В итоге знакомство с фристайл-центром и сноуборд-парком ограничилось 10-минутной лекцией менеджера объектов и близким знакомством с его картой, разложенной прямо на внутренней части автобусного лобового стекла.
Собственно, снаружи и смотреть особо было нечего — хаотически расположенные кучи земли полностью закрывали вид на будущее пристанище поклонников экстремальных видов спорта. Пара недостроенных сооружений непонятного пока предназначения, повсеместно лежащие трубы и обязательные трактора и грузовики, уныло мокнущие под дождём.
Автобус развернулся и направился к следующей остановке — Центру санного спорта «Санки». Любое передвижение здесь, что на объектах прибрежного кластера, что в горах — это постоянное преодоление различных шлагбаумов. Они, эти шлагбаумы, везде. Ощущение, что их больше, чем самих объектов, в несколько раз. К иным отдельно взятым объектам надо преодолеть бессмысленную середу из трёх-четырёх КПП.
Охранные КПП в Сочи просто повсюду. Охранник — такая же наиболее часто встречающаяся профессия в сегодняшнем Сочи, как строитель. Впечатление, что если бы все охранники взяли лопаты и кирпичи и пришли бы на помощь строителям, всё давно уже построили бы. Но открывать и закрывать шлагбаум, а чаще грозно «не пущать» — работа, которую они выполняют с таким рвением, словно без этого Олимпиады вообще не случится.
На въезде в эти самые пресловутые «Санки» автобусы останавливаются надолго. Говорить о том, что что-то несогласованно, не приходится: списки отправляющихся на объект, где, кстати, уже вовсю проходят тренировки, составлялись, под предлогом дополнительных усиленных мер безопасности, ещё дня за два. Гостей здесь ждали, но изображать приветливость — не главная задача серых людей в штатском. С их точки зрения, чем дольше ты заставляешь мариноваться людей в нелепом ожидании, тем лучше для решения вопросов безопасности.
Наконец, спустя чуть ли не полчаса, в салоне автобуса нарисовывается малоулыбчивый молодой человек, который сообщает, что сейчас будет изучать у каждого аккредитацию.
— Но ведь эти аккредитации выданы нам после такого количества справок и анкет, сколько мы не пишем нигде и никогда. Зачем их снова проверять? — возмущается австралийский журналист. — Мы же работать сюда приехали…
Спецслужбист молча и медленно подошёл к австралийцу и попросил аккредитацию. С ней он спустился из автобуса в какую-то металлическую будку, откуда не появлялся минут десять. Наконец, он вернулся уже без аккредитации:
— К сожалению, имеющихся у вас документов не хватает для проезда за шлагбаум, — сказал он тихо и спокойно обескураженному журналисту. — Я вынужден попросить вас покинуть автобус.
Половина сидевших в салоне автобуса провожала несчастного сочувствующими взглядами. В салоне повисла гнетущая тишина. Никто больше произнести ни слова не решился. Журналиста препроводили всё в ту же железную будку. Через минут пять шлагбаум открылся, автобус тронулся вперёд. Коллеги судорожно прижали свои аккредитационные карточки к груди и облегчённо перевели дух.
Но буквально через пять минут всех ожидал второй барьер, гораздо более серьёзный. Пропускной пункт, оборудованный самыми современными рамками металлодетекторов и добрым десятком стражей порядка, остановил ещё нескольких коллег, не имевших спецаккредитации именно на посещение санно-бобслейной трассы. При этом накануне, в первый день работы форума, никто никому не пояснял, что помимо аккредитаций с пометкой «везде» надо обзавестись ещё некой спецаккредитацией.
Персонал местного варианта таможни по-английски практически не говорил, однако досматривал тщательно и замечательно пользовался жестами. Фотоаппараты и камеры разрешали пронести только после того, как журналисты демонстрировали, что они действительно включаются.
Когда один из журналистов по привычке снимать всё и вся сфотографировал (видимо, на память) девушку-эксперта по включению и выключению техники, его тоже попросили вернуться в автобус и с группой дальше не передвигаться.
Вид самой трассы вызвал среди коллег настоящий восторг. Вероятно, всё дело было в том, что впервые за несколько часов такой бессмысленной и унижающей человеческое достоинство поездки взору предстало нечто осязаемо-олимпийское и не нарисованное на карте. Но, к неудовольствию практически всех журналистов, на территории Центра санного спорта «Санки» они провели куда меньше времени, чем ушло на проверку их состоятельности. В течение 10 минут, за время которых очередной представитель объекта всё рассказал и всё показал на вездесущей карте, удалось увидеть финиш нескольких саночников и полюбоваться замечательным горами, видами, открывающимися с площадки для взвешивания. После чего всех вежливо рассадили по местам и вывезли за пределы объекта. Неясно, с чем была связана столь негостеприимная политика, ведь осмотр готового объекта «в действии» — как раз то, за чем многие из представителей прессы сюда и приехали.
