Николай Зенькович - Мальчики в розовых штанишках. Очень грустная книга

Муж сам стирает. И потом, он живет с мамой.

Депутат Василий Шандыбин регулярно подходит поговорить со мной на интимные темы. Всегда рас­сказывает о своих мужских достоинствах, говорит, что мы должны встретиться на нейтральной почве.

Думаю, в Кремле секс есть, но ничего конкретного сказать не могу— не пробовала. Это точно.

Думаю, что у меня поклонников в Кремле нет. Хотя 12 июня (1998 года.— Н. 3.) Борис Николаевич очень долго целовал мне ручку, да так, что все при­глашенные аж шеи свернули, разглядывая эти под­робности.

Каждый сильный, честолюбивый человек, независи­мо от пола, обладает в целом повышенной энергети­кой. Из этого и складывается харизма. Он может посылать магнетические импульсы и токи толпе во время митинга, но он может этот избыток энергии адресовать и объекту противоположного пола. И, как правило, крупные политики ведут активную сексуаль­ную жизнь. Известно, что Кеннеди не пропускал ни одной юбки. Брежнев не был ангелом. Думаю, что Клинтон не очень счастлив в интимной жизни и браке, судя по тому, какими ускоренными методами он пред­лагал своим подчиненным женщинам вступить с ними в интимную связь. Для него это вопрос скорее тех­нический, технико-энергетический, а не духовный.

В правительстве, пожалуй, Сысуев — самый оба­ятельный, сексапильный. Чубайс интересен своей во­лей и энергетикой. Он не красавец, не так сексапилен, как Сысуев, зато у него больше воли.

Ельцин как мужчина? В таком контексте я его не рассматривала.

Рост мужчины мне не важен. У меня бывали муж­чины моего роста, ниже не было.

Мужчина, чтобы мне понравиться, должен иметь легкую поросль на груди и на голове.

У мужа это не первый брак. Но такой жены у него еще не было.

В молодости я пользовалась успехом у мужчин намного старше меня...

Я думаю, что практически всякий нормальный че­ловек изменяет супруге или супругу. Хотелось бы тем не менее пожелать супругам тех супругов, которые изменяют, самим тоже не теряться.

Замуж я выходила абсолютно девственной, что да­же тогда было уже не модно. Это было даже пробле­мой для моего мужа. Он растерялся.

Со вторым мужем я начала встречаться еще до развода с первым. У меня было достаточное количест­во мужчин, несмотря на то, что замуж я выходила девственницей.

Когда в первый раз выходишь замуж, еще ничего не знаешь, ни в чем не разбираешься. Удивляешься: «Бо­же мой, какие непристойности тебе предлагают!»

Борис Федоров, один из учредителей движения «Правое дело».

Все знают, что я дважды был в правительстве.

Я ничего не боюсь.

Я не собираюсь всю жизнь быть налоговым ин­спектором.

Я дважды был министром финансов.

Все, кто имел со мной дело, знают, что это серь­езно...

А уже когда из аэропорта ехал — Кириенко позво­нил и сделал предложение.

Уже на ВЧК приглашали. Пока, правда, для вхожде­ния в курс дела. Оказалось, что ряд предприятий уже две недели налоги не платят. Надо срочно принимать меры.

Это кресло медом явно не намазано — никто не хочет взваливать на себя такой груз. Тут нужно мужес­тво. А я решился.

Я не люблю, когда деньги зря тратятся. Мы всегда с женой спорим о покупках. Деньги надо экономить. Зачем деньги тратить, если можно их не тратить? На день рождения жены она сама себе выбирает подарок, но о суммах я спорю все равно.

Я в детстве худым был. Вес набрал, когда в Гос­банк СССР пришел.

Какая от меня дома помощь? Разве что яичницу могу поджарить.

Я тут пытался выяснить, знают ли сын и дочка, кто такие Маркс, Ленин и прочие. Оказалось, у них очень смутные знания в этой области. Зато прекрасно ос­ведомлены о жизни Майкла Джексона. В курсе похож­дений Джеймса Бонда.

Нормально живу. Не жалуюсь. В четырехкомнат­ной квартире на улице академика Зеленского, рядом с Ленинским проспектом. Дом вполне приличный, в нем живет часть правительства 1992—1993 годов.

Я жил на улице Маркса-Энгельса, потом на Кро­поткинской. Меня с детства окружали шикарные ста­ринные дома.

Друзей у меня нет. Я волк-одиночка.

Я всегда был индивидуалистом, поэтому не входил ни в какие стаи. Поэтому мне Явлинский еще в 1991 году говорил: «Мы как бы вместе или ты будешь, как кошка, которая гуляет сама по себе?» Я говорил: «Если это ради дела, то я всегда с тобой». Ан нет, это не устраивает.

Я иностранным инвесторам объясняю примерно раз в два дня, что у нас все хорошо, чтобы они не нервничали.

Бани надо посещать, иначе не поймут.

В принципе, может быть, в утку стрельнул бы, но когда приглашают на медведя идти или в оленя стрелять...

С водкой учишься постепенно. Начнешь сачковать, а тот же Сосковец обычно подначивает: «Нет, обно­вить надо, обновить...» Что это такое, наверное, пони­маете, когда уже двадцать восьмой тост идет...

Самое страшное — это мероприятия с генералами. Они ведь сразу начинают по полстакана водки нали­вать. Стоят «большие» генералы, а подносят им — «маленькие» генералы (генерал-майор — генералу ар­мии, допустим). И все пьют. Там, по-моему, даже полковников не пускают.

Для меня однажды даже показательное учение ус­троили, маленькое. Кокошин меня уговорил. Приехал я на огромный полигон, сначала все вместе технику осматривали, потом танки стали бегать, затем я из пяти пистолетов пострелял, пушки начали палить. Грохоту было — часа на полтора!

А еще случай был — меня повезли показывать под­земные сооружения под Москвой. Ну-у, это произ­водит впечатление. Поезда маленькие ходят. Огром­ные камеры выдолблены — там хотели строить всякие защитные сооружения. В некоторые места под землей целый Кремль можно засунуть.

Я не жил во времена Карамзина, но со времени моего присутствия в правительстве, то есть с 1993 года, стали воровать больше. Вот это я точно знаю.

Я жил в Англии, был начальником отдела в Ев­ропейском банке в Лондоне. И получал по тем време­нам хорошие деньги. Много ли людей получали в 91-м году 130 тысяч долларами в год, чистыми? Мне дали такие подъемные, что я чуть не умер от радости. Ведь приехал с пятьюстами долларов в кармане. И тут — сто тысяч долларов сразу как снег на голову.

Это событие как отметил? Никак. Экономил. Ко­пить надо.

Однажды, через неделю после вхождения в прави­тельство, я на заседании правительства встал и сказал: «Прошу в моем присутствии никогда не говорить о де­нежной массе такие глупости, как вы сказали сей­час», — и сел. После этого меня два месяца все бо­ялись, мол, кто же он такой, если такую наглость себе позволяет.

В российском правительстве, если ты слабый, то тебя никто не уважает, то есть надо «ударить в мор­ду» — и тогда все поймут.

В целом я добрый и мягкий.

1992-й год. Журналист Ярослав Могутин берет ин­тервью у бывшего политического обозревателя Гостелерадио СССР, а теперь ведущего «До и после полу­ночи» Владимира Молчанова.

— Вам пишут письма?

— Раньше мешками приходили, сейчас меньше. Разные письма: интересные, смешные, странные, злые... Меня ругают за то, что я чересчур аристо­кратичен, манерен...

— У многих это вызывает раздражение и нена­висть?

— Ну, ненависть вызывает не это. 23 февраля этого года я пошел снимать коммунистический митинг и вы­слушал там массу неприятных слов в свой адрес. Одно замечание меня сильно ранило. Ко мне подошел сим­патичный старый человек, ветеран войны. Весь трясясь от ненависти, он сказал: «Молчанов, ведь твой отец был такой патриот, а ты, сука, продался!»

— А кому вы продались? «Тель-Авидению»?

— Он, наверное, думал, что я — жидомасон, хотя он и сам не знает, что это такое. Я никогда не думал, что своей работой смогу вызвать чью-то ненависть. Нельзя так ненавидеть друг друга, когда мы живем на одной улице, в одном городе, в одной стране, на одной земле. Это чудовищно!

— Ну, ненавидят вас единицы, а любят многие. Вам льстит ваша популярность?

— Льстила, только когда начинал, месяца два. По­том стала раздражать, приводить в бешенство. Мне не нравится, когда на меня смотрят! Телевидение сродни проституции: миллионы остаются с тобой ночью и смотрят, смотрят... Народ наш в большинстве своем бесцеремонный, запросто подходят, когда у тебя есть немного времени погулять с ребенком, просят авто­граф, чем-то помочь, начинают рассказывать о своих проблемах.

Бывший главный редактор «Огонька» Виталий Коротич, проживающий в Америке, летом 1992 года дал интервью по телефону московскому журналу «Столи­ца». На диктофон ответы записывал журналист Ев­гений Додолев.

— В самом конце дня зазвенел противным голосом телефон правительственной связи, — рассказывал Коротич, — и меня пригласили в ЦК, в тот самый первый подъезд, где были кабинеты большинства членов По­литбюро: на пятом этаже— Горбачева и Лигачева, а на третьем — Яковлева, моего самого любимого коммуниста, который сделал больше других для раз­вала коммунистических догм. Проверяли документы жесточайше. Офицеры на контроле, не скрывая, что знают меня в лицо, сто раз сверяли все номера и фото, пока позволили войти. За спинами у офицеров были гардероб и прекрасный книжный киоск, где, разгляды­вая обложки, можно было отдышаться. За спиной у меня — московская Старая площадь, названная так не из-за возраста членов Политбюро, а потому, что здесь когда-то торговали старыми вещами. И два топ­туна, мерно вышагивающих перед заветным первым подъездом. Интересно, что подъездом этим не поль­зовались ни Горбачев, ни другие высокие начальни­ки — у них был свой вход, со двора, и свой въезд во двор. Топтуны со стороны площади и контроль со стороны здания — все это было придумано, чтобы устрашить и сразу же поставить на место меня...