Для экономики не важно, будет ли фабрика платить за то, что дымит, или люди будут платить владельцу фабрики за то, чтобы подышать воздухом.
Александр АузанВпоследствии закрепление неэффективных институтов было обнаружено и на более высоком уровне. Британский экономист Ангус Мэддисон свел в единую таблицу данные за почти двести лет ведения статистики в Англии, Франции, Германии и Испании, то есть центрах мировых империй. Оказалось, что выравнивания развития стран нет, а происходит дивергенция, то есть расхождение. Есть две траектории развития стран: «А» и «Б». Примерно двадцать пять стран идут по траектории «А» и все больше отрываются. Остальные – развиваются, конечно, но до первых им далеко.
Статистика Мэддисона подтвердила точку зрения американского экономиста Дугласа Норта. В 1993 году он получил Нобелевскую премию за свою теорию институциональных изменений. На примере Англии и Испании он показал, что неэффективные институты могут закрепляться и потом пронизывать другие сферы жизни. Если Англия и Испания в XVI веке находились примерно на одном уровне развития, то к XIX веку кардинально разошлись: Англия стала мировым лидером, а Испания – одной из наиболее отсталых стран Европы. По мнению Норта, дело в том, что Англия случайно приняла правильное решение. Абсолютно случайно вопрос налогов в Испании достался королю, а в Англии – парламенту. До сих пор Испания не может вырваться на траекторию «А», потому что смена института дает запредельно высокие трансакционные издержки.
Дуглас Норт – род. 1920 – Американский экономист, лауреат Нобелевской премии по экономике 1993 года «за возрождение исследований в области экономической истории благодаря приложению к ним экономической теории и количественных методов, позволяющих объяснять экономические и институциональные изменения».
Ошибочно думать, что в лице стран группы «А» мы имеем образец для подражания. Картина того, как эти развитые страны выглядят сейчас, совсем не соответствует тому, как переход происходил у них. Они просто сами этого не знают. Они не держали Бога за руку, а абсолютно случайным образом, без понимания последствий, приняли судьбоносно правильное решение – и страна оказалась в восходящих токах воздуха. За них можно радоваться, но брать пример не стоит.
Принадлежность к той или иной группе, тем не менее, не является приговором. В 2009 году экономист Дуглас Норт, историк Джон Уоллис и политолог Барри Вайнгаст в книге «Насилие и социальные порядки» рассмотрели, как США, Англии и Франции удалось вырваться на траекторию «А». Они сформулировали три правила, при следовании которым это осуществимо за пятьдесят лет. Во-первых, элита должна устанавливать правила для себя, а уже потом для кого-то еще. Это происходит так. В Англии король сходит с ума и начинает отбирать землю у баронов, а их вешать. Бароны недовольны, но неграмотны. Тогда находится грамотный человек, епископ Кентерберийский, который записывает то, что не нравится баронам. Так появился великий принцип судебной системы: никто не может быть осужден иначе как решением суда равных себе. Бароны сделали правило для себя – и возникла Великая хартия вольностей, которая имела колоссальные положительные последствия – когда ее принципы в конце XVII века стали распространяться и на население страны.
Во-вторых, надо строить организации, переживающие своих основателей, тогда как для стран траектории «Б» характерно, что организации живут, пока жив их основатель.
В-третьих, должен быть поделен контроль над средствами насилия: одна группа контролирует армию, другая – секретные службы. Между прочим, это правило соблюдалось в СССР после Сталина. Правда, не соблюдались остальные.
Сегодня к выходу на траекторию «А» близка только Япония. Южная Корея еще к этому пределу не подошла, Тайвань тоже. Это объясняется тем, что процесс модернизации занимает пятьдесят лет времени без отступлений. На примере таких стран, как Южная Корея, Япония, Сингапур, Гонконг, было показано, что можно начать экономический подъем без парламента, но нельзя– без отлаженной судебной системы. В Сингапуре и Гонконге она была, а в Южной Корее и Тайване только создавалась.
