— Стыд и срам, господа полицейские! С этим пора кончать, или я сойду с ума. Посмотрите на этих людей! К ним каждую минуту присоединяются новые. Некоторые приезжают из Финистера. А знаете почему? Потому что старая Огюстина, что живет наверху, разослала им уведомительные письма.
Мужчины и женщины, ничего не понимая, недоверчиво наблюдают за полицейскими. Привратница продолжает:
— Я же не могу впустить их всех! Тем более что старик и не думал умирать. Он даже не болен: сегодня утром выходил погулять.
Наконец все выясняется. Старая Огюстина — это семидесятилетняя бретонка, живущая вместе с мужем-пенсионером на пятом этаже… Она злая — это может подтвердить весь квартал, — но, по мнению привратницы, у нее к тому же не все дома.
— Вот вам доказательство: она пригласила родственников и друзей на похороны живого мужа!
Бригадир нехотя поднимается наверх, стучит в дверь и входит в квартиру, где каждому предмету мебели, каждой занавеске, каждому куску ткани не менее полувека. Пахнет затхлостью и провинцией. За кухонным столом сидит совершенно одуревший и тоскующий мужчина лет семидесяти, который не знает ни что сказать, ни что подумать. Его жена, старуха Огюстина, примостившись у другого края стола, преспокойно намазывает бутерброд.
— Это вы объявили о смерти вашего мужа?
— А что, разве я не имею права?
Сухое лицо, светлые, неподвижные глаза. Она жестко смотрит на полицейских.
— А вы ноги вытерли?
Муж выглядит более удрученным, чем она, и хотя бы пытается отвечать на вопросы.
— Я не знал. Я страшно удивился, когда привратница пришла и сказала, что там собрались люди на мои похороны.
Его уводят в соседнюю комнату. Женщина провожает их взглядом; становится ясно, что она не пропустит ни слова из разговора.
— Вы не хотите, чтобы жену осмотрел врач? Возможно, она ненормальная…
Старик не знает. Колеблется. Говорит, что посоветуется со свояченицей, другой семидесятисемилетней бретонкой, которая живет одна в комнатке на улице Алезии. Когда бригадир уходит, Огюстина сохраняет полнейшее равнодушие. Лишь на ее тонких губах мелькает что-то вроде саркастической улыбки.
— Ну и что? — осведомляется привратница. — Видели? Надеюсь, на этот раз ее заберут в сумасшедший дом?
— Это зависит от родственников.
А родственники не хотят по множеству сложных причин, среди которых главную роль играет выгода, — все дело связано с получением какой-то страховки.
Три часа дня. На этот раз машину вызвали на улицу Алезии. Подходит другая привратница.
— Это ужасно! Нашу старую барышню только что задушила ее сестра.
Сестра — это старуха Огюстина, которая сейчас наверху, около покойной. Она невозмутима. По губам у нее скользит та же тень улыбки, когда она делает бригадиру знак, чтобы тот шел на цыпочках.
— Я должна была спасти свою душу, понимаете? — шепчет она. — Теперь я спокойна. Она там, в небесах, вместе с моим мужем…
Вместе с ее мужем, который все еще жив и которому только что обо всем сообщили. В этой меблированной парижской комнатке царит дух заброшенной хибарки из департамента Финистер. Огюстина даже принесла с собой свечи! И они горят! Из кармана под юбками она достает четки.
— Тсс! Давайте оставим ее в покое…
В двух шагах отсюда находится бульвар Монпарнас с его пивными, большими барами и ночными кабачками. Сейчас участок на улице Гете, во времена процветания слывший одним из самых бойких в Париже и славившийся своими живописными клиентами, — сейчас он стал тихим и каким-то буржуазным. Время от времени около четырех утра гуляки, проведшие ночь на Монмартре, приходят завершить ее на Монпарнасе, и порой вспыхивает драка. Но здесь уже нет ни былого огня, ни колорита. Нынешние ночные гуляки — почтенные люди, которые празднуют чей-нибудь юбилей или обмывают награду. А иногда это просто свадебное веселье! С приходом кризиса завсегдатаи пропали, разбрелись по свету или, потеряв былое великолепие, предпочитают скрывать свою нищету в незатейливых маленьких барах.
