Кроме того, тестирования столичных чиновников на полиграфе продолжатся. По мнению Сергея Собянина, это эффективный механизм проверки и помогает сделать все процессы в системе государственных закупок прозрачными.
Реализация комплекса мер по противодействию коррупции является системной работой, без которой невозможны полноценное функционирование и развитие города. Результаты этой борьбы заметны уже сейчас, и власти Москвы прикладывают все усилия, чтобы эти результаты были более впечатляющими.
Николай БРЕКАЛОВ
Роман ШАБАНОВ
Родился в 1979 г. в Уфе. Учился в Авиационном университете им. Серго Орджоникидзе, в Академии искусств. Создал три театральные студии. Работал режиссёром в маленьких городах России, альпинистом, монтировщиком, технологом по обработке металлов, экономистом, тренером по ораторскому искусству. Сейчас живёт в Москве.
Меня зовут Родька. Родмир. Родина и мир в одном лице. Вот так имечко, скажете вы, а я возражу - очень толковое. Тогда мода такая была называть всех. В советские времена. Родился я в советское время, а вырос уже в России. Пару слов о себе – люблю маму, папу, друзей, если они не задиристые. Об остальном по ходу нашего рассказа.
Первый день в школе. Одни вопросы в голове, где я буду учиться, с кем. Обшарпанные стены, потолок, капающая жидкость (надеюсь, вода). Прошлогодние плакаты, запах половой тряпки. Московская школа. Кеды, ветровки. Номер 345. Сейчас подойдут. Нахальный взгляд. Нога дёргается, волнуются, так как не уверены, что перед ними слабак. Но они здесь – первые, и в любом случае надо показать, кто есть кто. Поехали.
– И откуда ты? Из Житомира небось? Или Архангельска.
Это спросил самый рыжий. Рыжих было трое. У них мода в школе на рыжих, что ли? Он что-то жевал и при этом делал это так механически, что ему удавалось говорить без дефектов.
– Смотри, смотри, какие у него патлы. Образец для[?] под-ража-ния.
Я молчал. Мне было интересно, как они все заводятся при моём хладнокровии.
– Ты какой-то… – (ну, давай-давай, пока опасаются пользоваться ругательствами, пока только внешним видом запугивают), – интересный.
Ну что ж, действительно, меня можно долго изучать. Пусть я одет просто, ношу волосы до плеч, не признаю школьной формы, но и не предпочитаю расхоложенности в одежде, не говоря уже о поведении.
Они меня обступили. Почему я молчал? Во-первых, моё воспитание подсказывало мне дать возможность высказаться, во-вторых, они здесь свои, а мне это ещё предстояло.
– Что мы делаем с такими интересными личностями, как… – рыжий повыше указал на меня пальцем и что-то изобразил губами, что-то смешное для остальной ватаги, – те заржали, гул пошёл по коридору.
– Вешаем на доску почёта.
– Не трухай. Не со всеми так поступаем. Обычно с девчонками и малыми. Те, на которых написано – сосунок.
– А на мне что написано? – спросил я. Я был спокоен. Всё, что они делали, было наивно и глупо. Но я смотрел на них и делал вид, что ошарашен их поведением. – Прочтите.
– Пока не знаю, – важно сказал самый высокий. – Но я думаю, что в ближайшее время буквы выступят на твоём лбу.
Они снова заржали. Да, громко, складываясь пополам и показывая друг на друга, словно смеялись уже не над сказанным словом, а над скрюченной от смеха позой. Я сказал (не любил я пустую смешливость):
– Прекрасно. Значит, вы тестируете всех новеньких. Вы – комиссия помимо взрослых, такая внештатная комиссия по приёму в свои.
Это им понравилось. Они перестали смеяться, как-то по-другому посмотрели на меня. Вероятно, их никогда так не называли, а это громкое – "комиссия", а не шпана, хулиганьё и последняя свора, да и то, что я это определил, тоже сыграло на руку.
– Ты зришь в корень, – говорили они попеременно. – Без неё всё бы развалилось. Это хорошо, что хоть кто-то смотрит на это с пониманием. А то все как страусы. В песок.
– Нет, проверка нужна, – сказал я. – Я и сам проверяю человека при знакомстве. Провожу рентген.
– Вот бы аппарат такой – сунул человека, а на табло всё написано: кто он и что он, – сказал один. – Тогда бы проще было.
– Тогда мы были бы не нужны, – сказал другой. – Да мы и так сами, как этот аппарат. Даже лучше. Вот и новач это заметил. Правда, новач?
Я кивнул головой. Что ж, по душе я им пришёлся. В этом я не сомневался. Правда, был среди них один хохмач. Коренастый и очень любопытный.
