ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЙ ЖУРНАЛИСТ Виктор Кожемяко, напечатавший в "Правде" и "Советской России" много больших, содержательных, интересных бесед с Кожиновым, сейчас пишет: "Без Вадима Кожинова нам нельзя. Нужно знать его и опираться на него в борьбе за Родину!.. Он ведь столько успел сказать! И необходимо в этом сказанном хорошо разобраться. Я буду много писать о его книгах и об этом замечательном человеке". Желаю от души неутомимому Виктору Стефановичу успеха и в этом его очередном благородном намерении. Но хорошо бы, разбираясь в оставленном наследии, поменьше бренчать громкими фразами ("Великая, могучая, необоримая сила" и т.п.), а побольше размышлять, анализировать, сопоставлять.
А то ведь, что иной раз получается, даже не при обращении к наследию, а при живой беседе с широко известным автором. Он пытается истолковать знаменитое стихотворение Пушкина "Клеветникам России" в эротическом плане. И мы вместо недоуменных слов "Да вы, сударь мой, в своем ли уме?!", слышим от его собеседника вопли восхищения и радости: ах, как ново! ах, как тонко! ах, как глубоко!.. И чушь порнографического пушкиноведения пошла гулять по святой Руси в пушкинские дни со "знаком качества", поставленном журналистом, награжденном пушкинской медалью...
У В.Кожинова порой встречаются довольно неожиданные и удивительные для человека такого ума и эрудиции суждения о некоторых писателях и фактах литературы. Вот пишет: однажды "оказался в кафе ЦДЛ за одним столом с давним близким приятелем Евтушенко, Евгением Винокуровым, который известен написанным им в 1957 году текстом песни "В полях за Вислой сонной...", — текстом, надо сказать, странноватым". С Винокуровым в 1946 году мы вместе пришли в Литературный институт с фронта, и все студенческие годы были друзьями: состояли в одном творческом семинаре, ходили на литературные вечера и пирушки, ездили в мою деревню Рыльское, что в Тульской области близ Куликова поля, дарили друг другу книги. Винокуров умер в 1993 году... В одном стихотворении, посвященном жене, он писал, что вот наша жизнь уже давно течет спокойно и тихо, вроде бы смешно говорить о любви, "Но... ты уйдешь — и я умру". Это не было перепевом, допустим, Михаила Кузмина.
Уйдешь — и лягу я на лавку,
И смерть скуёт уста мои!
Нет, это был не перепев, а такое отношение к поэтическому слову, о котором писал Пастернак.
Искусство это Рим, который
Взамен турусов и колёс
Не читки требует с актёра,
А полной гибели всерьёз.
...Жена ушла. И он умер. Это случилось 25 января, в Татьянин день. Жену звали Татьяна. Сейчас она в Америке... Как странно, и поэт, и не понимавший его критик умерли в Татьянин день. "Это было при нас..."
Так вот, не только во имя верности почившему другу я должен сказать… Во-первых, то, о чем говорил Кожинов, это не "текст", Винокуров тексты для песен не строгал — это стихотворение. И называется оно не "В полях за Вислой сонной", а "Москвичи". И написано не в 1957 году, а в 1953-м. Уже из этих фактов видно, что критик поспешно судил о творчестве поэта. Но главное, сказать о Винокурове, что он стал известен только благодаря названному "тексту", это примерно то же, что, допустим, сказать, что сам Кожинов — благодаря исполнению в дружеском кругу старинных русских романсов.
На мой взгляд, стихотворение "Москвичи" и песня на его текст прекрасны. Но критик усмотрел здесь нечто "странноватое". Что же именно? Во-первых, говорит, "Витька с Моховой" — выдумка, ибо на этой улице "давно уже не имелось ни одного жилого дома". Убедительно? Ведь в самом деле, по фасаду этой улицы нет жилых домов. Но какое отношение имеет это к поэзии? Во-вторых, по поводу слов "одни в пустой квартире их матери не спят" критик заявил: "В Москве почти не было тогда отдельных квартир". Это не так. И тогда в отдельных квартирах жили не только большие начальники, известные ученые, крупные военные, прославленные писатели. Вспоминаю, что в отдельных квартирах жили мои, тогда отнюдь не знаменитые однокурсники: Гарольд Регистан на Арбате, Владимир Комиссаров на Никитской, Люда Шлейман в Фурманном, Андрей Марголин на Первой Мещанской в Капельском переулке, да и сам Винокуров на улице Веснина... Но какое отношение имеет это к поэзии? Главный же упрёк таков: "Девчонки их подруги все замужем давно". Спрашивается, каким же образом все, если в поколении, которому было от двадцати до тридцати лет в 1946 году, имелось 15,6 млн. женщин и всего 10,8 млн. мужчин, т.е. на 4,8 млн. меньше? Проверил гармонию алгеброй... По-моему, это то же самое, что по поводу слов "Выхожу один я на дорогу" сказать, заглянув в справочник: "Спрашивается, почему же один, если в 1841 году, когда это написано, население России составляло, согласно статистическим данным (допустим), 63,7 млн.?" ...В принятом направлении можно продолжать и дальше: "Их матери не спят который год подряд? Нет, человек не может без сна столь длительное время. И наконец, почему именно "за Вислой"?".
