Некоторые не верят, что я сама, безо всякого влияния извне, решилась на этот шаг. Многим кажется, что я взяла на себя неподъемный крест, о чем я пожалею однажды и — или сброшу его, или рухну под ним. Я же приняла это не как крест, а как путь, изобилующий светом, который указал мне Господь после смерти Сергея, но который за долгие годы до этого начал брезжить в моей душе. Когда, даже не могу сказать, — мне кажется, часто, еще в детстве, у меня было стремление помочь страждущим, и прежде всего тем, кто страдает душой. Желание это постоянно росло и росло во мне. Но наше тогдашнее положение обязывало принимать у себя, встречаться со множеством людей, устраивать приемы, ужины, балы и так далее. Это не могло целиком наполнить мою жизнь, — есть другие более важные обязанности.
Ты не можешь согласиться с такими «большими переходами в жизни», но представь — для меня это не «переход»: это то, что мало-помалу росло во мне, обретало форму. Очень многие из тех, кто знал меня на протяжении жизни и хорошо знает меня сейчас, не удивились, а сочли это лишь продолжением того, что началось много раньше. Я и сама восприняла это так.
Я была поражена, когда разыгралась целая битва, чтобы помешать мне, запугать трудностями. Все это делалось с большой любовью и добрыми намерениями, но с абсолютным непониманием моего характера. Ты пишешь: «Все-таки нахожу, что ты еще больше могла бы добра делать в прежнем положении». Не могу сказать, кто из нас прав, а кто нет, — жизнь и время покажут. Конечно же, я недостойна той безграничной радости, что Господь позволяет мне работать <для Него>. Но я буду стараться, и Он, который весь Любовь, простит мои ошибки, ведь Он видит, как я хочу служить Ему и Его <чадам>. В моей жизни было столько радости, и в скорбях столько безграничного утешения, что я жажду хоть частицу этого отдать другим. Я могла бы исписать еще много страниц, и все же трудно выразить на бумаге все свои чувства. Я жажду благодарить и всякое мгновенье благодарю Господа за все, что Он дал мне; я желаю принести Ему свою слабую признательность через служение Ему и Его страждущим чадам. О, это чувство не новое — оно знакомо мне; оно всегда было во мне. Господь был так милостив ко мне.
Еще один вопрос, о котором ты упомянул: «Нужно быть под руководством…». Как это верно и справедливо! К сожалению, до сих пор я не встречалась с опытным старцем, но весной, еще до твоего письма, я решила поехать к нему. Он из Зосимовой Пустыни[2115] скита Троице-Сергиевой Лавры. Зовут его Алексей [2116]. Выходит он только по субботам и воскресеньям — исповедовать. Отец Митрофан ездит к нему как своему духовнику за советом, туда приезжают толпы паломников и… Человек этот удивительный и подлинно святой, только боюсь, что скоро, увы, он окончательно уйдет в затвор. Наш батюшка перед тем, как поступить в мою обитель, беседовал с ним и другими старцами — он ведь всегда окормлялся у святых старцев — и все они благословили его взять на себя этот труд, потому что он по молодости лет побаивался. Как видишь, Господь благословил это дело, послав нам священника, к которому в Орел издалека приезжали за утешением и поддержкой. Здесь мало-помалу начинается то же самое.
Мне же самой огромную и трогательную поддержку оказывают три игумена, они считают меня своей, наставляют и т. д. Для меня это огромная помощь. Кроме того, митрополиты Трифон[2117] и Анастасий[2118] сейчас мои наставники, я вижусь с ними, они ведут со мной серьезные беседы. Есть у меня помощники и среди мирян, к которым я обращаюсь за советом, так что не думай, пожалуйста, будто я воображаю, что могу все делать и решать одна. Каждый вопрос я обдумываю, обсуждаю и потом, конечно как начальница, принимаю решение — с верою, что Господь вразумит меня. Вы оба, дорогие мои, молитесь за меня, даже если считаете, что я ошибаюсь, молитесь, чтобы Господь — раз уже дело начато — наставил меня на верный путь. Я столько слышала о вашем епископе о. Феофане[2119], так желаю познакомиться с ним и поговорить; попросите его, пожалуйста, помолиться за меня.
