«Культура», как бы она ни называлась – от «Рабочий и искусство» до «Советской культуры», – была во многом вторичным журналистским продуктом. С засильем идеологии – так что зря упрекают, будто именно я ввела здесь моду на политику. Публикация партийных документов, руководящих речей, писем трудящихся – целыми полосами. Очень мало эксклюзива. Не «Известия», прямо скажем...
Поначалу я тосковала по «Известиям» – не тем, из которых ушла, а по тем, куда приходила совсем девочкой. Да, газета на тот момент была либеральной, ельцинской, но там сохранялся особый известинский дух, большой имперский стиль. Первая газета страны (ибо «Правды» уже не существовало), Пушкинская площадь, целый набор легенд и мифов, архивы, от которых дух захватывает... Всё это придавало тебе ощущение собственной значимости, статуса. Когда я покинула «Известия», у меня в машине постоянно крутилась песня Визбора «Я сердце оставил в Фанских горах». Казалось, «Известия» – это мои Фанские горы, где действительно оставлено сердце. Утешало лишь то, что тех «Известий» всё равно больше нет. Знаете, наверное, проще оплакивать человека, который ушёл от жизни, нежели того, кто ушёл лично от тебя. Это более чистые слёзы, они не замутнены никаким злобным негативным чувством...
Я привела в «Культуру» немало известинцев – настоящих, как теперь говорят, «олдскульных», и мы попытались на этой почве создать «Известия», о которых мечтали. Яркое, умное, солидное имперское издание. Главная трудность – сейчас объективно мало сильных журналистов, журналистов-писателей. Это самая элитарная порода, ради неё, на мой взгляд, профессия и существует. В основании пирамиды – новостники, корреспонденты, репортёры, те, кого ноги кормят, а на вершине – те, кого кормят талант и ум. Таких журналистов сегодня – по пальцам перечесть. Но мы стараемся каждому тексту придать достойный художественный уровень. Чтобы в газете был полёт, были горизонты, ощущение пространства, наполненного смыслами, образами, символами.
– Подходит к концу Год культуры. Что, на ваш взгляд, было главным?
– О его итогах можно будет судить после того, как будут приняты Основы государственной культурной политики. Важнее этого ничего нет. Год закончится – документ останется и задаст векторы для принятия закона о культуре, вообще – для дальнейшей работы в том самом направлении «что», о чём мы говорили.
– Юрий Поляков опубликовал в журнале «Свой» мнение о предстоящем через четыре года юбилее Александра Солженицына. Небольшая заметка вызвала такую бурю эмоций, статей, выступлений, радио- и телеобсуждений… «Культура» как бы дистанцировалась от этого…
– Что значит дистанцировалась? Текст написал Юрий Михайлович Поляков. Наталия Дмитриевна Солженицына направила открытое письмо – ему, но почему-то на наш адрес. Мы сразу опубликовали. Поляков отреагировал – на нашем портале немедленно появился его ответ. Не очень понимаю, на каком этапе в спор должна была встрять «Культура»? «Российская газета», опубликовавшая всё то же самое, но несколько позже, без комментариев однобокой тональности обойтись не смогла. Нашей газеты там касалось единственное замечание: где был отдел проверки, почему он не посмотрел, призывал ли Солженицын… Могу заверить коллег из «РГ» (кстати, всегда изумляюсь, когда государство щедро спонсирует либеральную прессу): у нас очень сильный отдел проверки, приведённый мною из «Известий». И мы прекрасно знаем, что говорил Александр Исаевич Солженицын, а чего не говорил, и к чему именно он призывал Соединённые Штаты Америки. Но официально отвечать по столь ничтожному поводу – смешно. А если мы начнём «защищать» Полякова, думаю, он сочтёт это оскорбительным. Он – сильный, умный, независимый человек, вполне способен ясно выразить свою точку зрения и самостоятельно её аргументировать. Да, ему, мужчине, нелегко полемизировать с дамой, он обязан при любых обстоятельствах оставаться вежливым и галантным – но это норма жизни, другого я вообще не приемлю. Знаете, довелось недавно сниматься на канале ТВЦ в авторской программе одного крайне дешёвого, но очень известного нынче писателя. Большего хама в жизни не встречала. Он бросался на меня так, как за заборами подмосковных дач алабаи бросаются на прохожих. Правда, получил отлуп и всю эту пикировку затем трусливо из программы вырезал.
