Ознакомительная версия.
Я выслушал этот сверхуважительный монолог и с усмешкой заметил: «Признателен вам за сказанные в мой адрес слова. Но банк здесь ни при чем».
«Банку не помешает достойное и известное имя».
«Вы обращаетесь не по адресу. Не обижайтесь, я не могу и не умею исполнять роль свадебного генерала. Если я во что-то вовлечен, я начинаю этим делом предметно заниматься. Это может не понравиться вашим коллегам».
Не стану вдаваться в дальнейшие детали этой авантюры. От президентства в ОАО АКБ «Москва Центр» я отказался, а в его Совет директоров вошел. И сейчас, должен признать, что работа в банковской сфере была для меня хорошей школой. Ничего кроме слов признательности за эту авантюру Александру Ставицкому, как, впрочем, и банку «Москва Центр», в лице его трех совладельцев, высказать не могу.
История с банком и самого банка имела и имеет свое развитие. Нынче я занимаюсь другим делом, но отношения с банкирами, внезапно ставшими моими коллегами, у меня сохранились настороженно-корректными.
Однако, поздравительный звонок из Австрии, где в данный момент находился Александр Ставицкий, был посвящен совсем другому. Он поздравил меня с днем рождения, а затем спросил: «Ты слышал, что Егор Яковлев продал «Общую газету»?»
Я находился в отпуске в Испании, и практически был изолирован от какой-либо информации: «Нет, не слышал».
«Так вот, я тебе говорю. Информация совершенно точная, как говорится, из первых рук. Продал газету питерской команде. Всех деталей сказать не могу. Их надо проверить, но то, что какой-то издательской группе из Питера, это точно. Как ты относишься к этой новости?»
Я минуту-другую помолчал, мне надо было собраться с мыслями. Отчетливо увидел Егора, мы встречались не очень часто, но встречались. Последнее время у него стало неважно со здоровьем, болели ноги. Хотя, Егор — есть Егор, он хорошо держался. И только, осторожно пощупывая лестничные ступени, морщился и скорее не жаловался, а информировал меня: «Надо идти к врачу. Времени нет, и не хочется, а все равно надо. Поясница не дает покоя, суставы». «Я тебя понимаю», — говорю я. Хочется успокоить, вернуть улыбку на его лицо: «У меня у самого жесточайший радикулит, то слева, то справа. Хожу к мануальщику».
«Помогает?» — спрашивает он скорее для формы, нежели из живого интереса. Знакомых врачей у него сверх того, и он наверняка наслышался от них разного.
«А что с газетой?» — задаю вопрос.
Егор помолчал, а затем в своей манере, не выговаривая до полного понимания собеседником слова, заставляя его угадывать, домысливать сказанное: «С газетой без перемен. Заботы замучили, просыпаешься каждый день с одной и той же мыслью — ты должен выплатить зарплату тремстам сотрудникам. Где брать деньги? Надоело, устал».
Сочувственно киваю головой. Даю понять ему, что у меня те же проблемы. Знаю, что в свое время в финансировании газеты участвовали предметно Гусинский, Березовский. Насколько весомо Березовский, не знаю, а Гусинский играл значительную роль. Знаю, что помогал мэр Москвы Лужков. Егор Яковлев создал хорошую газету. По сути, главную газету российской интеллигенции. Он удержал ее на плаву, он сохранил верность либеральным идеям. Ему было унизительно прощупывать олигархов на предмет финансирования газеты. Он понимал, что бесплатным бывает только сыр в мышеловке. И, получив согласие на финансирование, даже ограниченное, надо чем-то платить, в чем-то уступать. А уступать не хотелось. Он не стал баснословно богатым человеком, хотя достаточной обеспеченности своего существования добился. Его богатство было в другом: он был, а точнее, стал, уже в бытность своего редакторства в «Московских новостях», символом либерализма.
