Глеб Успенский - Статьи

В настоящее время все соглашаются, что в художественном отношении умственное значение изображаемых лиц совершенно безразлично. Это верно лишь до известной степени, потому что высшие умы всегда будут привлечены более возвышенными и более трудными задачами.

Великий поэт не откажется всходить на какую угодно высоту, до которой поднимались его современники. Он захватит в свою сеть все сокровища ума и души. В настоящее время, можно сказать, вечно женственный переходит в стоны и плач по человеку, а мужественный представляет или то, что грубо, или то, что жалко.

В настоящем издании очерки мои печатаются, по возможности, в том виде, а главное, в том порядке, в каком следовало бы их печатать и ранее. К сожалению, при появлении их как в журналах, так и в отдельных изданиях, не всегда можно было соблюдать последовательность, а иногда приходилось печатать их вовсе не в том виде, какой они имели в рукописи.

Времена, пережитые русскою журналистикою за последние 20 лет, были преисполнены всевозможных случайностей, беспрестанно расстраивавших правильное ее течение и развитие. Мои очерки много пострадали от этих невзгод журнального дела чисто во внешнем отношении. Правда, аргусам нечего было в них искоренять: цензурные беды обрушивались не на такого рода литературные явления. Но в общем водовороте ничто не может оставаться нетронутым. Нет никакого сомнения, что эти очерки вышли бы рельефнее, полнее и осмысленнее, если бы журнальная жизнь была устойчивее и представители печати могли чувствовать себя поспокойнее.

Укажу на один пример. "Нравы Растеряевой улицы", задуманные мною в 1866 году, только что начали печататься в "Современнике" (No№ 2 и 3, 1866 г.), как журнал этот был закрыт. Продолжение этих очерков, приготовленное для "Современника", должно было явиться в сборнике "Луч", изданном редакцией "Русского слова", которое также было прекращено, причем все, что имело "связь" с очерками, напечатанными в "Современнике", надо было уничтожить, обрезать, выкинуть, для того, чтобы "продолжение" имело вид работы отдельной и самостоятельной; вот почему действующие лица были переименованы в других, им "сделана" иная обстановка, и самое название изменено. Затем дальнейшее продолжение той же серии рассказов печаталось в журнале "Женский вестник", так как тогда (1866 г.) почти совершенно не было других литературных журналов. Судите поэтому, что должна была претерпеть "Растеряева улица" с своими пьяницами, "сапожниками и мастеровщиной", появляясь в журнале, посвященном женскому развитию, женскому вопросу! При всем моем глубоком желании, чтобы пьяницы мои вели себя в дамском обществе поприличт ней, все они до невозможности пахли водкой и сокрушали меня. Но что ж было делать? Я их умыл и приодел, и они стали только хуже, а правды в них меньше. Наконец, очень много материала, приготовленного для "Растеряевой улицы", было разбросано в виде очерков и сценок по всевозможным газетам и листкам. Я их не собирал и не собираю в настоящем издании: все это было продуктом тогдашней литературной "бесприютности". Сплоченных литературных кружков, к которым могли бы пристать начинающие писатели, — ничего тогда налицо не было. Все удручало вас и делало одиноким. А между тем общество, вступившее в совершенно "новый период жизни, требовало от литературы, — и имело на это право, — многосложной и внимательной работы…"

Таким образом, как отсутствие "школы", так и глубокое внутреннее сознание, что "теперь" обновлявшаяся жизнь требует больших дарований и задает им огромные задачи, — делали то, что незначительная способность написать "рассказец" или "очерк" ослаблялась внутренним сознанием ненужности этого дела. "Все это не то!" — думалось тогда, и вследствие этого материал обрабатывался плохо, "кой-как", появляясь в виде "отрывков" без начала и конца.

В настоящем, издании этот материал первых лет моего литературного труда приведен, повторяю, в возможный порядок. Все, что совершенно плохо и вполне незначительно, — выпущено. Все, что было разрознено, но имеет некоторую связь, — восстановлено. Что касается собственно настоящего 1-го тома, к которому главным образом относятся все вышеизложенные замечания, то "Нравы Растеряевой улицы", составляющие этот том и печатавшиеся в прежних изданиях под тремя различными названиями, теперь приведены в тот порядок, в котором им следовало бы быть. Но все-таки они местами оборваны: "Растеряева улица" еще долго "дописывалась" во многих отрывках и очерках последующих лет; много "растеряевского" перешло и в "Разорение", которое есть в сущности та же "Растеряева улица", только в новых условиях жизни.

