В тот момент я былатолстой девочкой-подростком, которую кретины обзывали на улице. Я замолчала, удивляясь, что мне читает лекцию по молодежному радикальному феминистскому движению белый мужчина средних лет и традиционной ориентации.
– Это как будто он думает, что он всепонимает лучше меня, – рассказываю я Чарли, снова начиная возмущаться. – У меня моча закипела от злости – моча, из-за которой, кстати, на любом концерте я стою в очереди в два раза дольше, чем он.
– О, у меня это происходит все время, – весело говорит Чарли. – В основном это разговоры о том, как трудно быть геем, которые ведет мужчина обычной ориентации. Проблема в том, что люди традиционной ориентации многое о нас не знают, не так ли?
– Мы очень загадочны, – соглашаюсь я с набитым ртом. – Я имею в виду все те фильмы, книги или ТВ-шоу о женщинах и геях, которые придумывают гетеросексуальные мужчины.
– У каждого гея, которого я там вижу, есть бывший любовник, умирающий от СПИДа. Я начал думать, что должен завести бойфренда со СПИДом – просто чтобы соответствовать представлениям общества о геях, – продолжает Чарли.
– Ага, и все женщины, всегда очень-очень «хорошие» и разумные, продолжают подвергать мужчин с их сумасшедшими мальчишескими идеями проверке, – говорю я печально. – И они никогда не бывают забавными. Почему я не могу увидеть на экране забавную и эксцентричную даму?
– Еврейскиеженщины в кино и книгах бывают эксцентричными, – указывает Чарли. – Но они также должны быть одинокими невротичками.
– Может быть, мне нужно перейти в иудаизм, – говорю я мрачно. – Я пойду в синагогу и получу одну из этих свечей, а ты отправишься в клуб для еврейских знакомств и выберешь друга. Тогда мы будем правильными.
– Тем не менее у нас все хорошо по сравнению с лесбиянками, – говорит Чарли, беря счет.
Когда я бросаю сигареты в сумку, меня посещает простая мысль. Я знаю, что мне делать дальше: мне нужен бойфренд. Он сделает все лучше.
Прошел год, и я влюблена. Он тот самый. Впрочем, я и предыдущего считала тем самым, и того, кто был до него, тоже. Честно говоря, я так отчаянно хочу быть влюбленной, что любой из трех миллионов мог оказаться тем самым.
Но нет – этот, нынешний, безусловно,тот самый. Тот самый, единственный. Март, Хэмпстед, мы идем по серому, в колорите Моне, тротуару, держась за руки, и я влюблена. Правда, чувствую я себя ужасно, да и он полный болван, но я влюблена. Наконец-то! Единственной силой воли. У меня есть он, и он мой.
– Забавная у тебя походка, – говорит он подозрительно насмешливым тоном. – Толстые так не ходят.
Я понятия не имею, что он имеет в виду. Отпускаю его руку. Я влюблена. Боже, какое несчастье!
Итак, вот он, мальчик из рок-группы – первый мальчик из рок-группы, которого я смогла заполучить. Безумно талантливый, очень красивый, но жутко ленивый и, безусловно, с проблемами. Его группа нигде не выступает, потому что он отказывается участвовать в «дерьмовых концертах» – он убежден, это ниже его достоинства. Он пишет четыре-пять песен в год, а потом месяцами обсуждает каждую – можно подумать, они неделями возглавляли чарты и изменили мир, – между тем его записи на кассетах C90, все как одна несмиксованные и незаконченные, валяются на полу по всему дому. Он говорит, что ненавидит свою мать. За что, спрашиваю я, и он рассказывает длинную историю, в конце которой они с матерью ссорятся, он швыряет в нее крышку от маргарина Flora, и она падает в обморок. Я ничего не понимаю, но соглашаюсь, что все это просто ужасно.
Кстати, почему они едят маргарин Flora? Просто любопытно. Будь у меня столько денег, я бы каждый день ела масло. Даже когда мы начинаем встречаться и он переезжает в мою квартиру, мне не кажется, что он любит меня. Когда я пишу, он усаживается рядом и подробнейше объясняет, почему он талантливее меня. Если в компании он шутит и я смеюсь, грубит: «Чего ржешь? Можно подумать, что-то поняла».
Моя семья его ненавидит. Как-то раз к нам заглядывает мой брат Эдди, нечаянно проливает клубничный йогурт на замшевую куртку моего друга. Тот бешено орет на 13-летнего мальчика, Эдди рыдает. Мы бежим из дома и курим на крыльце, а я тысячу раз прошу у Эдди прощения.
Кэз немногословна: «Он просто х… приблудный. Лучше сожительствовать с мышами на кухне. Он мужчинка-недомерок с девчачьим именем – и это проблема».
Его зовут Кортни. Он и правда невысокий – определенно ниже меня – и очень худой. Я для него слишком большая. Вот это проблема. Кажется, выпрямлюсь в полный рост, и он сломается. Я курю много травки, чтобы похудеть и успокоиться.
