— Вот она, ихняя демократия, во всей своей красе. Не думал, что доведется дожить до такого, чтобы меня вот такие сосунки, как собаку последнюю, гоняли, да чтобы я на старости лет спекулировать пошел, больной жене на лекарство заработать. Нам их по закону обязаны бесплатно давать, только плевали все на это, а еще говорят, что в Москве не жизнь, а рай. Может, для кого и рай, да только не для нас, кто ее в сорок первом защищал, да после войны страну из руин поднимал. Обидно до слез, за что я воевал? Неужто за то, чтобы под конец жизни в нищете да в унижениях пропадать? Да по сравнению с нынешней властью немцы ангелами кажутся. В Кремле да в мэриях всяких сейчас, вот где настоящие фашисты засели.
Ветеран неожиданно замолкает, бросая настороженный взгляд в сторону шумной толпы черноволосых южных парней. Один из них, красуясь перед девицей, намеренно толкает старушку с носками. "Валы, отсюда, овца", — небрежно бросает он ей и, куражась, слегка замахивается на нее. Его земляки гортанно смеются, наблюдая, как старушка испуганно отшатывается в сторону.
— Жизни никакой от них нету, они, как хозяева здесь, — возмущенно произносит молодая женщина с коляской, в которой, прижимая к груди потрепанного мишку, спит годовалый малыш, — на днях один чуть коляску с ребенком не перевернул, когда выгонял нас отсюда. Пока здесь стоишь, столько всего натерпишься, что порой бросить все хочется. Только каждое утро вновь сюда идешь — жить-то надо. Муж — военный, ему зарплату раз в год по обещанию платят, попробуй, проживи на эти подачки да еще ребенка прокорми. Работы, особенно с маленьким ребенком, не найти, вот и приспособилась детские вещи шить да продавать здесь. А эти "черные" прохода не дают, сначала все подкатывались ко мне с разными "предложениями", я их с ходу отшила, вот теперь злятся и издеваются постоянно. А что я могу сделать? Мужу не пожалуешься, он у меня Чечню прошел, узнает, так сгоряча здесь дел натворит, потом, не дай Бог, посадят. Даже, честно говоря, и не рада, что муж в Москве служит. Здесь мы никто, здесь деньги все решают.
Обстановка вблизи метро резко меняется. Вначале по торговым рядам пробегает едва уловимый встревоженный ропот. После, как по команде, исчезают кавказцы, вместе с ними куда-то пропадает и "крутой" сержант.
"Опять этот отмороженный", — зло шепчет девица кавказца.
— Это Саша, старший опер из здешнего отделения, — поясняет женщина с ребенком, — защита наша единственная. При нем нас трогать боятся, знают, что всегда заступится.
Тем временем опер Саша, приблизившись, приветливо кивает старушке, покупает пачку сигарет у ветерана, внимательно выслушивает бывшую учительницу, которая что-то возбужденно рассказывает ему, кивая в сторону милицейского "уазика".
— Когда я слышу, что Москва — один из самых благополучных городов, мне охота в лицо тому пустобреху плюнуть или привести его сюда, чтобы он собственными глазами весь этот беспредел увидел, — говорит Саша-спаситель. — Те, кому давно нары полировать положено, — королями ходят, а те, кто вкалывал всю жизнь, сидят в нищете беспросветной. А особенно зло берет, когда свои, милицейские, с простым народом, как со скотом обращаются. А их, которых нищета вконец довела, жалко, конечно, до слез, да только вся беда в том, что по здешним законам эти вот бедолаги — главные нарушители спокойствия, а "чернота" да криминал разный — благодетели. Заступиться за них по мере сил стараюсь, хотя начальство за подобные дела по головке не гладит. Спасает только то, что друг в "особке" — Службе собственной безопасности служит, он как бы крыша моя, да еще то, что самый высокий процент раскрываемости даю — как-никак двадцать лет в розыске, поднатаскался...
Опер с напарником удаляются, а на "пятачке" и вблизи него наступает непривычное затишье. Не видно шумных кавказцев, исчезли контролирующие рынок "братки" из местной группировки и даже милиция вроде бы не замечает небольшой группы пенсионеров, единственных "нарушителей" столичных порядков. А те, несказанно радуясь минутам спокойного безбоязненного существования, не таясь выставляют напоказ свой нехитрый товар.
