Эти люди за четверть века укрепились в своей убежденности, что они и есть воплощение «русского мира», что именно они унаследовали от совсем недавно распущенной Российской империи не только политические инсигнии, но и сам язык, на котором пишут законы, произносят речи, отдают приказы, объявляют кого-то врагами, кого-то — «предателями», кого-то «иностранными агентами», кого-то — государственными преступниками. Одно из свойств текущего российского государства — подчинение себе настоящего языка. Носители этого языка смирились с тем, что начальству виднее, как правильно описывать реальность, что считать правдой, а что нет. Перлом создания сексотского русского является не столько даже аббревиатура СВО вместо слова война, сколько знак Z, отсутствующий в русской азбуке, но зачем-то навязанный населению в качестве тайного символа народной войны. Это — тоже своего рода остроглупие если война — праведная, народная, справедливая, если мы начали ее, защищаясь от напавшего на нас неприятеля, то зачем же нашли для нее такой, прямо скажем, идиотский символ, так и не ставший понятнее никому за два с половиной года бомбардировок городов и сел Украины, убийства и изгнания миллионов людей, массового убийства своих собственных граждан. Все эти убитые сотни тысяч живых людей, говоривших на русском языке, они — что? Убивают западников и западенцев за букву Z? Но зачем эта буква? Сейчас, когда в нормальной русской речи уже появились слова для обозначения утративших остатки разума соотечественников — зетник, или зет-блогер, зет-пропагандист, вопрос о смысле символа Z стоит с еще большей остротой, чем в первые месяцы вторжения путинских орд в Украину. Учителя школ и воспитательницы детских садов выстраивают своих жертв в Z-шеренги, уже ни о чем не задумываясь. Для них этот символ стал священной руной. Но все-таки руной непонятной, никем разумным образом не объясненной. «Ясное дело, скажут вам, что главный секретчик страны, вот уже четверть века возглавляющий это государство, что-то важное и значительное имел в виду. А мы в последнее время понимаем в этой поставленной им задаче — убивать украинцев и захватывать их обезлюдевшие и разбомбленные нами деревни — всё меньше и меньше». Попадающие на время через Турцию или Армению, Сербию или Грузию в Европу россияне рассказывают, что знаков Z в поле их зрения становится все меньше. Но стоит присмотреться внимательнее, и они убеждаются, что меньше этого зетничества не стало. Просто глаз замылился и нюх притупился. Образовалась вполне здоровая самозащитная привычка — не вникать, не слушать, не ходить там, где можно нарваться на колорадскую ленточку в форме буквы Z. Как долго можно будет не замечать эту новую букву русского алфавита, сказать трудно. К тому же когда-то в незапамятные времена она присутствовала в азбуке, наряду с ижицей, буквой ять и десятеричной i. Так что до некоторой степени Z это символический труп буквы, указывающий одним лезвием на врага, а другим — на себя. Тайную специальную операцию по истреблению рода человеческого главный чекист страны засекретил и законопатил со всей мыслимой надежностью. Но все-таки не до конца. Потому что нельзя запереть в ларце ключ от ларца. Особенно после убийства Евгения Пригожина, вернейшего путинского повара и личарды, прямо из глубины земли русской поперли показания на режим и его безъязычие. Один мой товарищ страшно удивился тому, что я знаю в лицо, извиняюсь, членов совета безопасности РФ. Ты, говорит, как будто Достоевского не читал! — сказал он в сердцах: «В лица мертвецов заглядывал с осторожностью, не надеясь на мою впечатлительность. Есть выражения мягкие, есть и неприятные. Вообще улыбки не хороши, а у иных даже очень. Не люблю; снятся». Я даже не сразу и понял, что товарищ мой цитирует знаменитый рассказ Достоевского «Бобок». А товарищ объясняет, что, мол, последняя большая корпорация осталась от СССР — тайная полиция. И что, дескать, пока вся эта незримая воинская часть не растворится в своих могилах, принуждены мы будем слушать их голоса, перебранки и откровения. — Ты слушал, как Путин сценку гибели Пригожина пересказывал? Ведь как будто сам присутствовал, такой спектакль разыграл перед всем миром. Как сели воины ЧВК в свой самолет, как начали воскурять на борту порошки! Один, особенно белый, подействовал так, что воины ЧВК Вагнер принялись кидать друг в друга гранаты. А на земле, в конторе Пригожина нашли, по словам Путина, «5 млрд наличными и 10 кг кокаина». Переговаривается ли Путин с Пригожиным? Ходит ли на кладбище, или ему привозят в Кремль магнитофонные записи разговоров покойных вагнеровцев? Ведь Путин — ленинградец, и все ближайшие товарищи его — ленинградские. Нехорошие люди говорят зачем-то о «ленинградских подворотнях». Но Большой Дом разве — подворотня? Да никогда в жизни. Чевекашники в рассказе Путина — как живые, хотя и мертвы. И путины-ленинградцы — Сечины-Собчаки — кто и вправду уже помер, а кто как бы и жив. Ленин умер, имя Ленина в слове Ленинград умерло. Целое поколение без него уже в зрелый возраст вошло. А ленинградцы из Большого Дома никак не умрут, что бы ни рассказывал московский профессор В. Д. Соловей. Иван Иванович, перу которого Достоевский приписал рассказ «Бобок», «ходил развлекаться, попал на похороны». «Заглянул в могилки — ужасно: вода, и какая вода! Совершенно зеленая и… ну да уж что! Поминутно могильщик выкачивал черпаком. Вышел, пока служба, побродить за врата. Тут сейчас богадельня, а немного подальше и ресторан. И так себе, недурной ресторанчик: и закусить и все. Набилось много и из провожатых. Много заметил веселости и одушевления искреннего. Закусил и выпил». Легкая выпивка в ресторане возле кладбища и сморила Ивана Ивановича, и тот уснул на скамейке, и донеслись до его слуха голоса покойников. Правда, он слышал их и раньше. Но чем дольше покойники лежали в могилах, тем менее связными становились их речи. В первые недели после погребения покойники еще выясняли отношения, пересказывали обстоятельства смерти, прямо как Путин, который привык делиться с общественностью обстоятельствами гибели людей, им самим приговоренных к смерти: и об отравлении Скрипалей, и об отравлении Навального, и о «фрагментах гранат в телах вагнеровцев». Время идет, и связное повествование нарушается. Трупов с каждым днем становится все больше, а объяснения их смерти — все более нелепыми. Мертвецы из Большого Дома, бывшие чекисты, которые никогда не бывают бывшими, даже в могилах, за годы, прошедшие с начала их, возможно, последней войны в Украине, дают все менее связные ответы на вопрос: «Зачем?» «Есть, например, здесь один такой, который почти совсем разложился, но раз недель в шесть он всё ещё вдруг пробормочет одно словцо,
