Сами Александр и Любовь, а следом и все исследователи жизни и творчества Блока считали временем начала их высокочувственных отношений удобную дату 1 августа 1898 года. В отличие от миллионов или, говоря словами Блока, «тьмы, и тьмы, и тьмы» обычных пар, чья история началась на танцульках, на пьянке в общежитии, у этой — на любительском спектакле. Приехал Саша в Боблово из Шахматова на своем коне Мальчике и предложил Любе и другим жившим и бывавшим в доме молодым людям поставить «Гамлета». А чего там мелочиться… Правда, после первых репетиций поняли, что уж слишком замахнулись на Вильяма нашего, и решили поставить несколько сцен из пьесы. Гамлета играл Александр Блок, Офелию — Любовь Менделеева.
Все по-настоящему. Освободили от сена большой сарай. Деревенские мужики соорудили сцену, гримуборные, скамейки зрительного зала. Установили свет, занавес, сшили костюмы. На единственном спектакле собралось около двухсот зрителей во главе с Дмитрием Менделеевым и Андреем Бекетовым. Пригласили даже мужиков, участвовавших в подготовке, с женами. Говорят, Блок блистал в своей роли, несмотря на семнадцатилетний возраст, а Люба — не очень. При этом ей предстояло стать профессиональной актрисой, а Блоку — лишь артистично читать со сцены свои стихи. Так что «Я — Гамлет. Холодеет кровь…» поэт написал с полным на то основанием.
Но главное было другое. В конце жизни, в 30-е годы Любовь Дмитриевна написала главное сочинение своей жизни — книгу «И были, и небылицы о Блоке и о себе». Многие этой информации не поверили. Поэты, конечно, странные люди. Но не до такой же степени. Но, видимо, в воспоминаниях Любови Блок-Менделеевой больше былей. «Мы сидели за кулисами в полутьме, пока готовили сцену. Помост обрывался. Блок сидел на нем, как на скамье, у моих ног… Мы говорили о чем-то более личном, чем всегда, мы были ближе, чем слова разговора. Этот, может быть, десятиминутный разговор и был нашим „романом“ первых лет встречи… Как-то вышло, что мы ушли с Блоком вдвоем, в кутерьме после спектакля, и очутились вдвоем Офелией и Гамлетом в этой звездной ночи… Даже руки наши не встретились, и смотрели мы прямо перед собой».
…
Они, точнее, один Александр Блок словно по наитию смоделировал тогда их отношения по известному образцу. У Гамлета с Офелией, как мы помним, все ограничилось беседами, монологами и уголовщиной. У Александра и Любови в основном тоже. Только без кровопролитий.
Тогда же Блок влюбился в эту давно знакомую девушку. Благодаря чему то, чем он прежде просто баловался, превратилось в главное дело его жизни — стихосложение. Девушка стала его музой. Стихи начали писаться один за другим. Стихи так себе:
И вдруг звезда полночная упала,
И ум опять ужалила змея…
Я шел во тьме, и это повторяло:
«Зачем, дитя, Офелия моя?»
И стихи прекрасные:
Предчувствую Тебя. Года проходят мимо —
Все в облике одном предчувствую Тебя.
Весь горизонт в огне — и ясен нестерпимо,
И молча жду, — тоскуя и любя.
Только сделав Любу возлюбленной в духовном смысле, он еще зачем-то на ней женился, совсем не стремясь к физической близости. И начались годы мучений. Но не сразу. Если нормальные люди занимаются предварительными ласками, то эти занялись предварительными муками.
…
Любовь и Александр продолжали иногда встречаться в Петербурге. А через пару месяцев она записала в своем дневнике: «Мне стыдно вспоминать свою влюбленность в этого фата с рыбьим темпераментом и глазами». Из уважения к отцу Блок поступил в университет на юридический факультет. Тот постоянно посылал сыну денег. Прошла зима, настало лето. А значит, Люба и Саша снова оказались по соседству, в Боблово и Шахматово. Снова ставились любительские спектакли, где оба участвовали. Но почему-то никаких новых попыток соприкоснуться руками.
В 1900 году Любовь поступила на Высшие женские курсы. У нее начались какие-то мимолетные увлечения. У него… Неизвестно, какие увлечения были у него, кроме одного. Публичные дома он посещал. После чего лечился. Но об этом позже. В марте 1901 года чувства неожиданно вернулись к Блоку. И он пишет такое непонятное стихотворение.
Пять изгибов сокровенных
Добрых линий на земле.
К ним причастные во мгле
Пять стенаний вдохновенных.
Вы, рожденные вдали,
Мне, смятенному, причастны
Краем дальним и прекрасным
Переполненной земли.
