Да, они разрушали мир, чтобы построить другой, и что можно этому противопоставить? Я невесело улыбнулся и, прежде чем задать следующий вопрос, пробормотал:
– Ответ шедеврален, профессор, даже Кровавый Барон не сформулировал бы лучше.
Я просто бросил камень, а Лев Давыдович подхватил его на лету и раскрошил в пальцах:
– Спасибо, Даниил, я знал, что вы оцените мою искренность.
Я усмехнулся:
– А как вы считаете, с точки зрения генетики нас может ожидать катастрофа из-за этого эволюционного процесса?
– Я считаю, все взаимосвязано, – спокойно произнес он, – и изменение одного повлечет за собой изменение других звеньев. Я могу точно сказать, что увеличение радиационного фона плохо влияет на гены, способствуя появлению генетических уродов. Сейчас каждый второй ребенок рождается с патологиями разной степени тяжести. Это все – проблемы генетические. Не стану говорить о катастрофе, но изменения грядут. И я не замечаю, чтобы эти изменения шли в лучшую сторону. Открытие лекарств от новых болезней – это хорошо. И новые технологии никто не осуждает. Но со всеми технологиями никто не умеет заделывать озоновые дыры. Никто не может восстановить запасы той же нефти. Никто не в состоянии снизить до нормального радиационный фон в Чернобыле. Никто не может справиться с эффектом глобального потепления, который отнюдь не приносит пользы. Разрушая, нельзя прийти ни к чему хорошему. Но без разрушения не будет цивилизации.
– Но вы же разрушаете! – не выдержал я.
И снова невозмутимый взгляд ледяных глаз:
– Мы контролируем процесс распада, молодой человек.
И точка. Я ушел от него, зная – он в сущности прав. Если не задумываться о том, что запасы нефти однажды будут исчерпаны, то никому в голову не придет найти альтернативу. И так во всем: только потеря заставляет творить.
Когда я пришел к Страннику, у него сидел гость. Евгений Михайлович внимательно посмотрел на меня, поднялся со стула, подошел в холодильнику, достал бутылку водки и молча разлил по стаканам. Я был благодарен ему за тихое понимание того, что после встреч с представителями спецслужб обычного человека начинает сильно потряхивать. Мы выпили и я полез за сигаретой.
– Это Александр, – наконец нас познакомили. Я поднялся и поздоровался за руку:
– Даниил.
– Сейчас машина придет, и поедете на «ходку».
Я спорить не стал. Странник говорил таким тоном, что оспаривать что-то было бы глупо и главное – бесполезно. Я поглотил бутерброд и с мрачной издевкой подумал: от нас будет пахнуть водкой, и нас сожрут крысы, а еще лучше взять пива для опохмела этим тварям:
– Не будет пахнуть водкой, – авторитетно заявил мой новый проводник. Его карие глаза были проницательными и чуть грустными, словно у спаниеля, – на пятьдесят грамм крысы не поведутся.
Я бросил колючий взгляд на Странника, очевидно он рассказал Александру о моей работе. В ответ Евгений Михайлович просто улыбнулся и вытолкнул нас на лестницу – у парадной просигналила машина.
– Все-таки одному под землю лучше не ходить, – вещал мой спутник, когда мы наконец спустились, – даже если не первый год и знаешь все ходы-переходы, как линии на руках. Все равно не надо. Ну, первое дело, это безопасность, конечно. Мало ли что случиться может. В тоннелях все ветшает. В любой момент трубу прорвет, можно ногой в яму попасть. Вывих, перелом – как потом выбираться будешь? Вот так вот все прозаично и никакой романтики. А товарищ все же поможет, вытащит. Вообще под землей чувство взаимопомощи обостряется. Ну и терпимости, понятное дело. А что. Всякое можно под землей увидеть. В каком-то смысле, очень даже населенные места. Это если не считать всяких крестьян-монтеров. Бомжи, подростки, отморозки всякие. Кому надо спрятаться – многие под землю идут. Ну и там каждый своим делом, понятно, занимается. А ты идешь, видишь – и мимо проходи. Не мешай. Потому что вмешаешься – себе дороже будет, а толку все равно никакого. Чушь это все – про гражданскую сознательность под землей. Там каждый за себя. Только друзья друг за друга. Но и тут тоже: на друга надейся, а сам под ноги смотри. Подземелья – это не пещеры, конечно. Но бывало и так, что пропадали здесь. И я не знаю, из-за чего. Или по дурости своей и невнимательности, или случай так вышел, и ничего уже тут не попишешь.
Вообще-то сейчас время дурное. Раньше, говорят, куда безопасней было. И лучше диггером в некоторые тоннели спускаться, чем обыкновенным монтером. Есть несколько переходов под Театральной, куда люди не то что в одиночку, а и с напарником без большой необходимости не сунутся. Дело, понятно, не в грибах и не в плесени. Хотя, поговаривают, ничего хорошего от этих грибов нет. Если правду говорят. То чего доброго скоро нужно будет по подземельям с респиратором ходить. Так сказать, во избежание. Но пока все ходят как есть, и я хожу. И жив до сих пор, на легкие не жалуюсь.