В выходе из колеи есть роль и ментальности. Эта роль не главная, но она присутствует. С этой точки зрения интересна Малайзия – похоже, первая мусульманская страна, создавшая механизм роста. Все этого ждали от Турции, но ее заклинило. В основе модернизации Малайзии не китайский, а мусульманский двигатель: Малайзия сознательно отдала Сингапур, чтобы отделиться от китайцев. Сейчас там создается новая столица Путраджая, которая спроектирована по принципам мусульманского рая. Тем не менее это не использование религии, а перестройка ценностно-поведенческих установок: отношения к власти, к богатству, к труду, к успеху.
Россия из колеи не вышла. Мы находимся в процессе модернизации еще со времен Петра I. Дело в том, что она все время прерывается, а нужно пятьдесят лет чистого времени. Наша проблема в том, что мы прошли через такие фазы модернизационных преобразований, что утратили традиционную систему. Сейчас происходят некоторые сдвиги в ценностях, но они носят волнообразный характер. Работы Рональда Инглхарта показали, что экономический успех зависит от двух факторов: во-первых, это секулярные, а не религиозные ценности. Во-вторых, самовыражение, а не выживание. Если первое в России достаточно развито, то с вопросом религиозности все очень непросто.
Рональд Инглхарт – род. 1934 – Американский ученый-социолог и политолог, профессор Мичиганского университета, руководитель лаборатории сравнительных социальных исследований в Высшей школе экономики.
Теорема Коуза изменила понимание самых разных областей нашего мира – права, государства, общества, всей истории – и позволила экономике стать экономикой всего. Оказалось, что мы можем сказать, почему применяются неэффективные институты, почему совершенство недостижимо, а разнообразие возможно. И самое главное, что проблема выбора формулируется по-другому: не «хороший путь» и «плохой путь», а разные пути, каждый из которых имеет свои выгоды и издержки, но не ведет к окончательному счастью человечества.
Татьяна Черниговская. Свобода воли и нейроэтика
Татьяна Черниговская – доктор биологических наук, доктор филологических наук, профессор СПбГУ, заслуженный деятель науки РФ, заслуженный деятель высшего образования РФ, член Академии наук Норвегии, заведующая лабораторией когнитивных исследований и кафедрой проблем конвергенции естественных и гуманитарных наук СПбГУ.
У меня несколько специальностей: я лингвист, нейрофизиолог и когнитивный психолог. Это не значит, что у меня по этим дисциплинам дипломы, но мы сейчас находимся в такой полосе интеллектуальной истории, когда границы между науками стали по-настоящему размытыми. Мы вернулись на стадию натурфилософии, когда все занимались всем. Поэт Гете, как известно, не только стихи писал на спине рядом лежащей барышни, но занимался зрением, камнями и еще бог знает чем. Чудесное было время.
Конечно, были люди гениальные, типа Леонардо, который мог все, были и менее способные. Чего точно не было, это разделения по цехам. Уже потом из алхимии получилась химия, и все разошлись по своим заводам: химики налево, физики направо. Так прошел фактически весь XX век.
Сейчас неинтересно, какая специальность у человека изначально. Этим интересуются только официальные организации вроде Высшей аттестационной комиссии, которая выдает дипломы, кандидатские и докторские. Раньше, когда меня спрашивали, какая у меня специальность, я совершенно не знала, как ответить. Начни я перечислять сейчас, получился бы внушительный список. Дело не в том, как называется специальность, а в том, что за объект вы изучаете.
Предположим, моя цель – изучать то, как маленький ребенок овладевает родным языком. Если вам кажется, что это легкая задача, вы сильно заблуждаетесь, потому что ребенок – как инопланетянин, который прилетает на нашу планету, вообще ничего про нее не зная. У него есть генетика, которая позволяет ему с этой Землей справиться. Человеческий язык он должен освоить наравне с законами притяжения. Нет генетических предпосылок для овладения конкретным языком, но для овладения языком вообще есть. Мозг человека способен овладеть любым языком Земли.
Многие считают, что ребенок выучивает язык, слушая и запоминая. Это не так: ребенок – все что угодно, но не магнитофон. Если бы он просто запоминал все, что он слышит, ему понадобилось бы лет сто без сна и еды. Между тем каждый здоровый ребенок обучается говорить за два-три года. Это значит, что у нас в мозгу есть устройство, способное выполнить работу, с которой не могут справиться все лингвисты мира, – дешифровать язык, в который ребенок родился.