Напряжение нарастало. Едва все погрузились в автобусы, представитель НОК Австралии довольно настойчиво, хотя и в «режиме» шутки потребовал объяснить, что же случилось с его соотечественником, депортированным на первом КПП. Гид торжественно пообещал австралийцу вернуть товарища и обещание выполнил: при обратном проезде через шлагбаум член группы вернулся на борт целым и невредимым.
Неужели представители Оргкомитета Сочи-2014 или так называемые «силовики» не понимают, что не технико-эксплуатационные характеристики санно-бобслейных трасс будут определять тональность репортажей и общее отношение ко всему, что происходит в Сочи, а именно подобным образом организованные экскурсии?
Настроение было испорчено напрочь. Далее путь лежал к комплексу трамплинов «Русские горки», на котором, собственно, кроме двух громадин-трамплинов смотреть было нечего. Ещё плачевнее получилась поездка в горнолыжный центр «Роза Хутор»: вновь долгая и изматывающая горная дорога, 10-минутный рассказ о счастливом будущем и несколько размытых фотографий, сделанных через залитое водой стекло.
Посещение лыжно-биатлонного стадиона «Лаура», хотя и входило в обещанную изначально программу, и вовсе было отложено «на когда-нибудь, на потом».
Жилу критицизма искать не нужно у иностранных журналистов. Критика просто рвалась наружу все последующие дни:
— Чудовищный у вас бардак! — говорит Эса Лилье из главной финской газеты «Хельсингин Саномат», отогреваясь и приходя в себя в уютном ресторане отеля «Парк Инн».
— А в чём именно?
— Нескончаемая строительная техника на дорогах — это ещё ладно. Разве может быть иначе, когда работы ведутся круглые сутки десятками тысяч людей? Но почему у вас непролазная бетонная жижа под ногами везде? Даже там, где строительства нет? Сочинская грязь — вот это действительно, ошарашивает.
И Эса, и другие журналисты не могут отойти от ещё одного «очарования» олимпийской столицы — полузаброшенного кладбища в центре Олимпийского парка. Одни рассуждают, что кладбище можно было бы перенести, тем более что «это было бы нормально по вашим законам». Другие с удовлетворением отмечают, что разум, слава богу, возобладал, и покойников оставили на месте. Но все сходятся в одном: неужто нельзя было спроектировать Олимпийский парк таким образом, чтобы он не включил в свой состав этот, отнюдь не самый лучший аттракцион?
Сколько человеческих жертв принесёт Олимпиада?
Кому-то покажется, что это чересчур кровожадный заголовок. Но увы, если ничего во время подготовки к Олимпиаде и во время собственно «олимпийского праздника» не случится, никаких летальных исходов, то уже само по себе это будет настоящим чудом. Впрочем, допускаю, что о каких-то вещах нам просто не расскажут. Далёк от мысли, что кто-то уже сейчас закручивает гайки в информационном олимпийском пространстве — скорее включается столь излюбленная в нашем журналистском сообществе самоцензура. Мы же готовы скорее не правду рассказать, а попереживать, не заденем ли чьи-то интересы. Даже не о том, накажут ли нас за это, а именно — не затронем ли кого-то. Но не о нравах нашего насквозь больного общества сейчас речь. В любом случае о грандиозном ЧП, случившемся на канатной дороге в самом начале 2013 года, почти никто не написал. Несколько абзацев в «Советском спорте», развёрнутый рассказ в эфире «Радио Спорт» — и, пожалуй, всё… Да и там речь шла в лучшем духе советских времён: акцент делался не на том, что чудом удалось избежать человеческих жертв, а на том, что канатная дорога снова работает.
Вспоминаются репортажи из 70–80-х, когда вскользь сообщалось о количестве погибших на какой-нибудь шахте, а потом следовал подробный и бравурный отчёт о том, что не волнуйтесь, шахта работает. Это была государственная политика, которая приучала читателя, слушателя, зрителя к одной простой мысли: человеческая жизнь — ничто, особенно если сравнивать её с работающими государственными механизмами. Шахта работает, а это главное. И не важно, сколько жизней она ещё поглотит впоследствии или сколькими жизнями уже не поперхнулась.