Юрий Поляков – человек абсолютно иного класса. Он и пишет иначе, и дискуссию ведёт на совершенно другом уровне. Меня крайне огорчило, когда к спору был привлечён Евгений Миронов. Да, у актёров эмоции всегда опережают сознание, но ведь суть разговора между Поляковым и Солженицыной – не взаимная перепалка. Они поднимают очень важные вопросы, принципиальные и для истории России, и для её будущего. Если тебе есть что сказать по содержанию, смыслово – это одно дело. Но оскорблять уважаемого человека без всякого на то повода... Несерьёзно.
Юрий Михайлович сказал ровно то, что сказал. И кто захотел его услышать, услышали правильно: давайте ценить крупных отечественных писателей, никого не забывая, не пропуская, и отмечать их юбилеи в соответствии с хронологией. В мае 2015-го грядёт 110-летие Михаила Александровича Шолохова. В ноябре – вековой юбилей рождения Константина Михайловича Симонова. Сейчас важно сосредоточиться на этом. Так, постепенно, даст Бог, дойдём до 2018 года, столетия интереснейшей личности – Александра Исаевича Солженицына. Мне эта точка зрения близка и понятна.
– Елена Александровна, а что за история с Шемякиным, напрямую связанная с «Культурой»?
– Михаил Шемякин, ещё недавно позиционировавший себя как русский патриот за рубежами Отчизны, дал очень странное интервью радио «Свобода». Точнее, ничего особенно странного тут нет: мы видим, как на глазах перековываются «патриоты», чья жизнь напрямую завязана с Западом. Газету нашу господин художник почему-то обозвал «черносотенной» и заявил, что Ямпольская на первой полосе якобы указывает ему, Шемякину, как себя вести по отношению к власти. Интервью называется «Попахивает фашизмом». Но если вокруг Шемякина чем-то попахивает, может, ему надо принять душ? Это первое, что следует сделать в подобной ситуации: удостовериться, что запах исходит не от тебя. Кстати, понимает ли он сам, что обрушился на газету, которой каждый год даёт большие интервью? Мы всегда предоставляли ему площадку, никогда не затыкали рот, были вежливы и лояльны. А вот Шемякин, которого прорвало на «Свободе», – это Бела Кун и Розалия Землячка в одном лице. Полнейшая нетерпимость к чужому мнению. Всех, кто тебе по тем или другим причинам не нравится, надо погрузить на баржу и затопить. Или – как минимум – лишить этих людей слова, трибуны, площадки, возможности работать. Боюсь, Михаил Шемякин так долго создавал монстров, что теперь живёт среди них.
– Елена Александровна, вы потомственная москвичка. Ну и как вам культурная политика нынешней столичной власти? Как вы её оцениваете?
– Если бы в московском правительстве была должность министра паркового хозяйства, то более идеального кандидата на эту вакансию, чем Сергей Александрович Капков, не нашлось бы. Я люблю заниматься спортом, кататься на велосипеде, ходить, наматывая километры, – и не могу не заметить, в какое великолепное состояние приведены столичные парки. Правда, они все похожи друг на друга...
– А гордость Капкова – парк Горького?
– Он лишился своей характерности. Это не то место, где гуляли наши родители, не то, о чём Высоцкий пел «тут стоит культурный парк по-над речкою». Это среднестатистическая европейская зона отдыха, чистая, удобная. Но, как бы то ни было, Капков привёл в порядок парки – это его гигантский вклад в развитие города, за что ему пять с плюсом и земной поклон.
А вот то, что делается в Москве в области театрального искусства, считаю безобразием. Близкий по времени пример – «Борис Годунов» в подведомственном Департаменту культуры театре «Ленком», поставленный режиссёром Богомоловым. Когда я уходила в антракте с этого зрелища и со мной вместе покидало зал немалое количество зрителей, слышала краем уха возмущённые реплики: надо вводить уголовную ответственность за осквернение классики! Вот, ребята, к чему приводит псевдодемократическая политика в области культуры. Значительная часть общества говорит уже не о цензуре, не о Главлите. Она говорит о репрессиях против тех, кто позволяет себе так обращаться с национальным достоянием. Всё срабатывает с точностью до наоборот: вы ладонь полностью разжали, ничего не контролируете, не сдерживаете, а у народа кулаки сжимаются. Когда я вижу Пимена в образе тюремного наркомана, вырезающего летопись на спине у сокамерника, такого же обдолбанного и обкуренного, и понимаю, что на это потрачены городские деньги, деньги из наших карманов, перестаю понимать: культурой в Москве вообще кто-нибудь руководит? А если да, то это сознательное поощрение бесовщины или просто полнейшая некомпетентность?
