Нечего удивляться поэтому, что у генералов, судя по всему, было мало энтузиазма для того, чтобы покончить с Талибаном. Ни для кого не является тайной и то, почему Исламабад остается таким подозрительным по отношению к независимому афганскому государству, за которое ратовала Америка после свержения Талибана в конце 2001-го и начале 2002 года. В получившем образование в Индии и настроенном в пользу Дели президенте Хамиде Карзае, выходце из пуштунского клана Южного Дуррани, пакистанцы видят воплощение пуштунского национализма.
Страны могут совершать опасные вещи, стремясь реализовать свои национальные интересы. В случае с Пакистаном никому не подконтрольным генералам было разрешено решать, в чем заключались национальные интересы страны. К моменту событий 11 сентября Пакистан был глубоко связан с Талибаном и боевиками-джихадистами, как раз тогда, когда они и их союзники из Аль-Каиды были готовы пасть под гневом, исходящим от Америки. И, хуже того, поддержка талибов в Афганистане неизбежно влекла за собой более терпеливое отношение к экстремизму у себя дома60. Пакистан мог выдержать свой джихад в Афганистане, только заботливо занимаясь созданием всего необходимого для рекрутирования, внушения религиозных догм, обучения и управления боевиками-джихадистами61. Это означало распространение радикально настроенных медресе и экстремистских партий, создание финансовых сетей и тренировочных лагерей, выделение большого количества мест для сбора и сосредоточения боевиков на границах страны, а также поддержание тесных связей среди джихадистов и их кураторов из МРУ. Спустя много лет после событий 11 сентября вся инфраструктура остается в целости и сохранности и является главной причиной постоянной угрозы со стороны экстремизма в Пакистане.
Действительно, Пакистан был первым из соседей Афганистана, пострадавшим рикошетом от пожаров, которые сам же разжег в Афганистане. К 2008 году пакистанские аналоги Талибана сосредоточивались вокруг боевиков Байтуллы Мехсуда, группировки «Техрик Талибан-и-Пакистан» (ТТП), и создавали эмираты террора в узких межгорных долинах Северо-Западного Пакистана. В 2009 году ТТП возглавил конфедерацию наподобие Талибана, нацелившись на захват территории самого Пакистана, и установил драконовский контроль в высокогорье Сватской долины62. Усилия правительства, направленные на то, чтобы выбить боевиков с этого высокогорья, вызвали жестокую террористическую кампанию против правительства и населения Пакистана, в результате которой погибло 3318 пакистанцев (в 2003 году число погибших составило 164 человека). К десятой годовщине теракта 11 сентября общее число убитых террористами и погибших во время взрывов террористов-смертников составляло уже 35 тысяч человек63.
Не настала ли пора для Пакистана отказаться от легковесного отношения к экстремизму, понять цену, которую платит страна, играя с огнем, и раз и навсегда отвергнуть экстремизм как средство проведения внешней политики? Сейчас мы могли бы возразить Исламабаду: вы столкнулись с последствиями своих ошибок; что посеешь, то и пожнешь; наши проблемы в Афганистане – экстремизм, Талибан, террористы-смертники и нестабильность – стали отныне и вашими проблемами. На деле, однако, взрыв волны экстремистского насилия хотя и сделал руководителей Пакистана более уязвимыми, также сделал их менее зависимыми от давления. По странным подсчетам Пакистана, чем больше военным угрожает монстр Франкенштейна, который они сами помогли создать, тем меньше рычагов, судя по всему, мы имеем, чтобы добиться серьезных перемен, – особенно с того времени, как пакистанский народ оказался полным решимости винить Америку, нежели собственное правительство в насилии и нестабильности.
Пакистанцы не возлагают вину за ужасные трудности, в которых они оказались, на свое собственное бездумное упование на экстремизм, – они видят причину бед в американских усилиях по борьбе с терроризмом, из-за которых были потревожены шмелиные гнезда террористов в их собственном дворе64. Мушарраф хотел покончить со всем этим. Но чем больше пакистанцы обвиняли Америку за террор на улицах их страны, тем меньше их впечатляли вознаграждения, которые Мушарраф выторговывал на переговорах о порядке компенсации за их сотрудничество. За десятилетие после 11 сентября Пакистан получил 20,7 миллиарда долларов в виде помощи от Соединенных Штатов. Пакистанцы подсчитали и пришли к выводу, что Америка терпит убытки. Сравнение Зардари Пакистана с АМГ отражало испытываемое пакистанцами глубокое чувство несправедливости в связи с тем, что они рассматривали как несоразмерные жертвы в войне с терроризмом. В то же время конгресс США и американские СМИ жаловались по поводу «легких» денег, доставшихся пакистанцам, которые мало что сделали в ответ. Вместе взятые, эти трактовки раскрывают пропасть непонимания, разделяющую две страны.