То самое место, где мы сейчас сидим. Вон тот боковой проход?
Я взглянул в указанном направлении. Ответвление как ответвление. Ничего особенного. Темно, грязно, серо-зеленые пятна плесени на стенах. И водяная пленка на голых участках. И пожал плечами:
– Вижу. И честно говоря, ничего особенного не заметил.
– И ничего удивительного, – кивнул головой Александр. – Никто ничего особенного не замечает. Потому что и нет ничего особенного здесь с виду. А вот давай пройдемся.
И мы пошли, оставив на месте остальную компанию. Александр впереди, я чуть позади. Луч фонарика выхватывал из тьмы мохнатые от плесени стены. В одной из ниш – назначение ее осталось для меня неизвестным – я заметил белесую гроздь, судя по всему, это были грибы. Через триста метров Александр остановился и указал рукой куда-то вбок. Подойдя, я заметил, что тоннель заворачивает и полого уходит вправо и вниз.
– Пройди-ка вперед, – Александр посветил фонариком во тьму, выхватывая лучом света то пол тоннеля, то бетонную стену, покрытую влажной грязью. – Там скоро будет проход вправо. Я тебе кое-что покажу.
Тот проход, на который указывал Александр, оканчивался небольшой нишей, в полу которой зияла дыра. Я обернулся:
– И что я здесь был должен увидеть?
– Если спуститься в этот колодец, то можно попасть в проход, ведущий на закрытую станцию. Туда многие ходили, все же очень интересный участок. Но иногда, рассказывают, именно в переходе между станциями случаются неприятности. Говорят, несколько человек пропало именно здесь. Я не могу ни подтвердить эти рассказы, ни опровергнуть, но вот что я знаю сам.
Когда-то, а было это полгода назад, спускались мы сюда втроем. Я, Леший и Серега. Особенно долгой ходки тогда не планировали. Разминка: спуститься, посмотреть что да как, не больше. И вот на этом самом месте Леший возьми да и скажи, что два дня назад сюда же один пацан полез. Пацан – не пацан, года двадцать два ему. Студент Политеха, все его Ленчиком звали, насколько я из рассказа запомнил. А накануне парень этот с Лешим выпивал и рассказывал так загадочно, мол что-то такое интересное в переходе видел. Видел, да вот пока не скажет, потому что боится удачу упустить, и в следующий раз ему уже до конца разобраться не удастся. Леший поудивлялся, конечно, какие это страсти такие студент в родной подземке обнаружил, да и отстал. Мало ли что нашел человек. Может, и впрямь что-то внимания заслуживающее. И так бывало. Вот, к примеру, Серега нашел однажды в каморке на закрытой станции ящик динамита. Властям про находку не рассказал, динамит себе забрали. А наши потом долго обсуждали, что вот-де Серега террористов ограбил. Я только вот думаю, кто угодно мог спрятать, только не террористы. Слишком уж место проходное, как ни крути, любой может и обнаружить. А потому, самая ходовая версия – какой-то не в меру предприимчивый увел откуда-то запас. И едва не попался. Вот и спрятал впопыхах, где попало, собираясь в ближайшие дни понадежней имущество пристроить. Да не успел. Опередил его Серега.
А тогда мы нашли в переходе фонарь. Прямо посреди коридора и лежал, словно кто-то в спешке уронил его, а поднимать то ли времени не было, то ли не до того вовсе. Нам показалось это очень странным. Ну кто фонарь посреди тоннеля бросит? Да еще налобник. Поднял Леший фонарь, осмотрели мы его внимательно – корпус треснул, стекло выбито, ремень порван. Выглядит так, будто на него сильный удар пришелся. Мы надолго в тоннеле задержались – место осматривали. Тщательно, сантиметр за сантиметром. Ничего. И следов особенно никаких. Хотя какие тут особенные следы? В тоннелях очень грязно, конечно, но определить, кто здесь прошел и когда, разве с собаками можно.
Вот если ты после колодца пройдешь по проходу буквально метров сто пятьдесят, то попадешь как раз туда, где мы проводили поиск. Но тот день больше нас ничем не порадовал: облазили и основной тоннель, и боковые, которые поблизости оказались, – пусто. Странное дело, конечно. Ну да чего не бывает. Может, в самом деле кто-то фонарь разбил до непригодности, да и бросил на месте. Мы пока на этой версии остановились и наверх поднялись. И так уже времени ходка заняла больше, чем первоначально рассчитано было. А через три дня позвонил Леший и сказал, что Ленчик этот пропал. И видели его в последний раз ровно перед тем, как он собирался под землю идти. Решили мы более обстоятельный поиск устроить.
