Мы обсуждать должны с вами одновременно очень сложные и очень простые вещи. Хотите, я совсем по-простому расскажу, как именно американцы организуют революции? Вот эти все флэш-мобы. Я человек невежественный во всём, что касается компьютерной техники. Прошу прощения, если использую слова не так… Вот эти твиттерные революции… Всё происходит очень просто. Есть пирамида. Авторитарная пирамида, которая всё-таки пробует осуществлять модернизацию. Всё что угодно плохое можно говорить про Мубарака. Но даже в 2008 году, в период наибольшего падения экономики, у Мубарака-то шёл прогресс! У него-то были эти 5–6% роста! Говорят, что там бедняки восстали…. Вы знаете, сколько стоит большая лепёшка хлеба в Египте? Она стоит раз в пять дешевле, чем в Москве, а то и в десять.
Восстали совсем другие слои населения — по определённой отмашке. Это не значит, что режим Мубарака не совершал преступлений или не был коррумпирован. Но именно тогда, когда режим начинает мешать, — ему после долгих лет полного одобрения выносится смертный вердикт… И он выносится не потому, что там становятся коррумпированными или что-то там ещё, а потому, что что-то перестаёт удовлетворять. Или что-то нужно, с чем они несовместимы.
В глубоком, философском, настоящем плане режимы авторитарного типа «плохи» тем, что они обеспечивают развитие. А это развитие уже не нужно! Эти режимы всегда верили в модернизацию, они поверили западным словам, что все должны идти туда. Кемалисты отказались от Османской империи почему? Потому что им наобещали, что они станут настоящей, полноценной европейской страной. Потом, когда они сказали: «Мы же уже стали, возьмите нас в Европу», — им сказали: «Пошли вон отсюда!» Началась исламистская реакция.
Итак, авторитарные режимы — полусветские, мягко-исламские и так далее — конечно, бывают и такими, что они даже и страны-то свои не развивают. Тогда они совсем нехорошие… Но, чаще всего, они их развивают. А параллельно этому рождается коррупция, всякие там приближённые семьи. Что, конечно, омерзительно, и что, конечно, порождает и преступления. Никто не говорит, что народ не имеет базы для органической, без всяких американцев, ненависти ко всему этому.
Но дело-то заключается не в этом, а в том, что у режима есть первый элемент, элемент #1 — верхушка.
Потом есть элемент #2 — военно-репрессивный аппарат.
Потом есть элемент #3 — проамериканская часть общества с относительным благоденствием. Не хочу это называть средним классом, но есть вот эта часть общества.
А дальше существуют народные массы — элемент #4.
В народные массы внедряется некое контрмодернистское движение, например, «Братья-мусульмане». За счёт диалога с этим движением берётся под контроль элемент #4.
Элемент #3 берётся под контроль через этот самый твиттер и вообще потребительские ценности и глобализацию. Этот элемент ездит по миру. Вы были в Египте накануне событий или незадолго до них? Рестораны полны людей, у всех «фэйсбуки», компьютеры и прочее. Каир гудит от всяческих потребительских восторгов. [Именно] эта часть потом вышла на улицы, этой части можно через «фэйсбуки», твиттеры и всякие прочие штучки-дрючки выдавать сигналы и распечатывать планы того, как им должно действовать. Там есть и организации, вполне уже проамериканские, такие либеральные.
Итак, есть этот либеральный элемент #3.
Есть этот контрмодернистский элемент #4.
Дальше главный вопрос: как сломать военных — элемент #2? Как их сломать? Если их не сломать, ничего сделать нельзя. Как их ломают? Их ломают через «счётократию». Режимы (часть из них) позволяют военным «прихватывать» деньги, создавать крупные состояния. Превращаться в класс богатых. Военные, поскольку они же всё-таки бюрократия, вывозят деньги за рубеж. Как только они их вывезли за рубеж, самое дорогое у этих военных и чиновников — это их счета. Счета находятся на Западе. Эти счета, которые находятся на Западе, становятся рычагом воздействия на репрессивный аппарат. Вот вы же видели в предыдущем нашем фильме, как просто называется номер счетов: «номер 0002… Каир». Вот так же можно назвать любой другой город мира, где формируется такой рыхлый автократический режим. Значит, это элемент #2.
