Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6457 ( № 14 2014)

Вот ещё один из эпизодов разворачивающейся на просторах России судебной драмы: в городе Новозыбков врач выдала пациенту фиктивный листок нетрудоспособности, очень уж просил. При этом внесла в амбулаторную карту запись – «ОРЗ». Мнимый больной «отблагодарил» её вначале суммой в 500 рублей, затем добавил одну тысячу. Это стало известным. В ходе предварительного следствия врач сразу же признала свою вину, и её осудили по двум статьям – получение взятки и служебный подлог, назначив наказание в виде штрафа в размере 120 тысяч рублей. С лишением права заниматься врачебной деятельностью на срок два года.

Ну, допустим, она эти два года поработает медсестрой или нянечкой, получая нищенские гроши за нелёгкую, часто – унизительную работу (горшки и «утки» выносить за тяжелобольными охотниц нет, нянечек везде не хватает). Когда она выплатит свой штраф? Перед выходом на пенсию?

И выплатит ли тот же Евгений Кравченко за восемь лет своего заключения 18 миллионов рублей, зарабатывая копейки в колонии строгого режима на шитье мешков? Вопрос, конечно же, риторический. И потому вынесенный Евгению Кравченко (в полном соответствии с законом!) приговор выглядит злой шуткой. Издевательством над здравым смыслом. Особенно – на фоне миллиардных хищений, обнаруженных следствием в «Оборонсервисе» и недавним сообщением о возбуждении уголовного дела против бывшего министра обороны Сердюкова, нанёсшего своей халатностью ущерб в 56 миллионов.

Но может быть, уголовное дело Евгения Кравченко – это своего рода предостережение? Знак того, что наконец-то у нас началась реальная борьба со взяточничеством и коррупцией во всех сферах нашей суматошной жизни?

Вот ведь и цифры звучат убедительные. В конце минувшего года на заседании наблюдательного совета Агентства стратегических инициатив президент Путин сообщил, что только по материалам ФСБ было возбуждено 7,5 тысячи антикоррупционных дел; их фигурантами стали представители разных политических партий и должностные лица, занимавшие крупные посты (как, например, бывший губернатор Тульской области, осуждённый на 9 лет лишения свободы).

Прошу прокомментировать эти цифры и факты известного юриста, кандидата юридических наук В.В. Осина.

– Если следить за сообщениями прессы, – объяснил Владимир Владимирович, – то картина борьбы с коррупцией и взяточничеством вырисовывается впечатляющая. Губернаторы, мэры, олигархи оказываются под следствием, их громадные хищения обнародуются. Но вот странность: дальнейшая судьба большинства таких громких дел (исключая, может быть, лишь дело тульского губернатора) уходит в тень . Исчезает из информационного поля. Впечатление, что мелкая рыбёшка застревает в сетях правосудия, а акулы коррупции, порвав сети, уходят от наказания.

– И всё-таки тенденция реальной, а не показной борьбы с этим наследственным злом обозначена?

– И это ваше утверждение я бы подверг сомнению. Сошлюсь на высказывания председателя Верховного суда РФ Вячеслава Лебедева. В своих интервью различным СМИ он отметил, что гуляющие по страницам газет цифры о десятках тысяч раскрытых коррупционных преступлений на самом деле не сопоставимы с реальными данными судебной статистики. За последние 4 года число лиц, осуждённых за коррупционные преступления, неизменно сокращается . В 2009 году их было 10 700, в 2010 году – 10 тыс., в 2011 году – 7,5 тыс., а в 2012-м – 5,5 тыс. (это из 50 тысяч возбуждённых дел). Примерно так же сокращалось и число осуждённых: за получение взятки – с 1800 человек в 2009 году до 1300 в 2012 году, а за дачу взятки – с 3600 до 2 тыс. осуждённых соответственно.

– А отношение Верховного суда РФ к фантастическим штрафам, налагаемым на малооплачиваемых взяточников, известно?

– Да, конечно. На заседании Высшей квалификационной коллегии судей РФ (ВККС) Вячеслав Лебедев предложил обсудить замену штрафов по делам о взятках на лишение свободы. Он сообщил, что проект постановления пленума Верховного суда по этому вопросу будет рассмотрен во втором полугодии. Известно, что сейчас судебные решения о штрафах не исполняются на миллиардные суммы, однако ходатайства о замене штрафа на лишение свободы суды удовлетворяют лишь в 20% случаев.

