«Честь имею» – два коротких слова –
Выбросил из лексики мой век...
Пистолет заряжен. Всё готово.
И шагнул к барьеру человек...
А теперь уладится иначе:
На столе бутылка коньяка...
Что нам до мальчишеских чудачеств
Дуэлянтов энского полка.
Пересохло русло Чёрной речки,
От тумана горы не видать.
Будет жить без этих слов нам легче,
Но труднее будет умирать.
Что же делать? Время продиктует
Новые удобные слова.
С Чёрной речки чёрный ветер дует,
Как Машук, седеет голова.
Недруга приближу, брошу друга,
Нелюбимой в чувствах объяснюсь.
Не боюсь замкнувшегося круга,
Лексикона нового боюсь.
Как поручик юный, холодея
От насмешки тайного врага,
Закричу однажды: «Честь имею», –
Перепутав годы и века.
РУССКИЕ ПОЭТЫ
Г. Иванову
Сиянье пушкинской строки
Пронзило душу светом,
И хлынули в неё стихи,
Как дождь в начале лета.
Язык чарующий, чужой
Родным отныне станет,
Распахивая предо мной
Ущелья Дагестана.
Как парус лермонтовский вновь,
Белея одиноко,
В судьбу ворвётся и любовь
Пошлёт мне в век жестокий.
Звезда заговорит с звездой,
От счастья задыхаясь,
Но никогда в судьбе такой
Уже я не раскаюсь.
И томик Блока положу
Я с томиком Махмуда –
Вовек к другому багажу
Привязан я не буду.
Их в Петербург с собой возьму,
Где белыми ночами
Спасаться буду наяву
От тёмного отчаянья.
И лишь однажды заблестят
В глазах скупые слёзы,
Когда в Гунибе зашумят
Есенина берёзы.
Прижавшись, словно в детстве, к ним
С наивной верой в чудо,
Пойму, что больше молодым
И я уже не буду.
Но даже в самый чёрный час,
Когда вся жизнь отпета,
Меня спасёте, и не раз,
Вы, русские поэты.
В моём дыханье и в крови,
В моём сердцебиенье
Пребудет свет святой любви,
Как чудное мгновенье.
…Но только больше нет страны,
Где жили мы как братья.
И слышен страшный гул войны
И громкие проклятья.
Где Пушкин мой и где же ты,
Великая Россия?..
И кто кому из темноты
Грозит угрюмой силой?
Кавказ не пасынок тебе,
А сын единокровный,
Хоть и не всё в его судьбе
Когда-то было ровным.
Найди того, кто ссорит нас,
Взрывая дружбу нашу…
От горя поседел Кавказ,
Испив раздора чашу.
Пусть тайные твои враги
Прикинулись друзьями –
Не верь данайцам и не лги,
Что нет любви меж нами.
Своим поэтам верь, о Русь,
Ведь лишь они пророки…
И как молитву наизусть
Тверди, тверди их строки.
Перевод с аварского Марины АХМЕДОВОЙ-КОЛЮБАКИНОЙ
Магомед ГАМИДОВ, народный поэт Дагестана
***
Лишь имя любимой горит на устах,
Куда ни пойду я, со мной оно всюду.
И всё ж от него невозможно устать,
Как будто от невероятного чуда.
Одно меня только пугает – а вдруг
Исчезнет оно незамеченным даже.
Но, может быть, Каспий,
мой преданный друг,
Какой-нибудь мудрый совет
мне подскажет?..
С волненьем я имя пишу на песке,
Но тут же
безжалостный ветер прибрежный
Те буквы, что страстно шептал я
в тоске,
Одним дуновеньем стирает небрежно.
И вновь я враждебному ветру назло
Пишу бесконечно заветное слово.
Но только волна, что острей,
чем стекло,
Срезает по буковке снова и снова.
Мой мудрый советчик ворчливо бранит
Напрасный мой труд, убеждая устало,
Что мне не удастся его сохранить,
Ведь есть у всего свой конец и начало.
Таков уж природы суровый закон –
Последний свой час никому не отсрочить.
И знает один лишь Аллах, когда он
Пробьёт на земле – на заре или ночью.
А имя любимой забвенья река
В туманную даль унесёт по теченью,
Которое больше в грядущих веках
Не будет иметь никакого значенья.
О нет!
Пусть не сбудется страшный прогноз,
Что даже ужасней, чем смертные муки.
Я имя твоё напишу среди звёзд
И, может, хоть этим избегну разлуки.