Если вы заговорите о добром старом времени с полицейскими из участка на улице Гете, они не преминут рассказать о некоей стареющей даме, очень богатой, владевшей гостиницей у площади Звезды, даме, которая каждый вечер приводила на Монпарнас веселую компанию. Дама эта сильно пила. Компания слонялась из пивной в пивную, из кабачка в кабачок. Полицейские знали, что после полуночи у них на пути лучше не становиться. Дело в том, что дама питала непреодолимое отвращение к полицейскому мундиру. Стоило ей заметить стража порядка, как она, подскочив к нему, начинала осыпать его бранью, дергала за усы или же в знак крайнего презрения задирала платье. Если все это происходило на пустынной улице, полицейский пожимал плечами и ретировался. Но если сцена разыгрывалась в присутствии множества зевак, приходилось принимать решительные меры. Женщину отводили в участок. Вся компания следовала за ней. И чтобы иметь право тоже войти в участок, гуляки начинали громогласно оскорблять несчастного полицейского!
— Имена, фамилии…
Личности, увы, никому не известные. Их отпускали — раз, другой, а наша кумушка начинала все сначала. Тогда ее сажали в кутузку вместе с проститутками и нищенками. Какую радость это ей доставляло! Она пела. Заставляла петь хором девиц. Рассказывала им анекдоты и приглашала назавтра на обед. В четыре утра вызывали мужа, и тот являлся за ней. Но она отказывалась уходить!
— Я же просила, чтобы ты не обращал на меня внимания. Ну что я плохого сделала? Оставь меня в покое. А вы, полицейские, выставьте моего мужа прочь, или я не знаю, что сделаю…
Не она одна была такая. Среди клиенток участка на улице Гете попадались и другие подобные феномены. Одна из них, щеголявшая в роскошных шиншиллах, сейчас работает приходящей прислугой. Другая оказалась вовлеченной в какое-то мошенничество и, опасаясь серьезных неприятностей, куда-то скрылась. Что касается дамы, таскавшей за усы полицейских, то эпилог ее приключений записан в черном регистрационном журнале не XIV, а XVI округа, в рубрике нашумевших самоубийств. Однажды, когда у нее на душе стало особенно пусто, она выпила бутылку виски, закусывая каждый глоток таблеткой веронала. В результате так и не смогли определить, что стало причиной ее смерти: алкоголь или снотворное. Быть может, в последний раз ей приснилось, что она таскает за усы бравого стража порядка?
6. Когорта пропавших
Я снова нахожусь в большом помещении префектуры полиции, где сотни вспыхивающих и гаснущих лампочек рассказывают о происходящих в Париже драмах. Эта ночь тоже выдалась спокойной. Но, может, эти ночи спокойны лишь до той минуты, пока не раздастся безобидный на первый взгляд вызов, за которым на самом деле скрывается трагедия?
Машина дежурной части XII округа уехала: пьяная драка на площади Домениль, в самом бедном квартале Парижа, где вдали от прямых как стрела бульваров царит угрюмая, отнюдь не живописная нищета. Два угона машин в XVII округе; авеню Ваграм и площадь Терн постепенно становятся центром ночной жизни. Опять драка, на этот раз на улице Жонкьер. Здесь дело серьезнее: машина увезла троих раненых в больницу Биша.
Но все это мелочи, мелочи ночной жизни Парижа, и полицейские регистрируют их совершенно невозмутимо. Мелочь, наверное, и этот телефонный звонок из I округа — округа, где находятся Лувр, Вандомская площадь, улица Риволи; эти районы практически никогда не заставляют о себе говорить, если не считать самоубийства Ивара Крегера[27], которое в свое время потрясло биржи всего мира.
— Мы только что подобрали мужчину лет пятидесяти, одет прилично: серый костюм, серое пальто, черные туфли, котелок… Он не может сказать ни где живет, ни кто он…
— Не вешайте трубку!
Секунду полицейские смотрят друг на друга: приметы им что-то напоминают.
— Это не человек из Гавра, утративший память?
Несколько секунд, чтобы перелистать журнал регистрации пропавших: да, тот самый!
— Алло! У вашего клиента есть шрам на левой щеке? Прекрасно! Его зовут Жерар Б. Живет он в Гавре с сестрой и ее мужем…
Это постоянный клиент. Почти каждый месяц он уходит из дому и, оказавшись в Париже, Лилле или Орлеане, не помнит ничего, даже как его зовут. В журнале регистрации его имя можно встретить довольно часто. Журнал открыт; я пробегаю несколько страниц.
«Леони Б., 16 лет, проживающая на улице Федерба, пропала 18-го. Найдена 22-го у заставы Сент-Уэн».
Никаких объяснений, только факты. Что делала Леони Б. эти четыре дня? Это касается лишь ее родителей да еще, может, районного комиссара полиции.
«Николь В., 41 года, проживающая на улице Бломе…»
Не вижу пометки «найдена». Другими словами, никто не знает, что стало с Николь В., по профессии кухаркой.
