Я иду и не задумываюсь, куда и для чего именно. Все равно не понять — тайна!
Май-июнь 1987 года
ПРИЛОЖЕНИЕ 1
МОСКВА. МОЛЕНИЕ О ЧАШЕ
Комедия
Действующие лица:
Она
Он
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Квартира. Она лежит на тахте, укрывшись с головой.
Он (входит). Почему горит свет? Ты что, легла спать? Подними шторы, — там еще солнце светит, спит — и свет включила. Посмотри, лицо как подушка… Ты что, с утра, что ли, так?.. Ну что ты молчишь? У тебя есть совесть? По целым дням лежишь, лежишь… Что ты теперь на меня уставилась? Тебе на все наплевать: включила свет — и спит. В коридоре горит, на кухне две лампочки, в ванной горит… Ну что, что ты смотришь?
Она. Хорошо было, тихо… Пришел — и наговорил, наговорил.
Он. Ну вот я выключил — что, стало темнее? Ну что ты сидишь?
Она. Жду, когда опять будет тихо… Будешь ужинать?
Он. В чем неправ? Сегодня был жаркий, душный день — у тебя все закрыто, законопачено… А ты посчитай, сколько лампочек горело и плита на кухне.
Она. Ах, миленький, на лампочках не сэкономишь. Не нужно было второго ребенка рожать, я говорила. Но ты добренький — на словах, конечно… Пусть будут дети, много детей… Гуманист… У тебя покурить нечего?
Он. Ты не заметила? Уже два месяца, как я бросил курить… С тобой что-то происходит в последнее время, да? Вчера, сегодня…Но сегодня ты особенно… Что-нибудь случилось?
Она. Да нет же, ничего не случилось. Это ты пришел и начал скандалить. Послушай, попугай на кухне повторяет твой монолог.
Он. Я начал скандалить? Да я не умею. Я просто назвал вещи своими именами. За день ты сколько нажгла?
Она. А ты посчитай… включи все — и посчитай.
Он. А ведь я шел домой в прекрасном настроении. Я шел и даже твердил строку: «Я шел домой в прекрасном настроении…» Верно, есть какая-то музыка? Может быть, я снова начну писать стихи? Я шел домой в прекрасном настроении. Но потом я поднял голову и увидел наши окна — четыре окна, и все закрыто, занавешено… Прихожу сюда — ты спишь, всюду свет горит… Ты мне, подруга, что-то не нравишься. Ты что, злая или просто сонная? Ты немного отекла, да? Опять голова болит?
Она. Тебе-то что за дело?
Он. Да как сказать… рядом живем, из одной посуды едим, иногда одним одеялом укрываемся.
Она. И живи себе… Публицист. Выступил, как дело сделал. Теперь отдыхает… Отстань… Можешь вот посуду помыть: горячей воды нет, а я что-то коченею… Я вообще все время мерзну…
Он. Ладно, давай помиримся. Я же к тебе торопился, думал, ты меня ждешь, топится очаг, варится похлебка, чисто, уютно — как жена должна встречать мужа? А ты спишь, свет горит… Ты бы хоть спросила, почему я шел в хорошем настроении… вот, я даже принес коньяк — посмотри, армянский, твой любимый… Вот гора Арарат, сюда причалил Ной во время потопа… Давай причалим… Вокруг потоп, денег нет, одни долги, чем отдавать — неизвестно… Знаешь, сколько у меня долгов? У меня, у меня — тебе на наши долги наплевать, — лежишь себе… Да и лежи, только бы в радость — нет же, злая… Когда ты злая, я совершенно теряюсь, чувствую себя особенно одиноким… Давай высадимся на эту гору. На горе Арарат вырастает виноград… Ну давай напьемся и помиримся… Я, же, ей-богу, не хотел.
Она. Да пошел ты… Я и не ссорилась с тобой. Очень ты мне нужен. Это ты вошел и, как баба, стал скандалить… Господи, вот невезуха-то в жизни! Я, если хочешь знать, ждала тебя — мы же хотели что-то делать, хотели обои клеить, детей третий день у матери держим, Дашка третий день школу пропускает… Я уж без тебя хотела начинать… а ты… за весь день даже не позвонил. Ты посмотри, в каком сарае живем. Людей нозвать стыдно.
