Александр Архангельский - Тем временем: Телевизор с человеческими лицами

Прохорова. Я хочу сказать, что я-то вообще занимаюсь производством интеллектуальной литературы. Собственно, один из моих главных проектов — это пересмотр понятия «культура», расширение его и тем самым некоторое повышение уровня культурного. А в данном случае, мы сами себе противоречим. Советская власть вроде бы, прививала такие невероятные ценности, а почему же такой низкий уровень-то в стране? Вообще же, мы сейчас будем долго препираться, а мы вед с Вами по одну сторону баррикад… (Хазанов. Да.) …и даже баррикада у нас одна и та же… (Хазанов. Да и баррикады-то нет вообще.) Я хотела только одно сказать: как сделать эффективной помощь культуре? Есть разные способы. Есть государственная поддержка, есть частная поддержка, причем не личная, по принципу ты мне нравишься — вот тебе денег, как это было в начале 90-х. А нужно создавать фонды и целую инфраструктуру поддержки. Вот о чем надо говорить. И как это выстраивать, и насколько это будет эффективно.

Один из выпусков был как раз посвящен — проблеме перехода на новую схему бюджетирования театров и музеев, предлагающей необходимость выбрать: вы государственные? тогда управляетесь извне, в том числе финансово; вы сами распоряжаетесь заработанным? тогда вы не на дотациях. Против выступали Ирина Антонова, директор ГМИИ им. Пушкина и режиссер Михаил Левитин; за — бизнесмен, президент фонда «Прагматика культуры» Александр Долгин и режиссер Эдуард Бояков; театральный критик Роман Должанский тоже порицал старые театры.

Через некоторое время пришло письмо на бланке Союза театральных деятелей. Цитирую:

«Союз театральных деятелей Российской Федерации

Руководителю программы «Тем временем» Архангельскому А. Н.

Уважаемый Александр Николаевич!

Я был потрясен, именно потрясен Вашей последней программой, вышедшей в эфир 31 января 2005 года. Уже два месяца Союз театральных деятелей России ведет огромную работу, пытаясь наладить диалог с властью, чтобы предотвратить реформирование отечественного театра, которое, по сути, означает его разрушение. Мы собрали театральную общественность, провели пресс-конференции, круглые столы с участием выдающихся деятелей театрального искусства, наши специалисты серьезно работают с руководителями экономических ведомств. И прекрасно зная это, Вы делаете передачу на ту же тему и не зовете в нее представителей Союза театральных деятелей РФ. Однако приглашаете для главного высказывания Эдуарда Боякова, бывшего генерального директора фестиваля «Золотая маска». Как это понимать? Почему человек, который не имеет никакого отношения к живому театральному процессу (единственный плохой спектакль, им поставленный, в расчет браться не может), в Вашей передаче выступает экспертом по этому вопросу? А вопрос для людей театра очень и очень серьезный, ведь речь идет о судьбе русского театра, и это не высокопарные слова. У Вас высказывается театральный обозреватель газеты «Коммерсантъ» Роман Должанский, чья точка зрения мне тоже хорошо известна. Другую позицию в Вашей передаче отстаивали только два человека — Михаил Левитин и Ирина Антонова.

Мне интересно, каким был замысел Вашей программы? Просто светская беседа или Вы все же предполагали серьезный разговор на тему, которая не может не волновать любого человека, занимающегося культурой, да, наконец, просто гражданина своей страны? Но тогда мне непонятен выбор участников. Что это? Намеренные действия или просто равнодушие? Неужели Вы не испытываете тревоги, неужели Вас не волнует, будут ли сохранены театры в небольших российских городах? (…)Вопросов у меня возникло много, к сожалению, на некоторые есть даже ответы. Мне бы хотелось, чтобы в дальнейшем не возникало такого рода ситуаций. Я очень надеюсь, что Вы меня правильно поймете.

