22 с лишним года, точнее — 8085 дней под высоким напряжением, без малого 2000 картин, а сценариев, наверное, в полтора раза более. Каждый день не похож на предыдущий. Каждый день новые люди, новые события, обсуждение новых проблем. Порой мне казалось, что я слышу скрип собственных мозгов. Закончен просмотр одного, а то и двух фильмов. Проведено обсуждение фильма, следом идёт работа в задел — обсуждение сценария. И всё это с участием авторов, а значит, с затратой нервной энергии. Чаще всего разговор мирный, в стремлении понять друг друга, но чтобы он стал таковым, строишь его, подобно проводнику-горцу, ведущему группу над смертельным обрывом. Неосторожное слово, и порвана нить доверия, вспыхивает перестрелка взглядами, звучат напряженные, готовые сорваться в крик, голоca. Я никогда не обижался на авторов, воспринимающих любое замечание как удар пули. Художник может состояться лишь тогда, когда он убежден, что написанное или снятое им есть истина в последней инстанции. Взрывы возникали не часто, далеко не все творцы были “айсбергами”, таившими свои намерения в темных глубинах сознания. Чаще полемику удавалось перевести в русло беседы, где стороны одинаково пытаются вылущить зерно истины. Порой возникало желание снять взрывом внутренний натяг нервов, а нельзя. Лучше отделаться шуткой или оставить вопрос дозреть — со временем рассосется.
Конфликты вспыхивали по пустякам. Однажды на прием попросился замечательный комедиограф, режиссер Эльдар Рязанов. Я назначил время. И вдруг за час до встречи у меня заболела голова, да так, что света Божьего не видно. Я на машину — и в поликлинику. Секретарю Раисе Кирилловне Позняковой сказал:
— Придет Рязанов, извинитесь, объясните причину. Может быть, на полчаса опоздаю.
Боже мой, какой он крик поднял, какими словами поносил меня, бегая по коридору. Уехал, не дождавшись.
Вспоминаю добрым словом встречи со Львом Кулиджановым. Выдержанный, деликатный человек с тихим голосом, мягкий и участливый. До сих пор не могу понять, как он мог столько лет руководить Союзом кинематографистов, управлялся без окриков и нервного надрыва на съемочной площадке. Вероятно, весь обычно суетливый и порывистый состав “помогальщиков” покоряла мудрость и терпеливость Льва Александровича.
Частым гостем бывал у меня Сергей Апполинариевич Герасимов. Я глубоко уважал его прежде всего за “Тихий Дон”. В этой выдающейся картине впервые была сказана правда о Гражданской войне. В отличие от многих режиссеров, рисующих ее двумя красками — белой (“красные”) и черной (враги), он, на основе великой книги Шолохова, представил трагическую историю народу, в которой и у красных и у белых была своя правда, своя убежденность. Заходил ко мне “Апполинариевич” чаще всего не по своим делам, а с заботами о подопечных. А имя им было — легион. Будучи руководителем мастерской во ВГИКе, он воспитал не одно поколение советских режиссеров. Занятый по горло постановкой собственных картин, он находил время заботиться о своих воспитанниках, порой уже именитых. А сколько актерских талантов открыл в своих работах! Взять хотя бы “Молодую гвардию”. Нонна Мордюкова, Инна Макарова, Владимир Ивашов, Сергей Гурзо, Василий Лановой и ряд других учеников Герасимова и его супруги, артистки Тамары Макаровой, шагнули в большое искусство с этого порога. Его личные постановки были, что называется, “верняковые” — глубокие по мысли и вовсе не примитивные по форме, они собирали по 30-40 миллионов зрителей. Греша многословием диалогов, он, тем не менее, умел сделать экранное зрелище интересным. Как всякого увлекающегося человека, его порой заносило. Немало мучительных раздумий вызвало предложение снять фантастическую картину “Мост”. Его влекла идея о сближении русского и американского народов, и сценарий рассказывал о строительстве моста через Берингов пролив. Ясно, что это должна быть совместная работа с кинематографистами США, требующая не миллионных, а миллиардных затрат. Но дело даже не в экономике. Госдепартамент США, старательно бдящий за производством фильмов, не допустит даже переговоров по самой идее фильма, имеющей целью сближение с “империей зла”, хотя это определение еще не прозвучало, но дело не в словах, а в сути отношения к СССР. Как охладить пыл неугомонного Апполинариевича? И мы устроили обсуждение. Боже, какое количество слов наговорил автор — а он был большой мастер заумных речений. Но ему нашелся достойный оппонент — редактор Игорь Раздорский, с которым мы предварительно обговорили тактику обороны. Битва титанов интеллекта продолжалась более часа, а все обсуждение почти втрое дольше. Мы сидели, с трудом вникая в суть диалога. Но, в конце концов, Герасимов любимым жестом погладил то место, где когда-то была шевелюра, и сказал:
— Да, стало быть, над сценарием придется еще поработать. — Оставшись наедине со мною, спросил: — У вас все такие компетентные редакторы?