Когда поэлементно этот военный аппарат прощупывают на наличие счетов и ведут с ним штучный диалог на тему: «Дорогой мой, у тебя же есть счета. Мы же можем их арестовать. А если ты будешь делать так, как мы хотим.» (В таких случаях разговаривают почти как в фильмах про террористов: «Делай, как я говорю, и всё будет хорошо. Если сделаешь, как я говорю, то всё будет хорошо.») И репрессивный аппарат отключается! Американцы получают «выключатель» репрессивного аппарата. Это важнейший элемент.
Я надеюсь, всем здесь меня смотрящим моим собеседникам понятно, что я не о Египте говорю. «Этот колокол звонит по тебе».
Итак, возникают либеральный элемент, фундаменталистский элемент и военный элемент. Когда военный элемент отключают, выключают совсем, то либеральному элементу, прежде всего, а также отчасти фундаменталистскому, посылается сигнал: «Можно, ребята! Можно». Как психологу, мне всегда ужасно интересно смотреть, как меняются у них лица, как возникает новое выражение, как откуда-то изнутри начинает рваться энергия, как появляются некие хамские выражения в адрес власти и так далее. Потому что им сказали: «Можно! Этот репрессивный аппарат парализован!» Больше всего они боятся, что их обманут, и что это не так.
Итак, аппарат парализуется, в ядре или в авангарде начинает двигаться либеральная тусовка (небольшая, но достаточно энергичная и бойкая), а за ней «Братья-мусульмане» (или любая другая фундаменталистская организация) подтягивают массы. Всё это, выплеснувшееся на улицу, сметает верхушку и устанавливает новый формат, который и нужен.
Ещё раз повторяю, ключевой элемент — как выключить репрессивный аппарат. Пока его не выключили — эти либералы на улицу выйти не успеют, как их придавят. А когда это выключат, то вдруг обнаружится, что у военных страсть по либерализму, а у другой их части — по фундаментализму. И они не могут идти против народа. Ну, натурально, не могут! Десятилетиями шли, давили, вешали, расстреливали, а теперь не могут. Как пелось у Высоцкого, «а потом кончил пить, потому что устал.» Вот когда они не могут, выбегают прежде всего либералы, которых натренировали, им говорят: «Можно». А за ними выбегают фундаменталисты…
После того, как они там побегали, форматируется всё это дело по-новому. Ну, например, отбираются нужные люди из военного аппарата, и тогда они блокируют эти компоненты. Или либералам дают ещё чуть-чуть пошустрить. Но либералы во всех этих странах — в Египте, в Ираке, где угодно, — даже на штыках американских войск сделать ничего не могут. Потому что их мало. Потому что это тонкая плёнка. Потому что они слабы. Потому что они изнутри презираемы большинством населения за всё на свете. Поэтому рано или поздно эта тонкая плёнка отпадает, и тогда оказывается, что приходят к власти те, про которых говорит господин Сорос прямо: «Средства всех моих фондов могут быть привлечены к тому, чтобы помочь „Братьям-мусульманам“».
Что же за бескорыстие такое? Почему все средства господина Сороса должны быть привлечены для помощи силе, которая считает своей миссией построение Халифата и истребление западной «неверности», где бы она ни находилась?.. Откуда такое желание? А потому что нужен вот этот контрмодерн. Потому что его начинают строить.
Есть ещё одна, более банальная, причина и, обсуждая её, мне приходится переходить на тот язык, с которым труднее всего. Потому что чем хороши доказательства? Тем, что можешь назвать источник. Вот это сказала такая газета, вот это — такая газета, это — такая. Но если мы будем обсуждать только то, что сказали газеты, то мы, конечно, поймём много, но недостаточно. К счастью или несчастью (ибо, как говорится, многие знания умножают скорбь), у меня есть другие источники. Рано или поздно у меня появляются респонденты, которые знают о том, что происходило в том же Египте, больше, чем публичные источники. И говорят о том, о чём публичные источники не говорят. Как я должен этим делиться? Я же не могу ничего при этом доказать. Могу только сказать, что это говорят люди, которым мы верим, которые проявили надёжность на протяжении достаточно долгого времени. В конце концов, проверьте, так ли это…
Люди, которые рассказывают нам о том, что произошло в Египте, не питали никакой любви к Мубараку и не питают ненависти к «Братьям-мусульманам». Они просто холодно и спокойно говорят о том, сколько именно было уничтожено людей в ходе египетских событий сначала снайперами, а потом животными с гордым английским названием «crocodile», по-русски «крокодил», которым их просто бросали на поедание. Они называют огромную цифру. Огромную. Речь идёт о десятках тысяч людей.