...И невольно приходит мысль: разбираясь в наследии Кожинова, хватит ли у таких аналитиков, как В.Кожемяко, при всем их оптимизме и жизнерадостности еще и мужества, чтобы поспорить хотя бы о фигурах, подобных Винокурову?.. А ведь при этом надо помнить, что сам Кожинов не стеснялся вступать в спор с любым авторитетом, если речь шла о том, чтобы докопаться до истины или отстоять свою, часто совершенно неожиданную точку зрения. Иного отношения не потерпел бы он и к себе, поэтому его огорчила бы такая, например, похвала: "Возразить ему, а тем более его оспорить, никто не мог". Ведь если оспаривают Сократа и Аристотеля, Гегеля и Маркса, академиков Сахарова (совесть народа №1), Лихачева (с. н. №2), Солженицына (с. н. №3), то почему же хотя бы не возразить кое в чем и Кожинову, пусть уже и его в порядке серийного производства объявили "совестью русской интеллигенции" ("Завтра"№5)? И, конечно, ему возражали не раз... Вот радостный В.Кожемяко приводит его мысль: "Я могу согласиться, что Россия — некая тюрьма народов, но при условии, что те люди, которые её так называют, честно и логично скажут: европейские страны и США представляют собой кладбище народов". Журналисту эта уступка нравится, а я решительно возражаю: для меня "равенство" на таком уровне неприемлемо, я ни при каких условиях не могу согласиться, что моя Родина — "тюрьма народов" или "империя зла", пусть даже Буш сам объявит Америку зловонным болотом, на дне которого шевелится крокодил…
В январском номере "Нашего современника", вышедшем за несколько дней до его смерти, Кожинов, член редколлегии журнала, напечатал "Заметки на полях — но об очень важном". Там он писал: "Истина рождается в спорах, и полемика важна, более того, необходима не только между далёкими друг от друга, но и близкими по своим убеждениям людьми. Поэтому читатели не должны воспринять как нечто несообразное мой спор с двумя видными авторами и одновременно членами редколлегии нашего журнала". Спорит он с Александром Казинцевым и Сергеем Семановым, "уважаемым ветераном патриотического движения". И, следуя его собственному критическому духу, хочется сказать несколько слов о споре с А. Казинцевым.
Тот считает "реформаторов", доведших страну до гибельного состояния, не бездарными неумёхами, а сознательными врагами, умными и умелыми. В.Кожинов решительно возражает: "Прямых точных доказательств этого нет... Достоверных сведений о вражеских агентах не имеется". Какие еще нужны доказательства, какие сведения, когда полстраны замерзает, горит, тонет, вымирает от недоедания и болезней, а другая половина страны поет и пляшет!.. Тут сказалась давняя приверженность Кожинова к букве, к цитате, к форме. Он поверил бы, что это враги, только в том случае, если ему представили бы, допустим, изобличающие документы заговора, стенограммы тайных заседаний какого-то комитета и т.п. Да, к 1985 году страна нуждалась в переменах. И нельзя было бы подозревать во вражеских замыслах людей, которые взялись их проводить, но, видя, что ничего не получается, наоборот, становится всё хуже, через год-два, страдая вместе с народом, или изменили бы курс перемен, или ушли бы со сцены. Но ведь у нас всё не так. Да, ни Горбачев, ни Ельцин, ни Гайдар изначально не были врагами. Но, будучи людьми невежественными, самоуверенными, самовлюбленными, презирающими предшественников, они с каждым годом ухудшали положение, однако не меняли курс, не призвали других людей, не ушли, а запутались, обратились за помощью к Западу, попали к нему в полную зависимость и продолжали твердить, что иного пути нет. Наконец, настал день, когда надо было выбирать между благополучием Родины и своей шкурой. Они выбрали шкуру. Так из самовлюбленных невежд они стали предателями и врагами. Крайне странно, что Кожинов не понимал этого...
