Мы прошли по улице, на которой убили моего хорошего друга, мимо уродливых домов прямо к машине, чей хозяин никогда не обзавелся бы машиной, если бы не война. Похоже, затея провалилась. Я попытался воскресить для жены хоть что-то — и потерпел полный провал. Прошлое было таким же мертвым, как сломанная граммофонная пластинка «Виктрола». Погоня за вчерашним днем — погоня за призраком, и если вам нужны доказательства, возвращайтесь на свой старый фронт.
Еженедельник «Торонто стар»
27 октября 1923
Каждый год в первые две недели июля в белых стенах города Памплона, что находится в горах Наварры, под палящим солнцем проходит мировой чемпионат по корриде — бою быков.
Любители корриды наводняют город. Цены в гостиницах удваиваются, но все равно все номера заняты. Занят каждый столик кофеен под сводчатыми арками главной площади — Plaza de la Constitucion, и высокие андалузские сомбреро отцов-пилигримов соседствуют с соломенными мадридскими шляпами и с плоскими голубыми шапками коренных или наваррских басков.
В толпе можно увидеть удивительных красавиц — эффектные, с наброшенными на плечи яркими платками, темнокожие, темноглазые, с черными кружевными шарфами на головах, они идут вместе со своими кавалерами; толпа эта с утра до ночи течет по узким проходам по обе стороны от столиков, стоящих в тени сводчатых арок среди палящего солнца на атыми арками главной площади — . День и ночь на улицах танцуют. Ленты крестьян, одетых в голубые рубашки, развеваются и кружатся в старинном танце басков среди барабанов, флейт и разных дудочек. А ночью город пульсирует от звуков больших барабанов, и все танцуют на огромном открытом пространстве площади.
Мы прибыли в Памплону ночью. На улицах текли реки танцующих людей. Музыка грохотала и гремела. На большой площади запускали фейерверки. Все другие карнавалы, которые я видел, просто меркли по сравнению с этим. Ракета над нашими головами взорвалась ослепительной вспышкой, и ее остатки, кувыркаясь в воздухе, прошелестели вниз. Щелкающие пальцами танцоры, пробегая сквозь толпу, наткнулись на нас, когда мы только-только стащили сумки с автобусной стоянки. В конце концов я сумел донести сумки через толпу к гостинице.
Мы заказали комнаты еще за две недели — и писали, и телеграфировали. Но все равно мест не было. Нам предложили лишь комнатку с одной кроватью, где проходила труба от кухонной вытяжки, за целых семь долларов с человека. Последовала долгая перебранка с хозяйкой гостиницы, индианкой, стоявшей у стойки руки в боки с выражением полного спокойствия на широком лице, которая объясняла нам на смеси французского и испано-баскского, что за эти десять дней ей нужно заработать на весь год. Люди приходят, люди платят — столько, сколько она им скажет. Она может предложить комнату получше, за десять долларов с человека. Мы ответили, что тогда пойдем спать на улице со свиньями. Она согласилась, что это вполне возможно. Мы пояснили, что это лучше, чем ночевать в такой гостинице. Все в очень дружелюбном тоне. Хозяйка задумалась. Мы по-прежнему стояли на месте. Миссис Хемингуэй присела на рюкзак.
— Я могу дать вам комнату в доме в городе. А перекусить можете здесь, — предложила наконец хозяйка.
— За сколько?
— Пять долларов.
Мы отправились сквозь узкие, темные, обезумевшие карнавальные улицы. Мальчик нес наши сумки. Это был старый дом в испанском стиле со стенами толстыми, как крепостные; комната была большой и красивой. Прохладная, приятная, с красной плиткой на полу и большими, удобными кроватями в алькове. Из окна было видно железную решетку забора и улицу. В общем, мы удобно устроились.
А внизу, на улицах, всю ночь звучала долгая, дикая музыка. Несколько раз за ночь, когда начинался дикий грохот барабанов, я вставал с постели и шел по плиточному полу на балкон. Но картина каждый раз была одна и та же: люди в голубых рубашках и без шляп плыли и кружились в диком фантастическом танце по улицам, а перед ними несся грохот барабанов и пронзительный голос флейт.
С наступлением дня музыка словно взорвалась. Она действительно стала военной. Миссис уже встала, оделась и смотрела в окно.
— Иди посмотри, — сказала она, — они все куда-то идут.
Пять часов утра. Улицы все были заполнены людьми. Они шли в одном направлении. Я поспешно оделся, и мы присоединились к ним.
Толпа двигалась к большой площади. Люди вливались в нее из всех улочек и потом уходили по направлению к открытому пространству, которое мы видели через узкие щели в высоких стенах.
— Давай выпьем по чашке кофе, — предложила миссис.
— Думаешь, нам хватит времени? Эй, что сейчас будет? — спросил я мальчишку, торговавшего газетами.
