Ознакомительная версия.
«В полной мере, конечно, нет. Однако некоторые элементы стиля несомненно могут подлежать измерению. Так, если мы сравним образцы текста «Повестей Белкина» и «Войны и мира», то сразу же обнаружим, что эти два произведения имеют разную длину предложений. Для прозы Пушкина характерны короткие предложения, тогда как Толстой предпочитает длинные и сложные. Другим параметром, с успехом применявшимся для определения стилистических различий, является длина слов. Если мы начертим кривую, показывающую, какая длина слов встречается в произведениях Шекспира, то окажется, что чаще всего он употреблял слова, состоящие из четырёх букв, тогда как для Бэкона наиболее характерны слова из трёх букв. Очевидно, это сообщение не слишком порадует тех учёных, которые утверждают, что пьесы Шекспира были написаны Бэконом…»
Да, глядя на нынешнюю «россиянскую» действительность, Френсиса Бэкона понять можно — употреблять некое слово из трёх букв тянет сегодня, увы, чаще, чем из четырёх.
Между прочим, предлагаю профессору Козлову совершенно безвозмездно (то есть — бесплатно) ещё один «довод» в пользу его версии о том, что «подлинным автором «Дневников Берии» является Кремлёв».
Поскольку в «Дневниках» не очень нормативная лексика встречается не так уж и редко, то, на том основании, что Кремлёва, судя по его заявлению, тянет употреблять слово из трёх букв, можно говорить об авторстве Кремлёва.
Правда, при таком подходе не совсем ясно, как быть с Бэконом. Он ведь тоже предпочитал слова из трёх букв. И, может, быть, «Дневники Берии» написал он?
Если же говорить серьёзно, то современная лингвистика даёт весьма представительные возможности для установления авторства — хотя, как подчёркивают сами исследователи, далеко не всегда с высокой степенью вероятности. Напоминаю, что шведско-норвежская исследовательская группа применяла серьёзные статистические методы, учитывающие коэффициент словарного состава; слова, с которых начинаются и которыми заканчиваются предложения; расположение слов в предложении ит.д.
И вот в результате такой огромной, многолетней работы исследователи пришли к следующему заключению, значительную часть которого я привожу ниже:
«Автор, обвинённый в плагиате, рискует быть осуждённым и понести наказание. В уголовных процессах, однако, бремя доказательств возложено на обвинение. Если суд испытывает сомнение в том, располагает ли он достаточными доказательствами виновности подзащитного, тот должен быть оправдан. «Тихий Дон» — не анонимное произведение. Оно было опубликовано Михаилом Шолоховым, и соответственно, его следует считать единственным автором до тех пор, пока не будет доказано обратное…»
Это действительно логичный и научный подход.
Профессор Козлов в плагиате никого не обвиняет. Если уж и рассматривать ситуацию через призму плагиата, то можно сказать, что, ссылаясь на выводы профессора Козлова о принадлежности авторства «Дневников» Кремлёву, Кремлёв мог бы обвинить в плагиате Берию. Дневники-то опубликованы от его имени!
Однако Кремлёв этого не делает.
Бремя же доказательств по обвинению Кремлёва в литературном подлоге скандинавские исследователи возложили бы не на меня, а на профессора Козлова.
Но доказательств-то он не привёл! Достаточным доказательством может быть лишь указание на расхождение сведений «Дневников» с достоверными историческими данными. А профессор Козлов не указывает ни на одно расхождение!
Более того! Профессор Козлов не доказал и того, что стиль и язык подлинных текстов Берии при сравнении со стилем и языком «Дневников» указывают на неаутентичность текста, на принадлежность его не Берии.
Профессор Козлов этот вопрос вообще обошёл.
А ведь есть текст «Дневников», есть книги Кремлёва, есть хотя и немногочисленные, но подлинные тексты Берии…
Берите, сравнивайте — как это делали скандинавы.
Ан нет!
Конечно, даже если сопоставление оригинальных текстов Кремлёва и текста «Дневников Берии» не выявит «отцовства» Кремлёва, профессор Козлов может заявить, что Кремлёв-де, перед тем как заняться «умоделием» по «изготовлению» «подлога», воспользовался ещё одним источником. А именно: предварительно изучил труд шведских лингвистов и учёл его в работе над «подлогом».
Но тут уж позвольте возразить, что так можно предположить что угодно — вплоть до того, что Кремлёв якобы занимался столоверчением и что текст материалов Л. П. Берии ему (Кремлёву) преподнесла «на блюдечке с голубой каёмочкой» безымянная группа спиритов.