Любовь – это наркотики, думаю я, куря до 11 утра. Любовь – это наркотики. Все, что вам нужно, – это наркотики.
И потом, я сама не подарок. Подросток, живущий в доме с отключенным электричеством. Просыпаюсь в два часа дня и ложусь на рассвете. Я довольно эксцентрична. Смогла получить потрясающую работу (веду на Четвертом канале ночное музыкальное шоу), добилась кое-какой известности и обнаружила, что жизнь сколько-нибудь известного человека состоит, по большому счету, из пьяных людей, подходящих к нему на концертах, чтобы сказать: «Ты дерьмо!» – и снова отойти. Не все говорят: «Ты дерьмо!» Некоторые говорят: «Ты супер!» – но в некотором смысле это еще хуже. Ведь если куча народу говорит, что ты дерьмо, просто долгом своим считаешь сообщить людям, говорящим тебе «Ты супер!», что много других людей считают тебя дерьмом и им, возможно, стоило бы ознакомиться со статистикой для окончательного вывода. И если пытаешься объяснить все это пьяная в хлам – а так обычно и было, – то через несколько минут собеседник смотрит на тебя с глубоким сомнением, извиняется и исчезает.
Итак, я в полном раздрызге и мечусь между воинственным пылом: «Я супер! Люди так говорят!» – и соплями: «Я дерьмо! Люди так говорят!» Я довольно часто падаю пьяная с лестниц. У Пита из Melody Makerя впадаю в слезливость и ночь напролет рыдаю под столом. Больше всего – а ведь всю жизнь мечтала вырваться из дому! – я скучаю по семье. Ночью, лежа в постели с Кортни – тем самым, с кем я могу заниматься сексом, умница! – я ловлю себя на воспоминании о кровати в Вулверхэмптоне, где спит сейчас моя сестра Принни, одна.
«Пусть я часто просыпалась в ее моче, но всегда чувствовала себя там в безопасности», – думаю я, глядя в темноту. Хорошо бы в постели со мной была сейчас Принни, а не Кортни. Малышка Принни с карамельными глазами, пахнущая печеньем, землей и щенками – теплотой. Если она просыпалась среди ночи, я рассказывала ей про Джуди Гарленд и гладила по волосам, пока не заснет. Кортни, проснувшись среди ночи, ноет, что у него редеют волосы, пока не провалится обратно в сон. А я остаюсь – растревоженная, подавленная. Без сна. Я и не подозревала, что можно чувствовать такое одиночество, лежа с кем-то рядом. И все же я полна абсолютной решимости оставаться влюбленной. Очень может быть, это вконец меня доконает. Эта любовь – как урок и покаяние. Вряд ли Кортни убьет меня – значит сделает меня сильнее. Я буду таким образом учиться. Я много слушаю Дженис Джоплин. Я верю, что любить – значит страдать. Как бы то ни было, думаю я, это восхитительно. Я дура. Я такая дура!
Любовь как женское белье – это наше бабское дело. Женщины созданы для того, чтобы влюбляться. Если задуматься о том, какие трагедии могут постигнуть женщину, то за вычетом войны и увечья остается только мысль о том, каково быть нелюбимой и, следовательно, нежеланной, – она и вызывает наибольший ужас. Пускай Елизавета заложила основы Британской империи, она так и не вышла замуж – бедная, бледная, раскрашенная ртутью королева. Пускай Дженнифер Энистон, красивая, успешная миллионерша, живет в Лос-Анджелесе в доме на берегу океана, пускай ей отродясь не приходилось отстаивать с насморком очередь в отдел возврата TopShop, чтобы все-таки вернуть им пару сапог. Все равно целое десятилетие после того, как ей стукнуло тридцать, выпало из жизни – она ведь не смогла удержать сначала Брэда Питта, а потом Джона Майера. Принцесса Диана такая невезучая! Шерил Коул такая одинокая! Хилари Суонк и Риз Уизерспун получили «Оскар», но мужья их бросили!
Язык выдает наше мнение о незамужних женщинах – почувствуйте разницу между «холостяками» и «старыми девами». Холостякам весь мир открыт для игры. Старые девы должны его завоевывать, и быстро. Ценность женщины определяется, как на рынке, спросом: если она не замужем, значит, нежеланна, и поэтому – если это затягивается надолго – становится еще менее желанной.
Женщины отлично знают, какое значение придается замужеству, так стоит ли удивляться, что они одержимы идеей любви и отношений. Мы думаем о них все время. Когда я пытаюсь объяснить мужчинам, как женщины представляют себе возможные отношения, они тут же настораживаются. Впрочем, если завести этот разговор с женщинами, то и они сконфузятся, узнав себя. Возьмем, к примеру, обычный офис, любое место, где работают люди. Само собой, сотрудники обоего пола будут флиртовать, более или менее заметно для любопытных наблюдателей. Мы все это знаем.