Егор обрел статус ключевой фигуры времен перестройки, ее интеллектуального оплота. И, несмотря ни на какие попытки недругов нарушить его отношения с первым и единственным президентом Советского Союза Михаилом Горбачевым, он сохранил их. С Ельциным свел Егора Яковлева я, когда работал его первым заместителем в «Московских новостях». Ельцин, по своей натуре был ему чужд, но отказать ему в уважении, как первому президенту России, он не мог. Слишком многим пришлось бы жертвовать. Нечто подобное испытывал и Ельцин к Егору. Так почему Егор Яковлев продал «Общую газету? Узнаю некоторые детали сделки. Он не хотел продавать газету питерцам, но найти покупателя в Москве, из «столичных» не смог. И я почти уверен, что идею продажи газеты он обсуждал с Юрием Лужковым. Их взаимное уважение друг к другу было всегда искренним. В своем интервью московский городничий в номере «Общей газеты» за 22 мая подводит итог очередного своего двухлетия на посту мэра. Его собеседником в этом разговоре является Егор Яковлев. Значит, встречались. И, скорее всего, не договорились. Почему? Слишком велики риски: Егор уходит, а кто встанет во главе? Лужков не захотел покупать газету «на корню»? Он готов был поучаствовать в деле, взять на себя некую долю финансирования, но не более того. Это не устроило Яковлева. Что-то случилось. Откуда появился Питер? Вернусь из отпуска, узнаю подробности.
А пока, как мне стало известно, в сделке участвовала вдова Анатолия Собчака Людмила Нарусова через одного из своих родственников, связанного с крупным бизнесом. До меня дошла фраза, произнесенная Егором Яковлевым в процессе тех переговоров: «Значит, опять тратить свои деньги. Нет, меня это не устраивает».
А может, мы напрасно ищем кошку в темной комнате? Просто устал от забот. Не мальчик, разменял 70 лет, пора думать о вечном.
Но Александр Ставицкий, сообщив по телефону из Австрии мне в Испанию о продаже «Общей газеты» в столице России, вдруг сказал: «Я подумал, что теперь ты — крайний. Ты последний из тех, кто материализовал идею свободы слова в новой России. Я хочу, чтобы ты это понял и почувствовал. И так считаю не только я».
Я ничего ему не ответил. Я просто подумал с горечью: было время, когда ты исчислялся по шкале: самый молодой секретарь обкома комсомола в Советском Союзе, самый молодой редактор союзного журнала. И вот теперь ты — последний в этом ряду молодых. Ты на правах старейшины. Грустно признавать очевидную истину: прожита жизнь. Зачем?! Во имя чего?! Для кого?!
Приеду в Москву, позвоню Егору Яковлеву и спрошу: «Это правда?» И буду ожидать опровергающего ответа. Мне хочется отрицания услышанного. «Кто тебе сказал? Глупости все это. Есть «Общая газета», есть я. И есть заботы, которые меня замучили. Мы, либералы — неисправимые романтики. Мы позже других хороним надежды. Это не подвиг, не изыск воспитания. Ничего иного, кроме обостренной ответственности за будущее. Нас там не будет, но мы все равно уйдем с надеждой — мы есть».
Этими словами можно определить действия Владимира Путина на протяжении последних месяцев. Вообще, международная деятельность президента вызывает бесспорное уважение, хотя и правомерное недоумение тоже. По-существу, Путин выполняет обязанность министра иностранных дел. Он начал дипломатическое наступление по всему фронту. Он исключил посредников и сверхактивно диктует сам МИДу: подготовить встречу, визит, диалог. Путин осторожен. За свои первые два года на посту он не принял ни одного спонтанного решения. Начиная вторую чеченскую кампанию, Путин решил сыграть на энергии отмщения. И его поддержало большинство общества. Заметьте, словно б растворилось правозащитное движение солдатских матерей, которое было столь сильно в первую чеченскую кампанию и которое потребовало Хасавюрта. Спросите, почему?
Потому что всякая мать желает отмщения за потерянного сына и в этом отмщении видит справедливость. Сына уже не вернешь, и единственным удовлетворением может быть чувство свершившегося суда в прямом и переносном смысле. Бесспорно, вторая чеченская кампания проводится осмотрительнее, и число потерь несопоставимо меньше, нежели в первую войну. И, наконец, основное: пополнение армии, дислоцированной в Чечне, проведено из периферийных малых городов и из сельской местности, где энергетика возмущения неизмеримо меньше. Помимо всего прочего, на международной арене Путин успешно убеждает мир, что Чечня — не повстанцы, а террористы, а, по большей части, обычные бандиты, живущие грабежами и похищениями людей в привлекательной обертке борьбы за чистоту ислама и независимость территории. Мир внимает. Успехи Путина очевидны. На Россию начинают глядеть с подчеркнутым уважением. Особый прорыв — речь Путина в германском бундестаге 27 сентября 2001 года. Моя жена, которой глубоко чуждо людское помешательство на политике, так оценила это выступление президента: «Впервые за последнее время я испытала чувство гордости за свою страну. Он не только выступил блестяще, а и сделал это на немецком языке. Говорят, его немецкий достаточно хорош, и он был понят, и вызвал воодушевление у немцев».
Ознакомительная версия.