Администрация Обамы пришла к власти «с широко открытыми глазами», т. е. хорошо видя все опасности на своем пути[11]. В конце концов Америка полностью поняла, что контроль над Афганистаном являлся основополагающей стратегической целью пакистанцев и что Талибан – любимое орудие Пакистана, предназначенное для достижения этой цели. Для решения афганской головоломки Америке следовало прежде всего решить проблему Пакистана. Но вопрос: как это сделать?
Администрация Буша относилась к Афганистану и Пакистану так, будто они находились на разных континентах. В Белом доме вопросами Афганистана и Ирака занимались в одном кабинете, а Пакистан шел в связке с Индией и остальной частью Южной Азии. Администрация Обамы изменила этот подход. Афганистан стали рассматривать вместе с Пакистаном: они фактически оказались в зоне одной политики (под общим названием «Аф-Пак»), которой сперва занимался СПАП в государственном департаменте, а после смерти Холбрука – генерал Льют из Белого дома.
Пакистанцы и афганцы не восприняли их объединение, потому что они не любят друг друга. Но рассмотрение Афганистана и Пакистана через объектив одной и той же политики имело смысл. Ричард Холбрук выбрал термин «Аф-Пак» еще до своего назначения руководителем этого политического направления. И это было не просто стремлением придумать звучное название. Здесь просматривалась идея внедрить в сознание понимание реалий того, что существует один-единственный театр неправильно определенной границы, чреватый развязыванием войны65.
Холбрук еще больше убедился в том, что так оно и есть, после начала работы над этой проблемой. Проблема Афганистана заключалась в Пакистане. И без урегулирования в Афганистане проблема Пакистана может вылиться в даже еще бо́льшую проблему, чем Аль-Каида и Талибан, вместе взятые. Если пакистанское государство будет поставлено на колени – это очень сильно беспокоило Вашингтон в 2009 году, особенно после начала продвижения экстремистов ТТП из Сватской долины в направлении Исламабада, – тогда уже с Афганистаном нельзя будет ничего сделать. А если рухнет Афганистан, если там наступит хаос и будут господствовать экстремисты, тогда угроза нависнет и над Пакистаном. Америке придется в десятки раз увеличить вливание ресурсов для защиты этой гораздо большей по размерам – к тому же и ядерной – страны. Именно так Холбрук объяснял аббревиатуру «Аф-Пак» любому, кто этим интересовался.
Мудрость этого аргумента была очевидна, но война шла в Афганистане; именно там наши войска рисковали жизнью и здоровьем, именно там было сосредоточено наше внимание и именно там тратились наши деньги. Мы продолжали стремиться к победе на поле боя. Вскоре после прихода к власти Обама утверждал, что именно там мы ее и добьемся, послав дополнительно еще 17 тысяч войск.
Однако он ставил телегу впереди лошади. Ключом к завершению войны были перемены в Пакистане. Пакистан был прибежищем для повстанцев из Талибана, используемым ими в качестве стартовой площадки для нападений и укрытия от американского возмездия. К тому времени мы уже знали, что Пакистан разрешал им так поступать, и знали причину этого. То был стратегический расчет, который нам и следовало изменить, не изменяя число наших войск в Афганистане.
В этом заключался аргумент Холбрука. Наращивание войск в Афганистане было бы полезным, если бы мы могли оказать давление на Пакистан, направив сигнал Исламабаду о том, что мы настроены решительно и что он напрасно упорствует в своей поддержке повстанчества, стараясь обеспечить контроль над Афганистаном. Напротив, Холбрук считал, что неразумно направлять больше солдат просто для того, чтобы они вели борьбу лицом к лицу с талибами. Однако, чтобы убедить Пакистан в том, что мы говорим серьезно, нам в первую очередь надо было доказать, что мы собираемся оставаться в Афганистане. Пакистанцы никогда не считали, что американское вмешательство было чем-то большим, чем просто препятствием на пути, и что им придется долго ждать подтверждения своей правоты. Холбрук думал, что мы попытаемся изменить стратегический расчет Пакистана или, по крайней мере, постараемся убедить его в том, что ему не нужен Талибан для реализации своих стратегических целей. Он мог бы работать и с нами, и с кабульским правительством. То было рискованное дело, и его следовало бы начинать с приложения гораздо больших усилий с целью налаживания наших отношений с Пакистаном. Даже если бы нам не удалось убедить Пакистан в здравом смысле перемен, то его занятость обсуждением данного вопроса могла бы дать преимущество во времени и пространстве, чтобы мы успели переломить ситуацию в Афганистане. К сожалению, пакистанцы столкнулись с тем, что никто не захотел занять их дискуссией, на что они рассчитывали.
