Найдены уже четыре пули. Последняя — в груди у мозольного оператора. Ничего интересного! Пускай хоть перестреляют друг друга вовсе. В большой бригадирской голове ворочается и другая мысль: здесь попала в цель одна пуля из пяти. В общем, все пять причинили не слишком-то большой ущерб. А там… Троих тремя пулями! Троих маленьких детей… И бригадиру, у которого пятилетняя дочка, хочется поскорее возвратиться в свой домик в Буа-Колон.
4. Квартал самоубийц и настигнутых на месте преступления
Искал я долго. Конечно, много разочаровавшихся в жизни стариков живет в XVIII округе, на склонах Монмартрского холма. Сент-Антуанское предместье полно безработных, бывших мелких хозяев и ремесленников, которым не на что особенно надеяться. Много нищеты и в XI, и в XX округах, в Пер-Лашез, в Бютт-Шомон и Венсенском лесу. Берега Сены дают пристанище множеству бродяг. XIII округ изобилует иностранцами без будущего. На Центральном рынке люди спят, положив голову на стол; тысячи неимущих русских влачат жалкое существование в XV округе. Вокруг Пантеона живет молодежь, которая упорно пытается учиться, часто на пустой желудок. На Монпарнасе разноязычная богема традиционно ограничивает свой дневной рацион чашкой кофе со сливками.
И все же кончают с собой в основном не в этих районах. Больше всего самоубийств происходит в Пасси, то есть в XVI округе, на тихих солнечных улицах, рядом с магазинами, которые ломятся от изысканной пищи, рядом со скверами, расцвеченными белыми и голубыми вуалями нянюшек. Вышколенные дворецкие, привратники в форменной одежде — вот кто снимает телефонную трубку, чтобы вызвать дежурную часть. Сдержанно. Соблюдая приличия.
— Алло! Вы не могли бы к нам приехать? Происходит что-то необычное…
Один-два раза в день! Одно-два самоубийства в день только в одном округе. Чаще всего — веронал. Никто тут не выбрасывается из окна, не перерезает себе горло яростными взмахами бритвы. Тем более никто не вешается на шершавой веревке, так чтобы язык вывалился изо рта.
Молодая женщина, которую бросил ее друг, позаботилась о том, чтобы устлать свою кровать цветами, прежде чем отравиться вероналом. Она, бедняжка, и не подозревала, что ее найдут лишь через пять дней — это в самую-то жару! — так что даже самые закаленные полицейские будут колебаться, входя в комнату. «Я хочу в последний раз выглядеть красиво», — написала она. Другая, которая хотела не умереть, а лишь напугать родителей, проглотила только пять таблеток снотворного, а остальное выбросила в уборную. Но она умерла.
— Прими она всю упаковку, произошла бы реакция, и у девушки был бы шанс выкарабкаться, — утверждает врач.
Многие пятидесятилетние женщины, которые когда-то были красивы, вели роскошную жизнь, вкусили всех мыслимых радостей, в одно прекрасное синее утро, взглянув в зеркало, решают покончить со всем этим…
И к тому же в XVI округ входит Булонский лес. А там — прекрасные озера с их поэтическим мерцанием… Они заманивают в свои пучины молодых людей, преимущественно весной и осенью. Те часами гуляют, упиваются элегической грустью, а когда настает вечер и к причалам возвращаются лодки… Эти самоубийцы живут не в XVI округе. Они приезжают сюда со всего Парижа. Это — последние романтики: они не отбирали бы у себя жизнь, если бы им пришлось бросаться в грязные воды канала Сен-Мартен или реки в районе Ла-Виллет. Как и молодой девушке, отравившейся вероналом, им нужна поэзия и цветы.
Еще нет и одиннадцати вечера. В дежурной части на авеню Анри-Мартен, как и везде, домино, шашки и лото. Здесь нет ни бродяг, ни проституток. Они попадаются в Булонском лесу и на авеню Великой армии, но для них — другой, более демократический участок на улице Мениль. Только что выехала машина, но лишь на несколько минут: пустяковая стычка в табачной лавчонке у заставы Майо.
Телефонный звонок. Аппарат мощный, поэтому во всей комнате отчетливо слышен голос говорящего на том конце линии.
— Алло! Дежурная часть? Не могли бы вы срочно приехать в дом номер 7-а по улице Франквиль? Четвертый этаж… Спасибо, бригадир.
Бригадир степенно кладет трубку. Он ничуть не встревожен. Если там и случилась драма, он сохраняет хладнокровие. К тому же он знает свой участок, поэтому бормочет:
— Опять на месте преступления!