Я так боюсь, что вы считаете меня гордой и самонадеянной, и что внутри я раздуваюсь от самодовольства, думая, что совершаю нечто великое. О, жаль, что вы так мало знаете меня! Я знаю, Аликс вообразила, что я разрешаю людям называть себя святой, — она сказала это моей графине О<лсуфьевой>[2120]. Я — Боже мой, ну кто я такая! Не лучше, а может, даже и хуже других. И если кто-то несет восторженную чепуху, то в этом есть и моя вина, но в лицо же мне этого не говорят — знают, что я ненавижу лесть, как опасную отраву. Я не могу запретить любить меня, но ведь и я, пойми, люблю их, и они это чувствуют. Я стараюсь для них изо всех сил, и получаю в ответ благодарность, хотя на это никогда не надо рассчитывать. Ни на мгновенье я не думаю, что совершаю подвиг. Это — радость. И я не вижу и не чувствую в этом никакого креста, потому что всегда ощущала безмерную милость Божью к себе, — и жажду отблагодарить Его.
Те несколько сестер, что живут со мной, хорошие девушки, глубоко верующие, ведь все наше дело зиждется на вере и живет ею. Наставлением их занимается батюшка. Три раза в неделю у нас бывают прекрасные лекции, на которые приходят и дамы со стороны. Помимо этого на утреннем правиле батюшка читает из Нового Завета, говорит несколько слов наставления и т. д. Я опекаю их, мы с ними беседуем. Едят они без меня, кроме праздничных дней, Пасхи и наших престольных праздников, может быть чаще. Чай мы пьем все вместе, с нами и священник с матушкой, под конец разговоры у нас всегда сводятся к духовному… Со временем у нас будет большая трапезная, как в монастырях, будут читать жития святых, а я, как настоятельница, буду иногда приходить, чтобы посмотреть, все ли идет согласно моему установлению. Наша жизнь во многом устроена по-монастырски, что я считаю совершенно необходимым. У нас даже есть несколько бывших сестер милосердия, рекомендованных их начальницами, и девушки, которых направили к нам старцы и так далее. Как видишь, со всех сторон от добрых людей мы получаем сочувствие и поддержку.
И прежнюю свою работу я не забросила — комитеты и прочие мои организации остались. Эти обязанности всегда лежали на мне, только со смертью Сергея отпали приемы, ужины и т. п., и уже никогда не возобновятся. <Гостей> бывает у меня немного, и только по особым случаям. Мария[2121] первой побывала у меня, жила во Дворце, а обедала и ужинала со мной здесь, в моей обители, мы проводили вместе многие часы, когда я бывала свободна. Я стараюсь, чтобы моим гостям было хорошо в моем старом доме, в Москве, чтобы они немного отдохнули, но при этом чтобы не страдали мои обязанности, которые я на себя взяла — я провожу с ними несколько часов. Что до путешествий, то, прежде всего, это дорого, но главное, было бы неправильно, «положив руку на плуг, оглядываться назад»[2122].
Сегодня утром проходил мой Киевский полк. Я их не забываю; дала небольшой капитал, в память о Сергее, на воспитание дочерей самых бедных офицеров, а к Рождеству посылаю им и моим черниговцам деньги на рождественскую елку и праздник для солдат.
Прости за немыслимо длинное письмо, прочти его, пожалуйста, вместе с Аликс, и если захотите еще что-нибудь узнать или сочтете, что я в чем-то ошибаюсь, буду очень признательна вам за совет и замечания. Простите меня! Я знаю и чувствую, что, увы, огорчаю вас, возможно, и вы не совсем понимаете меня; пожалуйста, простите и будьте терпеливы ко мне. Простите мои ошибки, простите, что живу не так, как хотелось бы вам; простите, что не могу часто навещать вас из-за моих здешних обязанностей. Просто от всего сердца простите и от всей христианской души помолитесь за меня и мое дело.
Всегда любящая вас старая сестра и друг
Элла.
(ГА РФ. Ф. 601. Оп. 1. Д. 1254. Л. 24–34 об. — на англ. яз.)
