В дальнейшем власти планируют включить в систему предуниверситетской подготовки и другие вузы, востребованные среди московских школьников. Налицо – выгода для всех: старшеклассник получает бесплатное репетиторство, вуз – подготовленного абитуриента, а город – высококлассных специалистов, которые выведут Москву на новый уровень экономического и социального развития.
Известный советский и российский историк и краевед, москвовед Сигурд Шмидт ушёл из жизни в возрасте 91 года.
Он известен своими многочисленными историческими работами, посвящёнными прежде всего эпохе становления Российского государства в Средние века, памятникам письменности и культуры.
Сигурд Шмидт родился 15 апреля 1922 года в семье знаменитого географа Отто Юльевича Шмидта. Он также является племянником философа Якова Голосовкера. Академик, заслуженный деятель науки РФ, Шмидт являлся автором более 500 научных статей по истории культуры, историографии, археографии и других.
Он был председателем Союза краеведов России, лауреатом премии правительства Российской Федерации в области образования, лауреатом Макариевской премии "за выдающийся вклад в развитие отечественной исторической науки".
Дмитрий Лихачёв когда-то охарактеризовал его как исследователя-историка широкого плана, организатора науки, воспитателя молодёжи, активного общественного деятеля, много времени отдающего вопросу охраны памятников истории и культуры. «Он лучший в наши дни знаток источников по истории России XVI века», - писал Д. Лихачёв.
С 1949 года он преподавал в Московском историко-архивном институте (Российский государственный гуманитарный университет), а с 1956 года – в Институте истории АН СССР (Институт российской истории РАН).
В последние годы Сигурд Шмидт занимался общественной деятельностью, был членом Совета при президенте по объектам культурного наследия, активно боролся со лженаукой и ревизионизмом.
Он обладал удивительной интеллектуальной энергией: будучи учёным с большой буквы, он не замыкался на профессии, а живо интересовался окружающей действительностью, реагировал на происходящее с добротой и пониманием. Обладал редким качеством глубоко интеллигентного человека – не давал почувствовать собеседнику собственного превосходства , тактично «поднимая» его до своего уровня. Общение с ним оставляло ощущение света и лёгкости в душе.
Редакция «Литературной газеты» выражает искренние соболезнования родным и близким Сигурда Оттовича.
На Новодевичьем кладбище столицы упокоился Пётр Ефимович Тодоровский. Кинорежиссёр. Оператор. Сценарист. Музыкант. Народный артист России. Автор многих фильмов, любимых разными поколениями зрителей, - "Городской романс", «Своя земля», «По главной улице с оркестром», «Военно-полевой роман», «Анкор, ещё анкор!», «Какая чудная игра», «Любимая женщина механика Гаврилова», «Ретро втроём» и других.
Фронтовик Тодоровский прожил 87 лет. Летом 1943-го он стал курсантом Саратовского военно-пехотного училища, а в 1944-м был направлен на фронт и дошёл до Эльбы.
Он из той достойнейшей когорты фронтовиков, чьи фильмы составили славу советского кино. Он ушёл вслед за Сергеем Бондарчуком, Юрием Озеровым, Станиславом Ростоцким, Григорием Чухраем, Сергеем Колосовым, благодаря которым мы многое знаем о Великой Отечественной, подвигах бойцов Красной армии.
Не имея музыкального образования, он написал музыку и песни ко многим своим фильмам. Его песни на стихи Геннадия Шпаликова широко известны.
В 1970 году Пётр Ефимович дебютировал как актёр в фильме Марлена Хуциева «Был месяц май». В мае его и не стало[?]
«ЛГ»
Путешествие по Русскому музею
Благотоворительный фонд "Система" выпускает к 115‑летию Русского музея книгу Евгения Рудашевского «Русский музей. Новая эпоха», построенную на интервью с его работниками. Представляем вниманию читателей фрагмент нового издания.