И высеку, словно на камне, в стихах,
Которые буду твердить беспрестанно,
Чтоб имя твоё в дагестанских горах
На вечное время пословицей стало.
Аминат АБДУЛМАНАПОВА, народный поэт Дагестана
СТАРИК
Застыв, как незыблемый камень,
Обветренный камень гранит,
На шумном всегда годекане
Старик молчаливый сидит.
Морщин неразборчивый почерк
Чело его избороздил.
Сынов своих старших и дочек
Давно уже дед пережил.
Сидит в гимнастёрке линялой,
На посох ладони сложив,
Как будто бы смерть обвиняет
За то, что здоров он и жив.
Глаза его застланы влагой,
Но лихо под буркой горят
Простая медаль
«За отвагу»
И славных Георгиев ряд.
Сидит молчаливый свидетель
Двух огненных бурь мировых...
А рядом
Аульские дети
Гарцуют на палках своих.
Пластмассовым машут оружьем
И пыль
Поднимают столбом,
Пока их не кликнут на ужин
Усталые матери в дом.
А хмурый старик
Не уходит,
Сидит он в сгустившейся мгле
И посохом медленно водит
По бурой родимой земле.
А что он там пишет –
Не знаю,
Мудрец аксакал-нелюдим...
Я с крыши своей наблюдаю
С тоскою щемящей
За ним.
О, как бы понять я хотела
Арабские те письмена!..
И, может быть, жизнь
До предела
Вдруг стала проста и ясна.
Но тайна останется тайной...
Молчание старец хранит,
Как будто бы
На годекане
Он сам превратился в гранит.
Перевод с даргинского Марины АХМЕДОВОЙ-КОЛЮБАКИНОЙ
Бийке КУЛУНЧАКОВА, народный писатель Дагестана
***
Я любила, таясь ото всех,
Посвящала тебе стихи…
Хоть считали все – это грех,
Были вздохи мои тихи.
Слухи сетью плели враги,
Каждый камень был бросить рад.
Их змеиные языки
Рай любви превратили в ад.
По преданьям предков моих,
Дабы враг не нашёл могил,
Запускали табун на них,
Чтоб он память о прошлом скрыл.
Перед этим в последний раз
Горько плакали женщины там,
Но мужчины, угрюмо молясь,
Не давали воли слезам.
Вот и я, как табун степной,
Образ твой растоптала в душе.
Ты опомнился, милый мой,
Только было поздно уже.
О тебе лишь мои стихи
Я на память ещё храню…
И хоть вздохи мои тихи,
Больше слёз я не уроню.
Не стыжусь я минувших дней,
Что им сплетни моих врагов
И интриги моих друзей,
Коль на сердце опять легко.
Перевод с ногайского Марины АХМЕДОВОЙ-КОЛЮБАКИНОЙ
Байрам САЛИМОВ, народный поэт Дагестана
СЛЕПОЙ АШУГ
Мне десять лет исполнилось,
Когда
В наш мирный дом нагрянула беда…
Ушли на фронт и дядя, и отец,
Сказав мне:
– Будь за старшего, малец!
…И вот однажды как-то зимним днём
Меня послала мама за пайком,
И в толчее у хлебного ларька
Увидел я слепого старика…
Сидел он по-турецки на песке,
Чунгур сжимая в старческой руке,
Слепой ашуг…
Столетний аксакал –
Седой утёс, рождённый среди скал.
Он пел протяжно, глухо о войне,
О комиссаре на лихом коне,
Сражённом пулей вражеской в бою
Вдали от гор, в берёзовом краю.
Ещё он пел о бедном сироте
И о его несбыточной мечте –
Наесться хлеба досыта хоть раз…
Катились слёзы из ослепших глаз.
А я, как зачарованный, стоял,
Покуда пел незрячий аксакал.
И, слушая, не знал ещё о том,
Что нынче возвращусь без хлеба в дом,
Что карточки украдены мои
И целый месяц у большой семьи
Не будет крошки хлеба на обед…
…Звенел чунгур.
Мне было десять лет.
Перевод с лезгинского Марины АХМЕДОВОЙ-КОЛЮБАКИНОЙ
Шейит-Ханум АЛИШЕВА
***
Белый лист достану завтра,
Сяду, стану ждать
Строчек, что придут внезапно,
Словно благодать.
Шелестят мои страницы,
Таинство тая,
Охраняю я границы
Собственного «я».
День и ночь несу я службу
На своей земле –
И в палящий зной, и в стужу,
В сонной полумгле.
Пограничной полосою
Кажется мне лист,
Он лежит передо мною,