Пять изгибов вдохновенных,
Семь и десять по краям,
Восемь, девять, средний храм —
Пять стенаний сокровенных,
Но ужасней — средний храм —
Меж десяткой и девяткой,
С черной, выспренней загадкой,
С воскуреньями богам.
Все объясняется тем, что на рукописи со стихами имеется набросанный автором чертеж. Он случайно увидел Любу на Васильевском острове и пошел за ней, стараясь, чтобы она его не увидела. Некоторым влюбленным нравится поиграть в шпионов. Пять изгибов — это пять улиц, которые они прошли по дороге к курсам.
Они снова стали встречаться. Блок начал бывать у Менделеевых, общаться с мамой, сестрами. Блок вообще иногда, особенно в молодости, бывал говорлив на культурные темы. Чем старше, тем больше старался отмалчиваться. Визиты Блока радовали и маму, и дочку. Любе уже девятнадцать лет, и в ее дневнике чувствуется тревога об уходящем времени. «Я стала с нетерпением ждать прихода жизни. У всех моих подруг были серьезные флирты, с поцелуями, с мольбами о гораздо большем. Я одна ходила „дура дурой“, никто мне и руки никогда не поцеловал, никто не ухаживал».
Летом общение продолжается в известных местах средней полосы. И только тогда Люба узнает о Блоке главное. Он пишет стихи. И даже пытается их напечатать. Об этом он позже писал в своей автобиографии. «От полного незнания и неумения сообщаться с миром со мною случился анекдот, о котором я вспоминаю с удовольствием и благодарностью: как-то в дождливый осенний день (если не ошибаюсь, 1900 года) отправился я со стихами к старинному знакомому нашей семьи, Виктору Петровичу Острогорскому, теперь покойному. Он редактировал тогда „Мир Божий“. Не говоря, кто меня к нему направил, я с волнением дал ему два маленьких стихотворения, внушенные Сирином, Алконостом и Гамаюном В. Васнецова. Пробежав стихи, он сказал: „Как вам не стыдно, молодой человек, заниматься этим, когда в университете Бог знает что творится!“ — и выпроводил меня со свирепым добродушием. Тогда это было обидно, а теперь вспоминать об этом приятнее, чем обо многих позднейших похвалах».
Блок ошибся на год. Волнения и даже забастовка студентов и некоторых преподавателей случились в Петербургском университете в 1899 году. Сам поэт не принял в этом никакого участия, за что товарищи даже пытались подвергнуть его бойкоту. Вот всегда так. Сиюминутное кажется важнее вечного. Хотя великое стихотворение «Гамаюн» могло вполне сойти и за революционное.
На гладях бесконечных вод,
Закатом в пурпур облеченных,
Она вещает и поет,
Не в силах крыл поднять смятенных…
Вещает иго злых татар,
Вещает казней ряд кровавых,
И трус, и голод, и пожар,
Злодеев силу, гибель правых…
Предвечным ужасом объят,
Прекрасный лик горит любовью,
Но вещей правдою звучат
Уста, запекшиеся кровью!..
Первые подборки стихов Блока появились в журнале «Новый путь» и альманахе «Северные цветы» в 1903 году и моментально сделали имя поэта известным.
Но вернемся к странной любви. Александр и Любовь продолжали говорить о высоком, не допускать даже намеков на низкое, иногда держаться за руки. И переписываться, хотя жили в одном городе. Тонко организованному Блоку иногда было легче довериться бумаге, чем объясниться с глазу на глаз. Впрочем, он и на бумаге только все запутывал в их отношениях, избегая слова «любовь», хотя «Любовь» использовал постоянно. Занятно, что, несмотря на знакомство с детства, они оставались на «Вы». А самой Любови Дмитриевне, с одной стороны, льстили отношения с талантливым поэтом с большим будущим (это можно было уже почувствовать), с другой стороны, хотелось замуж. Или хотя бы поцеловаться, что ли…
7 ноября 1902 года они встретились в Дворянском собрании. Там бледный Александр сунул Любе записку. Оказалось, это его предсмертная записка. Он задумал самоубийство, но временно передумал. Что за причина? Невозможность вынести метафизическую тайну бытия? Или все-таки неразделенная любовь? Но это-то как раз она была готова разделить. В тот же вечер, когда он провожал ее на извозчике, они впервые по-настоящему поцеловались.
Как же все-таки богат спектр человеческих отношений. В следующей главе мужчина будет сидеть и ревниво прислушиваться, как в соседней комнате скрипит кровать под телами его возлюбленной и другого мужчины. А потом все дружно сядут пить чай. А здесь годами тянется прелюдия к первому поцелую.