Очевидно, супружеская неверность. Так же, как и самоубийство, это характерная черта квартала. Два-три раза в день мужья испытывают потребность констатировать, что посторонний человек выставляет их в смешном свете, и поэтому вызывают полицию посмотреть на своих очень скупо одетых жен.
Машина уезжает без особой поспешности. Ряды солидных машин на пустынных улицах стоят возле домов, где этим вечером проводятся большие приемы. Вот и улица Франквиль, элегантный дом, на пороге которого полицейских встречает привратник.
— Четвертый этаж, налево, — сообщает он.
— Что-нибудь серьезное?
Лифт довольно быстро доставляет шестерых человек наверх. Никто еще не успевает позвонить, как дверь открывается, и служанка кланяется прибывшим.
— Будьте любезны за мной, господа…
Прихожая, одна гостиная, другая, будуар… В неярком свете видна хорошенькая женщина: она сидит в глубоком кресле и с усталым видом прячет глаза.
— Входите, прошу вас, — произносит тусклый голос, который все слышали по телефону.
Говорящий высок, в глазу у него монокль. Держа в руке пистолет, он приближается к полицейским.
— Граф Р., — представляется он.
Имя знаменитое. Одна из представительниц этой фамилии даже носила титул высочества.
— Господин, которого вы видите, — муж.
Стволом браунинга он указывает на человека лет за сорок, со злобным видом сидящего в углу.
— Чего-нибудь выпьете? Глоток шампанского? Виски? Нет? Как угодно.
Соседи, вероятно, подслушивают под дверью, но здесь ложный стыд не позволяет им войти.
— Не стану говорить обиняками. Госпожа — жена этого человека. И вот уже шесть лет — моя любовница. Причем, обратите внимание, с согласия мужа!
Бригадир не осмелился сесть в одно из обтянутых белым шелком кресел и смущенно разглядывает свои следы на безукоризненно чистом ковре.
— Вы следите за моей мыслью, бригадир? Этот господин — промышленник, владелец обувных фабрик. Ему не хватало оборотного капитала. Я ему помог, и в течение шести лет его жена живет здесь, со мной. Пояснения требуются?
Бригадир отрицательно качает головой.
— Тогда я продолжаю. Уже несколько месяцев из-за кризиса я не могу сделать платежи, которых ждет этот господин. И вот сегодня вечером после целого ряда оскорбительных писем он подсылает сюда каких-то двух типов, прикинувшихся инспекторами полиции и хотевших увести отсюда госпожу. Я попросил их показать документы. Пригрозил им пистолетом, и они ушли. Это было около девяти…
Дворянин, совершенно невозмутимый, протирает монокль.
— Немного позже этот господин заявляется сюда собственной персоной, устраивает на лестнице шум, поскольку его не впускают, а оказавшись здесь, начинает угрожать скандалом. Можете убедиться: в припадке ярости он сорвал в первой гостиной люстру.
Обувной промышленник молчит; взгляд его становится все более угрожающим. Бригадир вопросительно смотрит на него, но напрасно.
— Вот и все, господа. Пистолет был у меня под рукой. Он помог мне охладить пыл нашего господина, и я тут же позвонил вам. Я просто прошу вас выдворить его отсюда. Госпожа очень устала…
— Вы признаете, что послали сюда друзей, которые выдавали себя за инспекторов? — откашлявшись, спрашивает бригадир.
— Это моя жена! — сквозь зубы бормочет муж.
— Она была вашей женой и в прошлом месяце, и в прошлом году, и в позапрошлом, — иронизирует знатный вельможа.
— Признаете? — настаивает бригадир.
— Я хотел, чтобы она вернулась…
Монокль вновь занимает свое место в глазу. Бригадир опять кашляет — чтобы не рассмеяться, могу спорить.
— Следуйте за нами! — в конце концов говорит он мужу. — Присвоение чужих функций… Шум среди ночи… Угрозы… До свидания, мадам, до свидания, месье!
И граф радушно бросает:
— До свидания, бригадир. Жозеф! Проводите этих господ.
5. Сумасшедшая с улицы Мулен-Вер
Полицейские удивляются: зачем в семь утра их вызывают на спокойную улочку Мулен-Вер — настоящий провинциальный оазис на Монпарнасе? Загорелась сажа в каминной трубе? Ведь люди довольно часто вместо пожарных вызывают полицию. А может, где-то утечка газа?
На тротуаре перед обычным пятиэтажным домом стоит человек тридцать — словно совершено убийство или самоубийство. Но странная вещь: все одеты в черное. Мужчины с загорелыми лицами похожи на крестьян, приехавших на ярмарку, женщины в основном в летах, словно только что вышли из деревенской церкви. Когда машина останавливается, к ней подходит привратница и, заикаясь от возмущения, кричит:
