— Дорогой брат Керим, день твоего рождения — это день триумфа всего еврейского народа, для которого ты построил столько синагог, сколько звезд на небе и песчинок на морском побережье. Особенно хороша синагога, выточенная из прозрачного льда, которую ты возвел в Антарктиде для еврейских ученых. И та, из черного и красного дерева, которая принимает в свои стены обращенных в иудаизм представителей африканских племен.
Но главное твое деяние, которым ты уподоблен царю Соломону, — это сооружение Третьего храма. Не там, в Израиле, где ханаанские народы, не добитые нашими праотцами, размножились настолько, что грозят существованию еврейского государства. А здесь, в России, где мы обретем свою святыню и спрячем ее в самый центр земли, наполнив планету духом нашего первородства. Знай, дорогой брат, что самым популярным именем, которым нарекаются первенцы в еврейских семьях, — это имя Керим. Прими подарок — ту самую звезду, которой наградил царь Саул Давида после его победы над Голиафом.
Исаак Карулевич поднял вверх усыпанную бриллиантами шестиконечную звезду. Слуги передали ее Кериму Вагипову, и тот внимательно рассматривал реликвию, источавшую драгоценные лучи.
Шатаясь под тяжестью ноши, слуги внесли на шесте тушу небольшого кита, приготовленного на пару. Его глянцевитая кожа лоснилась. Приоткрытая пасть улыбалась. В черных веках мерцали сонные, опушенные ресницами глаза. Раздвоенная лопасть хвоста была свернута на сторону. А по белесому брюху тянулась цепочка бриллиантов, как изысканный пирсинг. Клиновидные ножи высекали из кита ломти плоти, и становился виден срез смуглой кожи, пласт желтоватого желеобразного жира и белое мясо с нежными розовыми волокнами. Режиссер Самуил Полончик поднял кубок, наклонив к нему свой тяжелый упрямый клюв. На его колпаке переливалось павлинье перо, и каркающий голос еще больше увеличивал сходство с хищным птенцом.
— Дорогой брат Керим, твоя любовь к искусству делает тебя выдающимся меценатом современной России. Что бы делал наш театр без твоих щедрых дарений, и разве смогли бы мы без тебя поставить мистерию о религии всех религий и о Боге Черного солнца? Сколько художников, восставших против унылого русского реализма, музыкантов, своей бурей и натиском громящих остатки русской музыкальной классики, скульпторов, сокрушающих лживых идолов старомодной русской культуры, — скольким из них протянул ты щедрую руку, подарил мастерские, устраивал выставки их инсталляций, открывал для них музеи и галереи. Я уверен, многие из них найдут применение своим талантам, воплощая твой грандиозный проект подземного храма. Тебе, Керим, должен быть благодарен в первую очередь не еврейский, а русский народ. Замещая старомодную и сгнившую русскую культуру культурой авангарда, отсекая русское сознание от фанатичной и агрессивной традиции, ты отсекаешь русский народ от его губительного мессианства, приносящего столько бед самим русским и всему остальному человечеству. Не может быть в мире двух мессианских народов. Те русские, которые порывают со своим зловредным культурным наследием и начинают питаться соками нашей духовности, достигают неимоверных высот. Другие, не способные пережить духовную прививку, вырождаются и становятся "перхотью мира". Есть наука о трансплантации органов, и мир знает светил, пересаживающих человеку другое сердце, другую почку и печень. Ты же пересаживаешь человеку другую душу, и уже множество русских живут с душой, которую пересадил им ты. Я жду того дня, когда самым распространенным русским именем станет имя Керим.
Все это Самуил Полончик произносил сердито, шевеля злыми складками рта, нацеливая клюв на белый китовый глаз, словно хотел его склевать с золотого блюда.
— Дорогой Керим, хочу подарить тебе подлинную реликвию нашей богоизбранности. Этот маленький нож с костяной ручкой принадлежал Арону, который со своими сподвижниками, по приказанию Моисея, истребил треть еврейского народа, уничтожая всякого, кто не мог убить в себе египтянина и стать истинным иудеем. Это первый скальпель, с помощью которого наши предки производили пересадку души.
Он передал нож служителю, и тот отнес его Кериму Вагипову. Тат поцеловал подарок и положил его на столик рядом с бриллиантовой шестиконечной звездой.
Между тем, слуги внесли в трапезную огромную запеченную ящерицу с Галапагосских островов. С помощью петель ящерица была прикреплена к шесту. Ее зеленоватая чешуйчатая кожа отливала блеском яшмы. Из открытой пасти выглядывал красный язык. Мощные лапы с когтями изображали стремительный бег. В одной из лап она сжимала яйцо со своим нерожденным детенышем. Когда слуги остановились пред политологом Матвеем Игруновым, тот вынул из когтей варана яйцо, разбил о золотое блюдо, вытряхнул из скорлупы высохший от жара зародыш.
— Дорогой Керим, — произнес Матвей Игрунов, поднимая кубок, — в политологических кругах безмерно ценят твой стратегический взгляд на развитие России. Ты абсолютно верно заметил, что перекодирование архаического русского сознания невозможно без того, чтобы не вырвать из него с корнем базовые образы советской эпохи. Эти образы суть — Победа в войне, образ Сталина и образ Гагарина. Ты поручил мне эту метафизическую работу, и я нашел самого талантливого и популярного среди молодежи писателя, и тот написал блистательный пасквиль на русского космонавта, изобразив его тупой случайностью, возникшей в тупиковой стране. Ты спонсировал программу дегероизации Победы, и благодаря тебе появились фильмы о бессмысленно загубленных армиях, радиопередачи "Цена победы", где оспаривается сам факт победы. Но главное — ты стал инициатором десталинизации, которая превращает образ вождя-победителя и коммунистического святого в кровавого палача и шизофреника. Ты — великий идеолог и конструктор новых смыслов. Ты расчистил заросший предрассудками русский пустырь и возводишь на нем храм нового вероучения.
С этими словами Матвей Игрунов осушил кубок и закусил хрустящим зародышем ящерицы. Передал юбиляру свиток рукописей Шнеерсона, похищенный им из государственного книгохранилища.
Одни кушанья являлись на смену других, и теперь гостям предлагались громадные пауки-птицееды, зажаренные на углях по рецептам первобытных туземцев. Пауки лежали на блюдах, их ноги, одетые в хитин, были скрючены. Серые, покрытые серебристым пушком тела сморщились от жара. И только фиолетовые выпуклые глаза смотрели, как живые. Гости осторожно, чтобы не сломать хрупкие ноги, брали пауков пальцами и перекладывали на золотые тарелки.
Директор телеканала Генрих Корн, придерживая паука длинными пальцами, аппетитно высосал сок из брюшка.
— Дорогой брат Керим, — Генрих Корн отложил оставшийся от паука сухой чехол, — я поднимаю этот заздравный кубок за тебя. Наш телеканал очень чутко прислушивается к твоим рекомендациям, согласно которым русская идеологическая паранойя, "русская идея", "особый русский путь" лечатся промыванием мозгов, и в этом смысле наш канал — это клизма, вставленная в русский мозг. Последнее, что мы сделали, вняв твоим советам, это нанесли сокрушительный удар по Лукашенко, который пользуется огромным влиянием в России. Мы превратили его в чучело, посмешище, в невежественного маньяка, в последнего диктатора Европы, которому место в Гаагском трибунале. Мне говорили, что существует заговор белорусских военных, которые готовят вторжение в Россию, чтобы побудить к восстанию русский народ. Это серьезная угроза. Мне кажется, недостаточно телевизионных ударов, направленных в Лукашенко. Ты мог бы взять на себе финансирование спецоперации, где место телеэкрана займет снайперский прицел.
Генрих Корн поправил шелковый бюстгальтер на своей груди, поворачивая свой круглый упитанный зад к соседствующему с ним министру финансов. Послал юбиляру перстень с бриллиантом, найденным в Ганиной яме.
В трапезную на двух шестах, как на носилках, внесли громадного, сваренного в котле осьминога. Щупальца гигантскими черными завитками свешивались до пола. Все они были покрыты большими и малыми присосками, розовыми от кипятка. Огромные немигающие глаза отражали золото потолка. Злобный клюв напоминал нос режиссера Самуила Полончика. Служители острыми ножами отсекали кончики щупалец, перекладывали их на тарелки, из отрезков вытекал сочный, в колечках жира бульон, который черпали гости маленькими золотыми ложечками.
Министр финансов Михаил Лабузинский поднялся осторожно, чтобы не уронить с голого черепа миниатюрную бриллиантовую корону. Его тонкая, в курчавой шерстке рука, напоминающая звериную лапу, сжимала кубок.