Я не сказал, что на скамейке запасных томились еще готовые к бою Евгений Котов, Игорь Садчиков, Тамара Юренева, Марина Марчукова, Абдур-рахман Мамилов…
С накоплением опыта у меня начало возникать опасное равнодушие. Прочитав сценарий, я уже знал, какая доводка потребуется, на что автор согласится сразу, против чего будет стоять насмерть, а чему предстоит дозреть. Знал, на что согласится режиссер, а в каком месте, как говорят, упрется рогом и к чему вернется, когда фильм уже будет готов и, значит, потребуются досъемки, то есть деньги, время, корректировка плана и масса других забот. Немало приходилось заниматься и международными делами. Я, как и в юности, был жаден до познания иных миров, иных народов, но, бывая за рубежами, все равно рвался домой — мне быстро приедалась экзотика чужих стран, да и от основных обязанностей никто не освобождал, я понимал, что каждый день гостевания в далеких краях, вернувшись на родину, придется возмещать часами переработки. И все-таки богатство встреч с интересными людьми стоило того. Светлой памяти доктор Альенде в последние дни его жизни, Индира Ганди, Пабло Неруда, Радж Капур, лидеры Алжира, Судана, Сомали, Вьетнама, клуб миллионеров — “отцов” Кливленда, центра атомной промышленности США, тусовка звезд Голливуда, собравшихся, чтобы поглазеть на советского “министра” — официальным советским делегациям въезд был закрыт, но я был гостем Сайруса Итона-младшего, одного из лидеров Кливлендской группы. Примечательным на этой встрече был разговор с известной актрисой и возмутительницей спокойствия Джейн Фондой. Она, отловив меня в шумной тусовке, задала вопрос, явно рассчитанный на то, чтобы поставить меня в тупик:
— Как советский министр относится к сексуальной революции?
Я отбился незамедлительно, ответив в американской грубоватой манере:
— При помощи сексуальной революции можно разрушить кровать, но не социальную систему.
Тусовка поддержала меня смехом, свистом и аплодисментами. А журналисты зауважали и не стали досаждать глупыми вопросами.
Неизгладимый след оставило в памяти участие в Берлинском кинофестивале, куда мы вместе с режиссером Ларисой Шепитько привезли ее картину “Восхождение” по повести Василя Быкова “Сотников”. Лариса смотрела на экран, напряженно сжавшись… Она не могла выйти из этого состояния и в минуты долгой овации, и на старте пресс-конференции, отвечала, будто продолжая бой, начатый ее героями… В паузе я шепнул:
— Лариса, спокойнее, на вас не нападают, вами восхищаются.
Картине единодушно был присужден приз ФИПРЕССИ. И следующую работу — фильм “Матёра” она ставила с той же истовостью, глубоко веря в Бога, родную землю и святое предназначение художника. Она была из плеяды великих русских художников, хоть и родилась в Западной Украине.
Ради таких минут стоило сносить и пренебрежение снобов, и тяжелый гнет власти, и работу под ежедневным высоким напряжением.
Вот уже и шестьдесят стукнуло. Я заикнулся насчет пенсии, а Ермаш в ответ:
— Поработай еще пару лет. Неудобно получится — в канун сорокалетия Дня Победы Ермаш увольняет ветерана войны…
— Сил нету, да и надоел я творческим работникам. Как только терпят…
— Терпят, говоришь? А сколько поздравлений получил? А цветов — машину загрузили.
— Так это специально, на поминки.
— Типун тебе на язык!
Я ошибся не намного, вскоре мы справляли поминки и по советскому кино, и по советской власти…
Гору приветственных адресов я за один раз унести не смог. Шикарные папки, высший уровень подхалимажа — на Руси это умеют. Если поверить тому, что написано, то получалось, что я, по меньшей мере, гениальный руководитель и, вообще, отец советского кино, ну, вроде как сейчас Туркмен-баши. А подписи — хоть музей автографов устраивай. В общем, самая пора подводить итоги. Я не достоин был громкого славословия. Это мне надо благодарить судьбу за то, что свела она меня с миром кинематографа. Мой труд вовсе не походил на кропотливое радение чиновника. За годы, проведенные на Малом Гнездниковском переулке, я прошел мастер-класс у выдающихся деятелей киноискусства. С каждым из них я совершал движение от литературного сценария через режиссерскую разработку до готовой ленты, вникая в движение мысли мастера. Григорий Козинцев, Лев Кулиджанов, Сергей Бондарчук, Евгений Матвеев, Лариса Шепитько, Сергей Герасимов, Станислав Ростоцкий, Василий Шукшин, Элем Климов, Марлен Хуциев, Виктор Туров, Иосиф Хейфиц, Реваз Чхеидзе, Сико Долидзе, Иван Пырьев, Глеб Панфилов и многие другие, о ком я уже вспоминал, — идя рядом с ними, углубляясь в их работы, я постигал тайны кинематографического процесса и сложный мир художников экрана. Едва ли кто еще может похвалиться таким пантеоном учителей. Не беда, что общение происходило иногда в сложной обстановке. Ангельский характер режиссеру противопоказан, да и я, в силу своего положения в кинематографической иерархии, не мог быть ангелом, к тому же случались срывы, ошибки — кто от них застрахован. Особенно отягощала обязанность доводить до творца чье-то мнение, с которым вовсе не согласен, попадать в положение без вины виноватого.