– И последний вопрос, который вам бы задала мать осуждённого Кравченко, приславшая в «Литгазету» письмо: отберут ли у неё и у семьи Кравченко их кооперативную квартиру в счёт штрафа?

– По действующему законодательству (ч. 4 ст. 115 УПК РФ и 446 ГПК РФ) это сделать невозможно. Взыскание по исполнительным документам не может быть обращено на жилое помещение (его части), если для гражданина-должника и членов его семьи оно является единственным пригодным для постоянного проживания помещением.

Признаюсь: вчитываясь в материалы уголовного дела Евгения Кравченко, я переживал жуткое состояние дежавю. Будто иду по хорошо знакомому кругу. Ведь о нашем отечественном взяточничестве и коррупции написаны горы статей и книг, среди них немало и моих. Большинство из них можно публиковать заново, не называя даты события, и все эти истории будут выглядеть современными.

Да, я понимаю, многое из того, что происходит, связано с нашей ментальностью, с нашей общей наследственностью (пьеса «Ревизор» до сих пор идёт с аншлагом, потому что «про нас»). Правосознание пропитывает души людей не так быстро, как хотелось бы. Но сейчас бросается в глаза нечто иное: продолжающий углубляться разрыв между провозглашёнными правовыми принципами нашей жизни и совершенно противоположной реальностью, в которой напрочь размыты представления о порядочности, о совести, о том, что есть черта, шагнув за которую, становишься другим человеком.

Этот разрыв порождает вопросы. Один из них, возможно, главный, требующий широкого читательского обсуждения : почему фактор НЕОТВРАТИМОСТИ НАКАЗАНИЯ у нас фактически «не работает»? Ведь есть же мощная, хорошо структурированная система правосудия, а люди, нарушающие закон, её почему-то не опасаются. И если бы Евгений Кравченко мог хотя бы предположить, что его вымогательство обернётся для него тюрьмой, слезами пожилой матери, её паническим письмом в «Литгазету» (письмом-криком «Я с ума схожу от безысходности!») и тотальной нищетой для его семьи, он всё-таки остановился бы на полпути к своему преступлению.

А может быть, уже в самом начале мысль о таком способе обогащения счёл бы безумием…

Теги: судебный очерк

"Старость - не радость", – говорят в народе, и я осознаю это физически в очереди на приём к терапевту.

Очередь долгая, и большинство из стоящих в ней, судя по их внешнему виду, пенсионеры. Пожилые и совсем старые. Из мужчин – только я и ещё один с седыми, прокуренными до желтизны усами. Но мужик он лишь внешне, поскольку уже и стоять, даже припав к стене, не в силах.

Молодые если и появляются, то после вопроса «кто последний?» себя не утруждают тягостным ожиданием – оккупируют кабинет врача, едва его дверь приоткрывается, выпуская кого-нибудь из недавних очередников – старика или старуху. Томящиеся в очереди уже устали корить их в спины, получая всегда один и тот же ответ:

– Нам только карту профосмотра подписать!

И правда, выходят от врача скоро. Лишь ярко раскрашенная девица, оглушившая очередь нестандартной фразой: «А куда вам, в возрасте дожития, торопиться?» – задерживается надолго. И когда она наконец выходит, старик с прокуренными седыми усами поднимает голову:

– У нас, девушка, не возраст дожития , а переходный период[?]

Он хочет сказать что-то ещё, наверное, назидательное, но осекается. Лицо девицы всё в слезах. Слёзы льются и на врачебный квиток, прижимаемый к груди.

– Вот, – говорит она плача, – к маммологу направили…

– Милая, тебе вниз, вниз, в триста тринадцатый! – громко напутствует её молодящаяся старушка в буклях. И уже тише поясняет соседкам: – Маммолог – это кто на рак проверяет.

– Не жилец, значит, – вздыхает стоящая рядом с ней.

– Ну, жилец или не жилец – это бабушка ещё надвое сказала. Может, у неё доброкачественная опухоль. Скажем, мастопатия, – бурчит старик и, зашедшись в кашле, вновь опускает голову.

– А период дожития – это как? – раздаётся голос из очереди, прислонившейся к стене, поскольку ни стульев, ни какой-нибудь даже самой простой лавки в коридоре рядом с кабинетом терапевта нет.

– А сколько кому из нашего социума после пенсии жить остаётся, – отвечает, снова подняв голову, старик с прокуренными усами.

– Сколько кому остаётся – это один Господь Бог знает! – убеждённо возражает очерёдница. И я мысленно с ней соглашаюсь, поскольку о каком-то периоде дожития услышал впервые.