронштадте уничтожались портреты Троцкого и Зиновьева, но не Ленина.
Историк Михаил Агурский сообщает, что в эмиграции популярна была следующая версия гибели вождя: «В 1923 году Ленин выпалил: «К русскому коммунистическому движению присосалось 90 % жидовской сволочи». После этого Ленин якобы был умерщвлен».
Характерно, между прочим, что рядовой состав «черносотенцев» массово переходил на сторону большевиков. Нарком Луначарский, который в ранге уполномоченного Реввоенсовета совершал инспекционные поездки по стране летом 1919 года, в Костроме столкнулся с фактом преследования бывшего члена Петербургского Союза Русского Народа Комякова. Этот товарищ, между тем, уже в Февральскую революцию входил в состав Совета солдатских депутатов, а затем (скрыв свое «черное» прошлое) вступил в партию большевиков.
Луначарский взял его под защиту и заявил: «Никоим образом нельзя полуграмотного крестьянина считать политическим преступником за то, что он был когда- то в СРН». Более того, нарком называл черносотенцев самым активным элементом крестьянства «с разбуженной политической мыслью, хотя еще и не увидевших настоящего света».
Но не только для крайне правых мужиков, но и для многих крайне правых офицеров и генералов большевики зажгли этот самый «свет в конце тоннеля». Дело в том, что и для тех, и для других решающим фактором при выборе, на чью сторону встать, оказалась пресловутая «сильная рука».
В большевиках они под интернационалистскими фразами почуяли государственников. Уже после гражданской бывший правый кадет и сподвижник Колчака Николай Устрялов напишет, что «красное знамя расцветает национальными цветами» и сформулирует на этом основании доктрину русского национал-большевизма.
Для ее последователей Империя (территориально восстановленная большевиками) была ценностью сама по себе. Подразумевалось, конечно, что и Русская Правда в ней возродится и Вера, может, со временем. А до поры, на жесточайшие гонения верных можно было закрыть глаза. Им же «за державу было обидно», а большевики ее укреплять принялись.
Агурский сообщает: «На сторону большевиков довольно быстро перешли помощник военного министра А. Поливанов, главнокомандующий армией А. Брусилов, адмирал В. Альтфатер и многие другие. Некоторые генералы и офицеры были даже расстреляны белыми, когда отказались вновь перейти на их сторону. В их числе генералы фон Таубе, Николаев, Станкевич, Востросаблин. Всего из 130 000 командиров Красной Армии примерно половина была бывших царских офицеров и генералов».
Тот же адмирал Альтфатер заявил большевику Карлу Радеку: «Я вам не верил, а теперь буду помогать и делать свое дело, как никогда я этого не делал — в глубоком убеждении, что служу родине». Особенно подобные настроения усилились в среде офицерства в период польско-советской войны.
А для знаменитого генерала Брусилова имелись не только государственнические, но и мистические основания для служения красным. Он был оккультистом и большим поклонником духовной аферистки мадам Блаватской.
С мистически одержимыми большевики работать умели. Были у них к этой публике «свои подходцы». Что совсем не удивительно, ведь одним из крупнейших спецов по русскому сектантству был близкий друг Ильича Бонч-Бруевич.
Соответственно, красные с успехом использовали разрушительные потенциал духовных радикалов. И террор против Православной Церкви в ходе Гражданской 1918–22 г.г. осуществлялся не только марсксистами-материалистами, но и, например, такими «тотальными революционерами», как хлысты.
Поэт Николай Клюев, родом как раз из этой среды, так воспевал «вождя мирового пролетариата»:
Есть в Ленине Керженский Дух Игуменский окрик в декретах, Как будто истоки разрух Он ищет в Поморских ответах.
А по поводу коммунистического террора полагал, например, что «убийца красный святей потира!»
То есть, коммунистический проект с точки зрения Русской Правды был виртуозной разводкой. И соблазнились представители всех классов по неверию своему. Потому что только Вера была залогом невосприимчивости к этому искушению.
Революция обнаружила, что Православие вовсе не было во истину верой большинства народа. И народ вовсе не был, в массе своей, хранителем исконной духовности, на что уповали славянофильствующие интеллигенты. Он явил свой темный и страшный лик. Для того, чтобы опознать в нем народ-богоносец требовалось изрядное интеллектуальное усилие. Даже, пожалуй, насилие над собой.
Впрочем, иначе и быть не могло. Церковь не сумела отстоять свою независимость от посягательств светской власти. Последние бастионы пали еще при Петре.
Старцы православные, безусловно, хранили Истину во всей ее чистоте. Вот только мужики то часто не могли отличить ее от «пророчеств» сектантских «христов» и «богородиц». Эти то уж точно были независимы. Независимы от Царства Божьего.
Ну а генералы увлекались теософией и хаживали на заседания масонских лож. Тоже, конечно, по причине неудовлетворенности казенным обрядоверием, с одной стороны, и по духовной слепоте, с другой.