Вот таким-то образом писались и издавались почти все эти очерки. Приведенные в порядок, то есть написанные по хорошо разработанной программе, — они бы могли дать более или менее полную картину нравов русской провинциальной разночинной толпы за последние годы; но я знаю, что и теперь, когда я привел их в желательный порядок, они не дают этой полноты и, к сожалению, не могут уже быть ни лучшими, чем были, ни более наглядными.

Глеб Успенский.

С.-Петербург. 1 октября 1883 г.

В состав настоящего двухтомного издания, кроме восьми томов, изданных в промежуток времени с 1883 по 1886 год, вошло почти все, что было написано мною до самого последнего времени. К прежде изданным восьми томам прибавлено теперь такое количество нового материала, которое, по счету печатных листов первого издания, могло бы составить еще два новых тома — девятый и десятый. То, что в отдельном издании могло бы составить том девятый, помещено в конце первого тома настоящего издания, а материалы тома десятого — в конце второго. Такое разделение сделано частью для более равномерного объема обоих томов, а частью и по следующему соображению: собственно беллетристических произведений во всем написанном мною мало, а, напротив, очень много такого рода наблюдений, которые передаются мною в форме небеллетристической. Все, что касается крестьянства, изложено именно в виде заметок, дневников и вообще без притязания на какую-нибудь внешнюю литературную отделку. Вот почему все, написанное исключительно в этом роде и касающееся почти только народной жизни, помещено во втором томе; к первому же прибавлено из написанного мною после 1886 года все, что, во-первых, носит на себе отпечаток хотя какой-нибудь более или менее определенной литературной внешности — очерка, рассказа, — и, во-вторых, касается не исключительно только вопросов крестьянской жизни.

Некоторые из моих читателей неоднократно выражали желание, чтобы все написанное мною было издано в хронологическом порядке. К сожалению, ни в первом, ни в настоящем издании это справедливое желание не могло быть исполнено по причинам, о которых я уже подробно сказал в предисловии к изданию 1883 года.

"Времена, — писал я тогда, — пережитые русскою журналистикою в шестидесятых годах, были преисполнены всевозможных случайностей, беспрестанно расстраивавших ее правильное течение… Я говорю здесь о тех чисто внешних затруднениях, благодаря которым нельзя было благополучно начать и кончить задуманную работу. Приведу один пример: "Нравы Растеряевой улицы", начатые в 1886 году, прекратились на четвертой главе, потому что "Современник" был закрыт. Продолжение этих очерков, приготовленное для "Современника", должно было явиться в сборнике "Луч", изданном редакцией "Русского слова", которое также было прекращено, причем все, что имело "связь" с очерками, напечатанными в "Современнике", надо было уничтожить, обрезать, выкинуть — для того, чтобы "продолжение" имело вид работы отдельной и самостоятельной; вот почему действующие лица были переименованы в других, им "сделана" иная обстановка и самое название изменено. Затем дальнейшее продолжение той же серии рассказов печаталось в журнале "Женский вестник", так как тогда (1866 г.) почти совершенно не было других литературных журналов. Можно поэтому судить, что должна была претерпеть "Растеряева улица" с своими пьяницами, "сапожниками и мастеровщиной", появляясь в журнале, посвященном женскому развитию, женскому вопросу! При всем моем глубоком желании, чтобы пьяницы мои вели себя в дамском обществе поприличней, все они до невозможности пахли водкой и сокрушали меня. Но что же было делать? Я их умыл и приодел, и они стали только хуже, а правды в них меньше".

Вот основания того, почему я нашел более удобным для читателя в каждом томе первого издания собирать воедино все, что на известную тему было написано хотя бы в течение нескольких лет, не раздробляя однородной работы вставкою посторонних, но одновременно писавшихся статей, чего требует хронологический порядок. Очерки же и рассказы, которые писались в промежутках работ на какую-нибудь одну, более или менее определенную тему, — такие очерки прилагались к каждому тому как дополнения, но по возможности также более или менее однородного содержания.