– Но зачем корпорациям платить вам пусть и небольшие комиссионные, если можно отдать деньги сразу учёным?
– Наше законодательство до сих пор не сформулировано так, чтобы инвестору было выгодно работать непосредственно с институтом. Впрочем, и все западные университеты работают по такой же схеме: учёные организуют малую компанию, а помогают им коммерциализировать разработки специальные департаменты вуза. У нас этим занялись мы. Мы взяли на себя всё, что не связано с изысканиями, но касается технологий, инвестиций, поисков финансирования, а потом и оформления прав на созданную интеллектуальную собственность. Учёный этого часто не умеет, да и не должен тратить на это своё время, особенно если он с мировым именем.
К 2008 году мы уже поддерживали 20 малых компаний, которые развивали собственные технологии. Ту часть, которую называют менеджмент, взяли на себя мы. У нас даже работал коммерческий отдел, но потом мы его выделили в отдельную компанию, потому что мы ведь не коммерческая организация. Эта компания до сих пор работает, взяв на себя роль этакой теплицы, куда может прийти учёный со своей «пробиркой», где её превратят в коробочку или приборчик, который можно уже носить по кабинетам, показывать нашим бизнесменам, министрам, депутатам и т.д. Когда им показываешь «пробирку», они не понимают, на что они деньги дадут, а если это уже прибор, если можно уже какое-то шоу устраивать… Но ведь и на шоу нужны конкретные рубли.
– От кого чаще всего исходит инициатива создания того или иного проекта? От учёных или инвесторов?
– По-разному. Однажды пришёл учёный, рассказывает: «По заданию американской компании я сделал прибор для определения примесей в оливковом масле. Размером со стол. Приезжает фура, инспектор достаёт из неё пару бутылок, засовывает не вскрывая в прибор и сразу видит, подмешено или нет. За работу американцы заплатили, и патенты ушли туда, но идею использовать можно». Наши долго думали, а потом предложили: «А давай-ка сделаем машинку маленькую, чтобы она таможеннику в карман помещалась, которую можно поднести к духам и сразу понять, это духи или взрывчатка». Как раз тогда кто-то пронёс в каблуке или, не помню, в женской сумочке пузырёк с жидкой взрывчаткой и терроризировал самолёт. И за два года мы это сделали. Китайцы, когда у них проходила Олимпиада, закупили целую партию таких приборов.
– А у нас они стоят?
– Во время контрольных испытаний они были во всех аэропортах, где-то работают до сих пор, но… У нас очень сложные механизмы. Выйти на Запад тоже непросто. У каждого направления досмотровой техники очень большое лобби, и, чтобы туда пробиться, надо получить все международные сертификаты, а это очень дорого.
Да что говорить о международном уровне. Попробуйте решить проблему сертификации хотя бы для применения в России. Вот, например, придумали наши разработчики новый способ тушения пожаров, очень оригинальный. В микроскопические полимерные капсулки (невооружённым глазом их не увидишь) загоняется антипирен – газ, который тушит любой огонь. Антипирен очень вреден, поэтому он применяется только на огромных пожарах, когда горят, например, десять этажей. Но можно «запереть» его в капсулах (он оттуда при низких температурах не выходит), замешать их в краску и окрасить ею какие-то пожароопасные места и предметы. Мы сделали на основе этих капсул противопожарные стикеры для щитовых распределителей, розеток, серверных.
При температуре 90 градусов капсулы лопаются, и антипирен выходит наружу, гасит любое пламя, то есть за пару секунд пожар погашен. Наша «теплица» сейчас вывела это предложение на уровень продаж, уже отдельная компания такие чудо-капсулы серийно производит и продаёт, договорились с изготовителями серверных коробок, коробов для проводки: они просто обмазывают их мастикой с капсулами изнутри. Но сколько сил и времени на это ушло! Приходишь к производителю, он говорит: «Да, интересно. А пожарный сертификат есть?» Пошли в институт к пожарным, те тоже согласны, интересно: «А как ваше изобретение испытывать? Правил нет». Ну откуда же они возьмутся, технология-то совершенно новая, уникальная. Мы сами разработали правила испытаний и стандартизации, а потом пожарный институт по нашим же правилам проводил испытания.