— Энсьерро, — ответил он насмешливо. — Энсьерро начинается в шесть.
— А что такое энсьерро? — спросил я.
— Спросите меня об этом завтра, — спросил он и побежал. Теперь бежала вся толпа.
— Я хочу выпить кофе. И не важно, что сейчас будет, — сказала миссис.
Две струйки кофе и молока из больших чайников смешались в стакане. Толпа все еще бежала по улочкам, которые подпитывали площадь.
— Что все-таки такое это энсьерро? — спросила миссис, прихлебывая кофе.
— Я знаю только, что быков выпускают на улицу.
Мы двинулись следом за толпой. Через узкие ворота — на большое желтое открытое пространство, где была новая бетонная арена для боя быков, высокая и белая, а теперь черная от заполонивших ее людей. Желто-красный испанский флаг развевался на раннем утреннем бризе. Пройдя через всю арену, мы вскарабкались на вершину амфитеатра, поглядывая в сторону города. Места на вершине стоили по одному песо. На всех остальных уровнях места были бесплатны. Все толпились снаружи этого бетонного амфитеатра, глядя поверх желтого города с его ярко-красными крышами на длинный деревянный загон, растянувшийся на голой равнине от городских ворот до арены.
Двойной деревянный забор ограничивал путь от главной улицы до арены. Таким образом, от ворот до арены было где-то метров двести тридцать. С обеих сторон стояла плотная толпа людей. Все старались разглядеть, что происходит на главной улице.
Откуда-то издалека донеся заунывный звук.
— Началось! — закричала толпа.
— Что там? — спросил я у стоящего рядом человека, который сильно перегнулся через ограждение.
— Быки! Их выпустили из загонов на другом конце города. Они бегут через город.
— Вот как, — произнесла миссис. — И зачем они это делают?
Потом на огороженном забором пути появилась толпа бегущих мужчин и мальчишек. Они бежали изо всех сил. Ворота на арену были открыты, и они неслись туда очертя голову по входным уровням. Затем появилась другая толпа, бегущая еще усерднее предыдущей. И мчались они из города прямо к загонам.
— А где же быки? — спросила миссис.
Вскоре показались и они. Восемь быков полным ходом мчались вперед, вскидывая голову с рогами без всякой защиты — неуправляемые, черные, лоснящиеся, зловещие. Вместе с ними бежали три молодых вола с колокольчиками на шее. Они мчались стеной, а перед ними стрелой неслись, улепетывая со всех ног, те последние из мужчин и мальчишек Памплоны, кто решил ради удовольствия поиграть этим утром в догонялки.
Мальчик в голубой рубашке, красном поясе, белых парусиновых ботинках и с неизменной кожаной флягой с вином за плечами споткнулся, пока бежал по прямой к арене. Первый же бык пригнул голову и резко, сбоку ударил его. Мальчик с силой врезался в забор и после безвольно лежал, пока бегущее плечом к плечу стадо проносилось мимо. Толпа взревела.
Все бросились внутрь амфитеатра, и мы подошли к своим местам как раз вовремя, когда быки ворвались на арену, полную людей. Толпа в панике прижалась к краям. Быки, по-прежнему держась вместе, побежали со специально тренированными волами через всю арену ко входу, ведущему к стойлам.
Таким было открытие нового дня. И так было каждое утро в течение всего фестиваля корриды в Памплоне, во время ярмарок в честь святого Фермина (или ферий, как их там называют). И каждый день быков, которые будут потом сражаться, в шесть часов выпускали из загонов, и они мчались полторы мили через весь город к стойлам на арене. И каждый раз были люди, ради развлечения бежавшие впереди них. Так было еще за две сотни лет до того, как Колумб отправился на свою историческую аудиенцию у королевы Изабеллы в ее резиденции недалеко от Гранады.
Есть две вещи, благодаря которым удается избежать несчастных случаев. Во-первых, пока боевые быки вместе, они не агрессивны и не раздражены. Во-вторых, молодых волов пускают специально, чтобы они не останавливались.
Иногда что-то идет не так. Когда быки забегают в загоны, один отделяется от стада и эта тонна быстроты и ярости, со вставшим дыбом загривком и с угрожающе опущенными острыми как иглы рогами, вновь и вновь атакует плотную толпу людей на арене. И нет способа оттуда выбраться. Они стоят слишком плотно, чтобы можно было вскарабкаться по красному забору — барьеру, — который опоясывает это поле. Людям остается лишь безропотно стоять там. В конце концов волы уводят быка с арены в загон. До этого бык может убить или ранить до тридцати человек. Не позволено иметь никакого оружия, чтобы противостоять ему. Это риск, которому подвергают себя любители корриды в Памплоне каждое утро в течение ферии. В Памплоне такая традиция — позволить быку ударить любого жителя города до того, как он войдет в загон. После этого он выйдет на палящее солнце арены только вечером, и лишь для того, чтобы там умереть.
