против детей и стариков. В Германии после войны немцы отказывались верить документальной хронике, на которую их насильно приводили американцы, говорили: этого не могло быть, это постановки или какие-то отдельные эксцессы, весь мир знает, что мы цивилизованные, культурные люди. Мы лично никого не расстреливали, и соседи наши никого не пытали, а родственники наши вообще против войны – тут следует непроизвольная логическая подмена - значит и другие должны быть против. Как вообще может быть иначе, если мы плачем, слушая Шуберта? Прочитав тысячи «анкет денацификации», из которых следовало, что в Германии с 1933 по 1945 почти каждый, кто отвечал на вопросы, ничего не знал о страшных преступлениях, один американский офицер удивленно спросил: а кто тогда вытворял ВСЕ ЭТО? Гитлер с Герингом и несколько тысяч их фанатичных сторонников? С айнзац-группами, гестаповцами, надзирателями в тюрьмах и лагерях все понятно. А с большинством немцев? С теми, например, кто сидел в конструкторских бюро и конструировал танки. С теми, кто за хорошую зарплату собирал эти танки на заводах. Кто заливал в них топливо, кто вез их на поездах на фронт. Кто восхищался подвигами наших мальчиков- танкистов в газетах, по радио и в семейном кругу. Кто поддерживал финансовую систему Германии, чтобы ее военная машина слаженно функционировала. Кто в пивных пил за здоровье воинов, выполняющих приказы Вождя, которому они присягали. В Германии до определенного момента вели себя так, словно ничего особенного не происходит, большинству населения хотелось - осознанно или нет - отогнать от себя войну, сделать ее незаметной или хотя бы рутинизировать, превратить войну в обычную часть новой нормальности. Мало кто замечал тогда сдвиги нормы - они происходил исподволь и незаметно. Конечно, был в Германии какой-то процент людей, которые сопротивлялись превращению страны Гессе в страну Гесса. Не знаю, сколько их было, 10 процентов или 20, не так это важно. Но очевидно, что определяло облик Германии совершенно не это меньшинство, а большинство других, кто давал себя обмануть, кто молчал и соглашался. Не думаю, что сегодня у кого-то есть моральное право осуждать молчание тех немцев или нынешних россиян. Мы прекрасно знаем, что происходит с теми, кто осмеливается открыть рот. Тем не менее именно поведение большинства жителей Германии имелось в виду, когда слово «Германия» произносили в Берлине и Токио, в Москве и Вашингтоне. Не так важно, что там на самом деле это большинство думало. В потаенные мысли не проникнешь, поэтому весь мир судил о Германии не по мыслям, а по делам большинства ее граждан. Вот почему стоит задуматься: кто они, те учителя, которые сегодня готовы растлевать подростков новым учебником истории? Кто вывозит украинских детей? Кто шьет трусы и вяжет носки для освободителей? Кто едет на «новые территории» врачами и строителями? Сколько их? И кто их гонит? Что так радостно поют? В послевоенных дискуссиях не самые глупые люди отмечали, что страх заглянуть в бездну и увидеть всю глубину падения – собственного и страны - был не менее важен, чем пресловутые «они сражались за родину». Возвращаясь к критике украинцев россиянами, осуждающими войну, нельзя не сказать, что тут есть еще одна опасность: противопоставляя себя тем, кто творит зло, рискуешь начать причислять себя к моральной элите, оказываешься над схваткой и даже, прости господи, можешь вообразить, что осуждение войны дает право на осуждение не только злодеев, но и жертв, право на обличение их «варварства», объясняя при этом, вслед за Василием Шульгиным, «что нам в них не нравится». Внимание, первый вопрос: Чья это война? 2. Тезис второй: живущим в России честным людям виднее, чья это война. Уехавшие многое не видят, не понимают, не чувствуют. Поэтому лучше им на эту тему не высказываться. Мол, это спор оставшихся славян (и не только) между собой. Не стану приводить традиционные аргументы, что со стороны виднее и большое видится на расстояньи. Просто хочу спросить, откуда это распространённое мнение, что аргументы живущего в России более весомы, чем аргументы живущего за границей? И те, и другие черпают новости из одной лохани (коннотация первого слога тут случайная), к ней же те и другие припадают, когда хотят прочесть аналитику. Более того, в силу понятных причин, для живущего в РФ утолять жажду водой без госкомнадзоровских подсластителей становится все сложнее. А если, точнее, когда отключат ютуб или сильно усложнят к нему доступ, когда использование VPN потребует незаурядной сноровки и смелости, доступ к правдивой информации станет еще труднее, чем сейчас. Картина мира начнет постепенно, едва заметно искажаться. Подозреваю, что в подобной ситуации, немало прежних читателей независимых СМИ, устав бороться с блокировками и взвесив все риски, на время о таких сайтах забудет и перейдет к перечитыванию Орвелла. Останется ли у них прежняя убежденность, что изнутри все равно виднее? Могу предположить, что живущие в России умные и честные участники этой дискуссии имеют в виду и нечто более тонкое, чем знакомство с сухими фактами. Я говорю про возможность видеть глаза соотечественников, слышать обрывки разговоров на улице и в метро, кожей ощущать Zeitgeist. К этому примешиваются снова ставшие популярными разговоры на кухне с друзьями, которые все как один против войны. Такие материи трудноуловимы, но могу предположить, что в какой-то степени это, действительно, шум времени. И умному, совестливому россиянину искренне кажется, что время шумит в России о том, что мало кто сегодня поддерживает войну. Он уверен, что люди войну не поддерживают, но сказать это боятся. Все логично: кто в здравом уме может поддерживать войну, когда растут цены, за границу ездить стало сложно и дорого, качество образования ухудшается на глазах, многие лекарства исчезли, не говоря уже о постоянной угрозе мобилизации. Беда лишь в том, что в жизни мы чаще поступаем, повинуясь эмоциям, а не логике. Но главный вопрос вообще другой: насколько репрезентативной для всей страны является случайная выборка из тех людей, с кем сталкиваются на улицах мои друзья, живущие в городах-миллионниках.Ведь пока что войну ведут в основном люди из регионов и, похоже, похоронки вызывают там в основном не протест против войны, а ненависть к убивших их украинцам. Я не знаю, ездят ли те, кто считает, что им в России виднее, по десяткам регионов, слушают ли обрывки разговоров там. Если ездят, то аргумент о нерепрезентативности их случайной выборки я готов снять. При этом остается проблема с выборкой неслучайной, то есть с информационным пузырем: и я, и мои умные, честные живущие в России друзья, как правило, общаемся с