Где разработчик возьмёт на это деньги? Он же творец! Он готов делать хоть 100 модификаций таких капсул, может помещать туда что угодно – от лекарства до живых бактерий. Кстати, от последних мы его таки не удержали: он их туда поместил, и теперь нашими капсулами с живыми бактериями чистят заражённую почву.
– Как бактерии из капсул выбираются?
– А разработчик придумал ноу-хау и сделал в них нанодырочку, через которую бактерия входит и выходит. Начинали делать это «на коленке», но в 2009 году деньги на проект по биотехнологии очистки почв нам выделило государство.
– Сама капсула не загрязняет окружающую среду?
– Нет, потому что это биоразлагаемый материал. Мы работаем с особо опасными загрязняющими веществами. Вот, к примеру, территория, на которой 50–60 лет стоял пороховой завод. Если просто высыпать в грунт бактерии, они тут же подохнут, такая высокая концентрация отравы в почве. А у нас они сидят в домике, в защитной капсуле, и берут ровно столько отравы, сколько им надо для еды. Потихоньку так питаются, адаптируются, а потом уже выходят.
– Чтобы выращивать бактерии, делать микроскопические капсулы (не представляю, как это возможно), да ещё и «дырявить» их, нужны технологические мощности.
– Лабораторию арендуем, часть оборудования также арендуем, а часть купили. Для нескольких проектов одна лаборатория и несколько столов, несколько тяг, так можно удешевить проект, сделать его более эффективным. Например, одна и та же группа может производить капсулы и с нанодыркой, и без, варьировать толщину стенки и размер самой капсулы, даже материал, из которого они сделаны. Ведь не всегда требуются биоразлагаемые полимеры. Для окраски противопожарной мастикой ящиков со снарядами, например, биоразложение не нужно.
– Кстати, о ящиках со снарядами. Они последнее время горят и взрываются с пугающей регулярностью. Так что ваши противопожарные капсулы очень актуальны.
– При старом министре обороны они не вызвали интереса. Теперь, надеемся, интерес будет, первые шаги уже видны. Ещё возглавляя МЧС, Сергей Шойгу начал проводить Дни инноваций, и наша компания в них участвовала со своими противопожарными системами. В этом году он провёл такую же выставку по линии Министерства обороны. Вот наши разработчики со своим «Алёшей», гибридным интеллектом, туда и пришли.
Роботами сегодня никого не удивишь. Чего нет в мире, над чем все бьются – это искусственный интеллект в сочетании с робототехникой. Киберсубъект, не просто выполняющий поставленную человеком задачу, а способный оценить её, решить возникшую проблему, способный к самостоятельному обучению и взаимодействию с аналогичным устройством и при этом всё-таки подотчётный человеку. Архисложная задача. Задача на грани. Потому что это действительно может выйти из-под контроля…
– Ваши социальные проекты – это дань внутреннему стремлению делать что-то, что однозначно идёт на пользу человеку?
– Да. Но сначала они были эпизодическими. Сделали высокотехнологичные протезы пострадавшему в ходе межнационального конфликта в Таджикистане, взяли шефство над детским домом. Для работы же на постоянной основе нужны были волонтёры, и мы объединились с ребятами, опекающими детей, проходящих курс лечения в научно-исследовательском институте радиологии в Москве. Помимо онкологического центра наши добровольцы работают в роддоме, отговаривают от опрометчивого шага женщин, решившихся на аборт. Для сбора средств именно на эти проекты мы создали целевой фонд «Образование, просвещение, здоровье». Стараемся привлечь туда не только корпоративных жертвователей, но и простых наших сограждан. Ведь участие в социальной работе позволяет нам делать мир лучше, как бы высокопарно это ни звучало. Это тот самый позитив, который так нужен сегодня людям.
– Это ведь очень разноплановая работа, сколько у вас сотрудников?
– Обходимся небольшим человеческим ресурсом – всего 11 человек, включая членов правления. Выполняем по несколько функций: мы и фандрайзеры, то есть ищущие средства, и кураторы проектов, и аналитики. Часто к нам обращаются крупные корпорации с просьбой сделать анализ развития той или иной научной тематики, определить перспективы решения проблемы, назвать тех, кто держит лидирующую позицию. Любая крупная корпорация раз в три года такой ландшафтный анализ делает. Мы (а среди нас два химика, два биолога, два математика, один физик) – опытные специалисты по такому научно-техническому ландшафтному консалтингу.