Он. А знаешь, наше дело, кажется, разворачивается. Я получил крупный заказ: полная сумка, и там еще полсотни книг. Мы хорошо заработаем… Смешно: я становлюсь модным переплетчиком… А здесь действительно нужно прибраться. Ведь я могу принимать на дому — так солиднее, чем по чужим квартирам, верно? Мне как-то не по возрасту, я все-таки известный советский журналист…
Она. В прошлом… в прошлом известный журналист, а ныне известный переплетчик.
Он. А тебе — сказать обязательно.
Она. Что же такого? Известный переплетчик, известный сапожник, известный портной… Кто ты будешь такой?
Он. В прошлом, но известный. «Тот самый?» Тот самый. И вдруг — здрасте: «Ножи точим, стекла вставляем, книги переплетаем!..» Лучше здесь принимать… Кого позовем?
Она. Кого позовем?
Он. Да… Ты говоришь, людей позвать стыдно.
Она. Никого я звать не хочу… А самим жить не противно?
Он. Как ты можешь сидеть с закрытыми окнами? День был такой душный, смотри, я все раскрыл, и никакого движения воздуха.
Она. Я все время мерзну.
Он. Мне нужно подвигаться, я должен быть в форме. (Делает несколько упражнений на шведской стенке.)
Она пытается поймать моль.
В доме полно моли. Опять что-нибудь сожрет.
Она. Это самец летает… Он просто летает, он не жрет… Дашка где-то вычитала: самец летает, а жрет самка… Самка не летает, она жрет… ма-аленький такой червячок, самочка, сидит іде-то и жрет… Самцы летают, а самки жрут.
Он. Ладно, делаем уборку и ремонт. Надо все перетрясти. Завтра встанем пораньше, зарядочку с гантелями, холодный душик…
Она. Ну понес, понес… Помолчи… Готова линия поведения, запланировал… И все планы, планы… и ничего этого не будет… целый год клеим.
Он. Вот странно, стоит мне нацелиться на какое-нибудь дело, как ты сразу встаешь на пути со своим вечным сомнением, со своим вечным нытьем. Я не пойму, мы как-то с тобой отдаляемся, что ли, друг от друга? Что происходит? Что я должен сказать, чтобы ты со мной согласилась?
Она. А ты не строй планы — как получится, так и будет.
Он. Да нет, зачем же — решено. Завтра клеим обои и приглашаем друзей. Пора изменить жизнь, а то нас моль сожрет. Я все время твержу: мы оторвались от людей, живем очень одиноко… Раньше — помнишь? Каждый вечер кто-нибудь заходил обязательно, благо — в центре живем… А теперь?.. Я вижу, тебе не хватает общения…
Она. Раньше заходили, было общее дело, общие разговоры. Теперь у всех свои дела. А у тебя дело какое?
Он. А может быть, сами пойдем куда-нибудь в гости? Плюнем на все и поедем завтра же… Или к себе позовем… Ну, скажем, пусть к нам придет наш старый друг Овсей Лисичкин, Севочка Лисичка… Ты чувствуешь, мое мышление как бы ритмизируется: пусть к нам придет наш старый друг Овсей Лисичка — как называется этот размер: та-та-та-та та-та-та-та та-та-та-та-та. Вот будет смеху, если я опять начну писать стихи.
Она. Севочку приведешь, когда я подохну. Понятно? Тебе много раз говорили, что Севочка — подонок… Как ты можешь? Меня от него тошнит. Хватит, что ты принес его отвратительный запах… Чем это он душится?
Он. Разве? А ведь он, и правда, меня тут на машине подбросил… Ну хорошо, хорошо, давай сами куда-нибудь двинемся. Мы должны жить по-новому. Ты посмотри на себя в зеркало: тебе нужно выйти отсюда, нужно в гости. В гостях ты всегда преображаешься, становишься живая, общительная, добрая. Пойдем куда-нибудь, а? Дети все равно у бабушки… Говори, куда пойдем. Нацелимся — и выполним. Ты реши, и мы пойдем. (Уходит в ванную.)
Она. У нас телефон отключили. (Как бы проверяя, берет телефонную трубку, но убеждается, что телефон до сих пор не работает). У нас телефон отключили!
Он (выглядывая из ванной). Что ты говоришь? Дай, пожалуйста, полотенце.
Она. Сам возьмешь.
Он (появляется в халате). Какая же ты злая: у тебя даже лицо изменилось, стало совсем чужое. (Проходит в другую комнату и появляется в спортивном костюме, делает несколько движений каратэ.) Принять душ — все равно, что заново родиться. После душа мне всегда хочется писать новую книгу… По рюмашке — и начнем жить заново…
