class="v">30 Полетел
31 Люцифер
32 Вверх тормашками
33 Во помойную яму
34 с какашками!
35 А кто с ним якшается,
36 Тот сам так называется! [143]
Как обычно у Кибирова, чтобы правильно понять стихотворение, читателю обязательно нужно восстановить в памяти его цитатный фон(д). В данном случае это сделать совсем несложно: подобно программной кибировской поэ ме «Кара-барас!», «Дразнилка» густо насыщена реминисценциями из советской детской – официальной и неофициальной – поэзии, переплетенными с подтекстами из Нового Завета. Цитаты из других источников располагаются, скорее, на периферии смыслового поля стихотворения [144].
Эквиритимически первые строфы «Дразнилки» (1—14) совпадают с классическим стихотворением Корнея Чуковского «Барабек. Английская песенка. Как нужно дразнить обжору», с которым у нашего стихотворения имеются важные смысловые пересечения (у Чуковского «Скушал церковь», а в финале «живот болит!», что в разных смыслах предвещает финальное кибировское «Во помойную яму / с какашками»):
БАРАБЕК
Английская песенка
(Как нужно дразнить обжору)
Робин Бобин Барабек
Скушал сорок человек,
И корову, и быка,
И кривого мясника,
И телегу, и дугу,
И метлу, и кочергу,
Скушал церковь, скушал дом,
И кузницу с кузнецом,
А потом и говорит:
«У меня живот болит!» [145]
Подтекстом для 19–21 строк «Дразнилки» послужил отрывок из «Крокодила» того же Чуковского:
Все от страха дрожат.
Все от страха визжат.
Лишь один
Гражданин
Не визжал,
Не дрожал —
Это доблестный Ваня Васильчиков.
Он боец,
Молодец,
Он герой
Удалой:
Он без няни гуляет по улицам [146].
Также в качестве строительного материала для своего стихотворения Кибиров использовал одну всем известную детскую считалку (для 13 строки):
Шишел-мышел,
Пёр(д)нул, вышел [147],
одну уже после написания кибировского стихотворения в грустном контексте воскресшую «антидразнилку» (для 35–36 строк):
Кто так обзывается,
Тот сам так называется! —
и две дразнилки. Для 5–6 строк:
Воображала хвост поджала
И в уборную сбежала.
Как ракета полетела
И ужасно напердела! —
и (для 30–34 строк):
Раз, два, три, четыре,
Пять, шесть, семь,
Восемь, девять, десять.
Царь хотел меня повесить.
Но царица не дала
И повесила царя.
Царь висел, висел, висел,
Да в помои залетел,
Все помои облизал,
А спасибо не сказал.
При этом 30–34 строки кибировской «Дразнилки», возможно, восходят и к следующему фрагменту из стихотворения М. Цветаевой «Квиты: вами я объедена…» (учитывающему, в свою очередь, процитированную выше детскую дразнилку про помои):
А чтоб скатертью не тратиться —
В яму, место низкое,
Вытряхнут (вас всех со скатерти:)
С крошками, с огрызками [148].
Другие «детские» источники стихотворения – это название игры «Царь горы» (для 9—10 строк); зарифмованная присказка девочки Маши из сказки «Маша и медведь» (для 15–16 строк); отсылка к заглавию если не для, то про детей написанного романа У. Голдинга «Повелитель мух» (для 29 строки) и, наконец, нравоучительный отрывок из поэмы С. Михалкова «Дядя Степа – милиционер» [149]:
В «Детском мире» – магазине,
Где игрушки на витрине, —
Появился хулиган.
Он салазки опрокинул,
Из кармана гвоздик вынул,
Продырявил барабан.
Продавец ему: – Платите! —
Он в ответ: – Не заплачу!
– В отделение хотите? —
Отвечает: – Да, хочу!
Только вдруг у хулигана
Сердце екнуло в груди:
В светлом зеркале Степана
Он увидел позади.
– В отделение хотите?
– Что вы! Что вы! Не хочу!
– Деньги в кассу заплатите!
– Сколько нужно? Заплачу!
Постовой Степан Степанов
Был грозой для хулиганов [150].
Столь же очевидно, что в 19–26 строках «Дразнилки» травестировано главное евангельское событие, а 3–4 строки перекладывают на язык детской поэзии отрывок из 12 главы Апокалипсиса:
7. И произошла на небе война: Михаил и Ангелы его воевали против дракона, и дракон и ангелы его воевали против них,
8. но не устояли, и не нашлось уже для них места на небе.
9. И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним (Откр. 12: 7–9).
Заметим в скобках, что кибировский оборот «хулиганство прекратил», взаимодействуя с отмеченным выше подтекстом из Михалкова, позволяет поэту совместить высокое (метафизическое) с протокольно-милицейским, плакатным.
Зачем автору «Дразнилки» понадобилось переводить Евангелие на язык детской поэзии? Чтобы это прояснить, приведем ответы Кибирова на два вопроса, заданные ему на встрече с читателями 24 апреля 2008 года. Первый вопрос и первый ответ:
– Что является лейтмотивом вашей поэзии?
– Лейтмотивом моей поэзии является искреннее служение Истине, Добру и Красоте. (Аплодисменты.) Это не шутка, я так считаю.
Второй вопрос и второй ответ:
– Вы полагаете, что писать для детей сложнее, чем для взрослых?
– Я полагаю, гораздо сложнее. Это моя мечта – написать настоящие детские стихи. И я сейчас пытаюсь это сделать, но боюсь, не получится. Мой любимый поэт – Корней Иванович Чуковский. Совершенно блистательные стихи, совершенство, все от «Мойдодыра» до этих маленьких [151].
«Бедное мужество музыки»: о поэзии Сергея Гандлевского
Есть несколько проверенных способов составления «краткого путеводителя» по творчеству того или иного поэта. Один из них – разговор о ключевых, часто повторяющихся в стихотворениях поэта мотивах: ведь недаром же он возвращается к ним снова и снова.
Есть такие мотивы и у Сергея Гандлевского. Не буду сейчас претендовать на исчерпывающую полноту, а просто перечислю некоторые из них. Это мотивы скитаний по огромной стране, мельканья киноленты, сна, зеркала, первого снега, музы и музыки…
Вот об эволюции мотива музыки у Гандлевского я и поговорю чуть подробнее, одновременно попытавшись обозначить главные вехи творческого пути поэта.
Программное