Елена Столбова (хранитель фонда живописи XVIII - первой половины XIX века) рассказывает: «Я здесь работаю ровно тридцать лет. Наш фонд – под крышей. Над нами – только чердак и небо. Фонд переехал в эти помещения сразу после возвращения из эвакуации в годы Великой Отечественной войны. Залов в нашем помещении несколько. В одном могут находиться стеллажи для экспонатов среднего размера. В другом – миниатюры. Дальше – зал с валами для накручивания и хранения больших полотен. Здесь же лежат валы с полотнами, для которых просто не было своего подрамника; чаще всего это работы, снятые с иконостасов церквей ещё в 1930-е годы. Не так давно валов было существенно больше. Весь зал был ими заставлен. Тут же лежали советские работы. Сталин, Ленин. Они везде висели, потом их сняли, закатали, привезли к нам. Сейчас для других периодов выделили отдельные помещения. Мы храним только живопись XVIII – первой половины XIX века, так что Сталин нам не к месту. Теперь лежит в соседнем фонде.
Большие картины непросто разместить в зале – нужно много места; а маленькие могут просто затеряться – их хранят в ящиках, совсем они не пропадут, но одна может запасть за другую...
Мы отбираем здесь и выставляем к стенке картины для будущих экспозиций. К примеру, сейчас готовится выставка « Двое ». Решено достать наиболее интересные полотна, где изображены два персонажа. Если вы пройдётесь сейчас по нашему фонду, то увидите, что к стенкам приставлены именно такие картины. Хорошая тема. Почему бы не скомпоновать выставку именно таких, парных героев? « Христосование » Фаддея Горецкого , « Купальщицы » Алексея Венецианова . Правда, «Купальщицы» – не совсем парная, картина. Если приглядеться, можно увидеть, как из-за деревьев за женщинами подглядывает мальчик.
Здесь, в залах, лежат упаковки от только что привезённых работ, вернувшихся с выставки, реставрации. Картины нужно аккуратно извлечь, проверить, затем уже разместить на законном месте.
Хранитель должен следить за всем. Полотна приходят, уходят. Нужно проверять всю документацию. Смотреть, не появилась ли новая протечка; с чердака нас порой заливает. Об этом надо сразу сообщить, иначе влага повредит экспонат. Хранители участвуют в написании текстов для выставочных каталогов. Часто приходят запросы из других музеев – о перемещении работ в довоенное, послевоенное время. Нужно изучать музейные архивы.
У нас среди картин много гастролёров. Часто переезжают по выставкам. Российским, заграничным. Потом возвращаются к нам – отдыхают перед следующей поездкой. Нас упрекают, что мы не выносим на основные экспозиции какие-то интересные работы, прячем их в фондах. Ничего мы не прячем. Работы часто выставляются, и в Петербурге тоже. Но понятно, что посетители не могут обойти все выставки...
Здесь тихо, спокойно. Можно в одиночестве, без лишних разговоров внимать картине. Изучать её, наслаждаться ею. Остаться один на один с ней; немногим людям дано такое наслаждение. Вот работа Григория Чернецова « Площадь святого Петра в Риме во время папского благословения ». Если вы были в Риме, то поймёте, что такой вид с площади не открывается. Если смотреть с этой точки, то фасад полностью закроет купол. Художник рисует реальные объекты, но в сущности создаёт свой мир, свою перспективу. Никаким современным объективом не уместить всё это в одну фотографию. Та же колоннада собора Святого Петра – огромная, необъёмная. Колоннада нашего Казанского собора более человечная – её можно объять; она похожа на простёртые руки. Но в Риме это уже всемирный размах рук; никак, ничем не охватить, только кистью Чернецова.
Тут же – картина Максима Воробьёва « Исаакиевский собор и памятник Петру I ». Максим Никифорович жил в Академии художеств (там были квартиры педагогов). Многие годы следил за строительством собора. В конце концов написал это полотно. Так увидеть собор практически невозможно. Если только с большого расстояния – в подзорную трубу. Стоя здесь, под Медным всадником, вы не сможете так обозреть купол и фасады.
Каждый художник видел мир по-своему. Здесь, в тишине фонда, можно с каждым из этих миров познакомиться, сблизиться. Присмотреться к работам того же Сергея Зарянко . У него был какой-то дефект зрения, в итоге картины получились с почти иллюзорным налётом. Недавно ещё у нас стоял его « Портрет художника и скульптора Фёдора Петровича Толстого, вице-президента Академии художеств ». Сейчас он переехал на выставку в Инженерный замок. Фёдор Толстой изображён со старческими слезящимися глазами. И мех – действительно мягкий, тёплый... Если не видеть всю картину целиком и только издалека случайно уткнуться взором в глаза, нарисованные Зарянко, то эффект будет неожиданным, даже страшным – полное ощущение человеческого присутствия.