Между прочим, кое-что ещё к вопросу о стиле. Недавно мне позвонил архитектор Игорь Калашников, сообщивший, что на него произвели огромное впечатление «Дневники Берии». При всей для публикатора приятности такой оценки о ней можно было бы и не упоминать, если бы не одно, на мой взгляд, весьма примечательное мнение профессионала.
Профессионала не в литературе, а в архитектуре.
Так вот, архитектор Калашников убеждён, что (цитирую) «у того, кто писал этот дневник, образ мышления чисто архитектурный».
Хорошо зная свою профессиональную среду, Калашников считает, что текст дневников написан архитектором по призванию, и никем иным автор этого текста быть не может, что «человек другой профессии такого дневника не напишет».
Когда я попросил дать в качестве иллюстрации конкретные примеры из хотя бы первого тома дневников, то спустя пару дней получил и примеры. Так, архитектор Калашников подметил, что автор дневника обнаруживает специфическую тягу к слову «строить»…
«Хорошо, целую республику построили. Строить интереснее…»
(т. 1, стр. 43).
«.. И до этого много строили, а теперь будем строить ещё больше. Будем строить Вторые Пути… Будем строить новые гидростанции… Надо принципиально перестроить ГУЛАГ»…
(т. 1, стр. 153), и тд.
Пути Берия не прокладывает, а строит, танки — тоже строит, как и республику. Слово «строить» идёт через текст как рефрен, как выражение созидательного порыва. И это — не моё мнение, а мнение читателя дневников Л. П. Берии.
Рассуждения о многих общих проблемах, по мнению Игоря Калашникова, тоже имеют особую, строительную «архитектонику». Архитектор, строитель мыслят от фундамента. И как раз этот подход заявлен у автора дневника… Например, — в размышлениях о сути власти (т. 1, стр. 73), о реформе НКВД, разведки, погранвойск (т. 1, стр. 99), о внешнеполитических проблемах (т. 1, стр. 136–137).
Как интересный момент Игорь Калашников расценивает специфическую форму употребления слова «проект» — в виде устаревшего «проэкт». Берия учился «на строителя» до революции и в первые годы революции, когда нормативной была вторая форма, и это, как видим, въелось в него на всю жизнь.
Специфически «строительным» представляется Игорю Калашникову и то, что автор дневников воспринимает функцию управления тоже как архитектор, строитель. Во время оно стройкой руководил именно архитектор, поэтому будущим архитекторам и строителям прививали комплексность мышления. А именно так мыслит автор дневников.
Даже удивление Л. П. Берии теми беспорядками, которые обнаруживаются в авиации, где, казалось бы, особенно важны дисциплина, контроль и т. д., архитектор Калашников относит к «архитектоническому» стилю ЛИ Берии.
Что ж, это мнение умного строителя-профессионала — хорошее дополнительное психологическое доказательство в пользу аутентичности текста дневников. Ведь Л. П. Берия не только имел архитектурно-строительное образование, но и тяготел к архитектуре как самобытный мастер.
Недаром некоторые считают, что те знаменитые шпилевые московские «высотки», которые привычно называют «сталинскими», более верно было бы называть «бериевскими».
Что же касается Сергея Кремлёва, то он, в качестве Сергея Брезкуна, окончил в своё время с отличием Харьковский ордена Ленина авиационный институт им. Н. Б. Жуковского по специальности «двигатели летательных аппаратов» (то есть — жидкостные ракетные двигатели), и ему была присвоена квалификация «инженер-механик».
При этом всю свою профессиональную жизнь я проработал в старейшем отечественном центре разработки ядерного оружия в «Арзамасе-16».
И отнюдь не жалею как о том, что окончил не архитектурный ВУЗ, а тот который окончил, так и о том, что попал в ту «фирму», в которую попал, не сожалея об архитектурно-планировочной мастерской…
Инженерный образ мышления я вроде бы усвоил. Но вот архитектурный — точно нет!
Вернёмся, однако, к «Тихому Дону» и исследованиям его аутентичности…
Должен заметить, уважаемые господа-академисты, что, если что-то заявляешь, это не мешает доказать. Тем более что вопрос, как мы сейчас увидим, не так прост.
Русское (ещё советское) предисловие к книге скандинавских лингвистов написал известный деятель культуры Пётр Палиевский. Небольшое по объёму, это предисловие тем не менее весьма полезно для целей данной книги, и я ниже приведу извлечения из него, но вначале познакомлю читателя с обширной цитатой из книги академика Дм. Лихачёва «Великое наследие».
Ознакомительная версия.