Константин АЛЕКСЕЕВ
1
2 u="u605.54.spylog.com";d=document;nv=navigator;na=nv.appName;p=0;j="N"; d.cookie="b=b";c=0;bv=Math.round(parseFloat(nv.appVersion)*100); if (d.cookie) c=1;n=(na.substring(0,2)=="Mi")?0:1;rn=Math.random(); z="p="+p+"&rn="+rn+"[?]if (self!=top) {fr=1;} else {fr=0;} sl="1.0"; pl="";sl="1.1";j = (navigator.javaEnabled()?"Y":"N"); sl="1.2";s=screen;px=(n==0)?s.colorDepth:s.pixelDepth; z+="&wh="+s.width+'x'+s.height+"[?] sl="1.3" y="";y+=" "; y+="
"; y+=" 40 "; d.write(y); if(!n) { d.write(" "+"!--"); } //--
41
Напишите нам 5
[cmsInclude /cms/Template/8e51w63o]
Вадим Кожинов НА ЧТО НАДЕЯТЬСЯ РОССИИ
Корреспондент. Вадим Валерианович, мы, живущие на Земле, в эти дни пересекаем тройную линию смены дат: наступает новый год, новый век, новое тысячелетие. Вроде бы редкий момент, достойный всяческого обсуждения, но он проходит на удивление буднично и спокойно, словно между прочим. Видимо, причиной тому — уже не раз отмеченное в наших беседах несовпадение линейной хронологии с внутренними, смысловыми границами исторических эпох. Вы говорили, например, что ХХ век закончился для нашего общества, да и для всего мира, еще в 1991 году, когда был разрушен Советский Союз. Следовательно, мы живем в третьем тысячелетии вот уже десять лет. И внутри этой новой эпохи существуют свои собственные, более мелкие деления. Ровно год назад, 31 декабря 1999 года, ушел в отставку Ельцин, закончился ельцинский период отечественной истории. На смену ему пришел Путин — и это уже другое время: у него другой абрис, другой стиль, другая атмосфера, другие настроения. Этот период еще нельзя назвать путинским, поскольку неизвестно, как долго он будет оставаться на верху нашей "властной вертикали", больше напоминающей сильно изломанную горизонталь — от Москвы до самых до окраин. Очень сильны конфликты и внутри нашей страны, и на внешнеполитической арене. Но, тем не менее, уходящий год был годом президента Путина. Как вы, историк и, можно сказать, русский мудрец, оценили бы итоги 2000 года для нашей страны. В чем его внутренний смысл, что сделано за этот год, оправдались ли ваши ожидания, что больше всего вас тревожит, какие новые перспективы стали видны?
Вадим КОЖИНОВ. Я не считаю возможным делать предсказания. Для любых предсказаний характерно то, что они не сбываются. Но вместе в тем должен сказать, что на Путина я возлагаю определенные надежды. С чем это прежде всего связано? Как ясно из очень многих фактов, предыдущий президент Ельцин совершенно не понимал, что происходит в стране. Говорили, что он терпеть не может читать газеты, а по телевизору смотрит только развлекательные программы. Остается думать, что Ельцин все сведения о состоянии страны: куда она идет, что в ней происходит,— получал от каких-то близких ему лиц, которые, возможно, использовали это в своих целях. Можно привести десятки, даже сотни высказываний Ельцина, которые совершенно ясно свидетельствуют о его абсолютном непонимании происходящего. Например, знаменитое обещание в случае повышения цен лечь на рельсы. Кстати, поэт Анатолий Брагин сразу после этого обещания, еще в 1992 году, написал двустишие, которое разошлось по России:
Поверьте, он ляжет на рельсы, когда
Совсем перестанут ходить поезда.
А что касается нового президента, то по целому ряду его выступлений и жестов видно, что он разбирается в нашей ситуации гораздо лучше, чем Ельцин. Второе, что мне хотелось бы отметить: Путин не проявляет торопливости. В то время как Ельцин, вернее даже не он, а его ближайшее окружение, проявляли крайнюю спешку и при так называемой "либерализации цен", и в ходе "прихватизации", и в отношении Чечни — это какая-то поспешность, совершенно неуместная для такой огромной страны. Путин же очевидно не торопится. Некоторые его за это даже осуждают — вроде бы он выдвигает какую-то программу действий, какие-то планы, а потом оказывается, что они всё-таки не реализуются до конца. Но я не думаю, что это — только недостаток, и вижу в такой осторожности даже известное достоинство. Повторяю, в огромной стране, находящейся в такой сложной ситуации, какие-то резкие движения просто неоправданны. Вот, например, его политика в отношении так называемых "олигархов". Вроде бы объявлена борьба против них, а потом оказывается, что она сводится на нет или, во всяком случае, не доводится до конца. Но я думаю, что это действительно нелегкая проблема, которую одним махом, сплеча не решить.