– Подожди, ребя, – сказал коренастый и сделал шаг ко мне. – Хороший-то он хороший, вот только откуда?
Он смотрел на меня исподлобья, искал во мне червоточинку – обходил, повторял снова, полушёпотом, «откуда» – делал это так, что другим стало не по себе.
– Стой, ты же видишь… свой парень.
Так было всегда. Я появлялся в новом месте – меня встречали с гонором, который переходил на нормальное общение. За гонор извинялись, что, мол, не признали, бывает. Я понимал и знал, что появится валенок, который не поймёт мои твёрдые позиции и убеждения. Ему не по нутру, что я так легко занял место свояка. Ему нужно меня прощупать, да так, чтобы в рёбрах гудело.
– Я интересуюсь, откуда он, – кричал коренастый. Он был крепкий. Бугры мышц и лошадиный оскал были сродни животному. Разве что не было рыка. – Это плохо?
Рыжий парень, с которым я нашёл общий язык, приметив его сразу, – вести диалог нужно с главарём, тогда будет толк, – кивнул головой от раздражения.
– Так спроси его как есть. Не надо устраивать шоу. Что за привычка – прелюдия к вопросу.
Но это не успокоило крепыша. Он посмотрел на компанию, которая ещё недавно была возбуждена от предвкушения насладиться новобранцем, а сейчас лебезила как никогда.
– Это же ритуал. Перед главным вопросом – испытание. Вы что, изменили своим принципам? Ну, вы даёте!
– Здесь другой случай, – говорил главарь.
Я улыбался. Я понимал, что драки не будет, но этот верзила обязательно устроит допрос с пристрастием. Мне оставалось ждать, когда внутренние междоусобицы закончатся и наступит моя очередь выступать.
– Какой случай?
– Он не нуждается в прохождении этого испытания.
– Почему?
– Да потому, что и так видно.
– Может быть, вам видно, но мне кажется…
– Что тебе кажется?
– Порядок, ребята, – прервал я жгучую дискуссию. Ещё не хватало, чтобы они из-за меня сцепились. – Он всего-то и хочет – узнать, откуда я приехал. Так вот: я приехал, точнее прилетел, из Лос-Анджелеса.
Они засмеялись, кроме коренастого. Тот посмотрел на меня с усмешкой, поковырял в ухе и серьёзно сказал:
– Ну а теперь, правду.
– Я из LA, – ответил я. – Наша квартира недалеко от Гриффит-парка.
– Гриффины, – засмеялся самый полный из них.
– Врёшь, – проворчал коренастый. – Ты чего из нас сусликов делаешь? Я, к твоему сведению, не похож на суслика.
Он не был похож на суслика, он, скорее, походил на средних размеров кабанчика.
– Если бы это был я, – печально сказал я. – Мои родители. Они вечно переезжают с места на место. Они у меня выводят вирусы. Не у меня, а вообще. Учёные, одним словом. Меня тоже хотят в свои ряды записать, но я как-то не очень люблю вирусы.
– Ну и… – переминался с ноги на ногу верзила. Он весь напрягся, его лицо покраснело, и он говорил, не разжимая губ.
– Что «и»? – спросил я.
– Что-то я не верю, что из Америки приехал в обычную школу.
Он мог меня ударить или взять за грудки. Ему хотелось, но пока ещё не было достаточно веских обстоятельств к этому, и он добавлял масла в огонь и готовился к прыжку.
– И там обычная школа, только преподавателей почти нет, – осаждал его я.
– Как так – нет? – он был похож на пузырь, который сейчас или взлетит, или лопнет с громким хлопком. Я же вёл разговор на двух уровнях – доверительно-отстранённый – кивал головой, но не позволял им говорить наперекор. Что ж, это была не первая школа. Опыт у меня был.
– Точнее, они есть, просто относятся к тебе очень уважительно. Зовут по имени- отчеству и не спрашивают задание, если ты не учил.
– Не может быть.
Они собрались вместе. Я улыбнулся. Если бы они знали, отчего мне стало смешно. Приятного мало. Компания рыжих, толстых, худых животных, с отнюдь не человеческими качествами, была лицом этой школы. Точнее, по моему мнению, другой части тела. Они были глупы и не могли понять, что я говорю. Я говорил, словно пел песню, которую знал с детства. Они слушали и не знали, как реагировать на неё.
– Они говорят, что вы пришли учиться, если не хотите, то вас никто и не держит. Но все учатся, потому что понимают, что только так добьёшься успеха.
– Вот история, – проговорил коренастый. Он сбавил свой гонор и смотрел на меня, как на кувшин в музее, редкий и ужасно дорогой.