С уважением,

Одна из драм нашего времени: чудовищный разрыв между языком современной мировой культуры и языком культуры отечественной. Переводные книги, которые пользуются спросом на Западе, часто оседают мертвым грузом на наших книжных складах. Читатель, даже продвинутый, не «считывает» многие сюжетные ходы, не воспринимает картинку, построенную на непривычных решениях. То же самое — с кино. На последнем Московском кинофестивале показывали выдающийся фильм австрийского режиссера Ханеке «Белая лента», получивший Золотую Пальмовую Ветвь в Канне; зал смотрел на экран в раздраженном напряжении, многие просто уходили. А ведь это был не авангард, не дерзкий эксперимент, а вполне связный рассказ о странных событиях в деревне перед самой Первой мировой войной. Просто совершенно непохожий по стилистике, по способу подачи, по ассоциативным ходам на лучшее российское кино. И зритель — отторгает Ханеке. Не понимая, как стыкуются между собой эпизоды, по каким законам одно вытекает из другого. Даже такой специально обученный и «насмотренный», какой и ходит на кинофестивали.

Еще хуже дело обстоит с актуальным искусством. Во-первых, для большинства традиционных зрителей все оно — как японцы и китайцы для европейца, как европейцы для китайцев и японцев — на одно лицо. Во-вторых, то, что сейчас обсуждается в мире, как правило, не вызывает отклика в России. А то, что вызывает отклик в России, чаще всего не воспринимается в мире. Из этого никак не следует, что мир прав, а Россия виновата. И что на всякий актуальный чих надо здравкаться. Но даже прежде чем отвергнуть, неплохо было бы понять: с чем мы все-таки имеем дело, выучить язык нового искусства хотя бы на самом первом, примитивном уровне. Может быть, тогда станет ясно, как относиться к актуальному искусству, что и по каким критериям принимать, что и на какой основе отторгать.

Способен ли хоть кто-то внятно ответить на эти детские вопросы?

Участники: Леонид Бажанов, который руководит Государственным Центром Современного Искусства, Олег Кулик, который крайне успешно продает свои работы в разных актуальных жанрах, Александр Морозов, который долгие годы руководил в Третьяковке разделом современного искусства, а ныне — доктор искусствоведения, член-корреспондент Российской Академии Художеств и председатель Ассоциации искусствоведов России. За разговором гостей внимательно следят эксперты: Андрей Ерофеев, который в то время руководил Отделом новейших течений Третьяковской галереи, а теперь с Третьяковкой судится; и Александр Копировский, доцент кафедры церковного искусства Свято-Филаретовского православного института.

Ведущий (впрочем, отчасти кокетничая). Я не только волнуюсь, но и чуть смущаюсь, хотя я, вроде бы, человек не застенчивый. Потому что буду говорить о предмете, в котором, как продвинутый обыватель, не понимаю ровным счетом ничего. У меня есть критерии для оценки искусства прошлого, я понимаю, что мне нравится, что не нравится и могу объяснить, почему. А когда речь заходит об актуальном искусстве, я немею. Проблема критериев — роковая. Но сначала объясните, что такое вообще «актуальное искусство»? Вот Центр, который возглавляет Бажанов, называется Центр Современного Искусства. Андрей Ерофеев возглавляет Отдел новейших течений. Но мы при этом говорим: «актуальное искусство», «современное искусство», и вроде бы имеем в виду нечто различное. В чем разница?

Бажанов. Современным называют искусство, которое возникло после Второй Мировой войны, хотя истоки его, конечно, в авангарде начала ХХ века. Актуальное искусство связано с сиюминутными дискурсами, проблематиками, ситуациями; это искусство, связанное с жизнью.

Кулик. Есть современное, а есть остро современное. (Ведущий, понятливо: «Актуальное» — это остро современное, такое приперченное.) Одно спайси, другое вери спайси. Большая разница, кстати.

Морозов. Слушайте, слова же должны иметь какое-то определенное значение. «Актуальное» — что это значит? Для кого актуальное? То, что имеют мои собеседники в виду, актуально для них и еще для целого ряда людей, что я не ставлю под сомнение. Но есть масса людей, для которых актуально совершенно другое. Что касается современного искусства, контемпорари-арт, то это термин, введенный американской критикой, чтобы отделить его от модерн-арт, грубо говоря, от авангарда начала ХХ века. Контепорари-арт — вся практика современного искусства. Это я понимаю. Но когда мне начинают говорить, что вот то актуально, и только оно, я понимать перестаю. Например, Леонид Александрович Бажанов, мой коллега, очень симпатичный человек, когда был один из руководителей Министерства Культуры и общался с большим количеством художников, ему ничего не стоило сказать, что они все покойники. А я так сказать не могу. Ни себя покойником не считаю, ни тех, кто имеет другие взгляды на актуальность. Значит, и терминология эта условная, групповая.