Ознакомительная версия.
Неприятие лидерского типа организации движения было осознанной позицией для многих из организаторов Ассамблей:
«Я думаю, этот опыт прямой демократии был для нас очень важен. И, думаю, я сыграла большую роль в том, что у нас появились ассамблеи и так далее. Это была настоящая политизация людей. Что было до этого? До этого власть нас довела до такой ситуации, что мы могли протестовать только своим телом, только присутствуя где-то в каком-то месте, без политической агенды, без лозунгов, без акций, просто телом. И люди даже не решали, где это тело должно находиться, потому что за них решали какие-нибудь Маши Бароновы. А тут люди вдруг поняли, что они хотятрешатъ сами, что они хотят построить какое-то микросообщество, в котором тоже хотят что-то решать сами».
Однако порой борьба с угрозой «вождизма» приобретала гротескные формы. Взрывы недовольства случались, когда кто-то из медийных персонажей давал интервью или выступал в СМИ от лица активистов. Однажды под удар гнева попал депутат Дмитрий Гудков. На одной из Ассамблей его уполномочили вести переговоры с полицией об освобождении очередных задержанных и об условиях прекращения арестов. О своих переговорах Гудков рассказал журналистам. Но кто-то распустил слух, что Гудков назвал себя лидером и чуть ли не комендантом лагеря (как выяснилось позже, это не соответствовало действительности). Несколько сот человек окружили Гудкова с криками «уходи!» и другими гораздо менее литературными претензиями. Депутат вступил в полемику. Ситуация накалилась. Выйти из нее без потерь удалось только благодаря вмешательству людей из организационной группы Ассамблеи.
Впрочем, нельзя не признать, что цели и задачи большинства активистов, с одной стороны, и многих из тех политиков, которые поддерживали протест, с другой, — действительно расходились. Например, тот же Дмитрий Гудков изложил свое видение задач оппозиции в опубликованной в «Ведомостях» статье «Чего хотят революционеры». В ней он вместе со своими соавторами описал оптимальную, на его взгляд, стратегию. «Оппозиции придется сделать так, — писал Гудков и его коллеги, — чтобы ее требования начали восприниматься элитой как заманчивые предложения».
Для этого авторы предлагали отказаться от обсуждения социальных и экономических проблем, которые лишь раскололи бы оппозицию. Кроме того, по их мнению, следовало дать правящей элите убедительные гарантии личной безопасности и неприкосновенности ее собственности. «Сегодня крупные собственники консолидированы вокруг режима во многом потому, что опасаются пост революционного передела собственности и массовых расследований сомнительных экономических практик предшествовавшего периода. Значительная часть бюрократии высшего и среднего звена, которая, может быть, внутренне готова поддержать политические изменения, также поддерживает режим из опасения масштабных антикоррупционных расследований. Если снять подобные опасения, многие из этих людей смогут открыто поддержать оппозицию или, по крайней мере, саботировать выполнение неправомочных указаний в случае развития политического кризиса», — писали они и делали вывод: «В связи с этим ради бескровной эволюционной трансформации политической системы оппозиция должна открыто признать необходимость широкого набора недемократических гарантий действующей элите».
Гудков и его коллеги понимали, что «осуществление подобной амнистии будет весьма непопулярно, особенно в кругах радикальной оппозиции». Поэтому в своей статье, адресованной тем самым представителям элиты, про которых и шла речь, они прямо писали: «Представляется, что общественный договор о новых правилах политической жизни должен достигаться между умеренными представителями власти и умеренными представителями оппозиции». Среди прочего в статье вновь называлось имя Алексей Кудрина как идеального посредника в переговорах между сторонами[149].
Для контраста приведем цитату из одного из наших интервью с активистами Оккупай Абая, в котором речь шла о возможности сотрудничества гражданских движений с властью: «На Оккупае для меня было неожиданно, что и люди сами не хотят сотрудничать. Я ожидала, что люди захотят что-то требовать законными методами, договариваться тайно. А они вообще шли в отказ». Эта цитата вполне релевантна тем настроениям, которые господствовали в майских лагерях оппозиции и в активистских сообществах вообще в том виде, в котором они оказались зафиксированы в собранной нами базе интервью и в других доступных источниках.
Стихийное недоверие активистов к публичным политикам и «ВИПам» возникло не на пустом месте.
Демонстрация 6 мая, столкновения и последовавшая за ними эпопея «оккупаев» стали высшей точкой в истории протестного движения 2011–2012 гг. Это был момент наибольшего подъема гражданских инициатив, который продемонстрировал очень большой потенциал самоорганизации гражданского общества и выявил тенденции его политической и организационной эволюции. Однако реализоваться этот потенциал не успел: полицейское давление на активистов вернуло инициативу в руки политиков, выступавших как на стороне власти, так и бывших ее умеренными оппонентами.
«За нашу и вашу свободу»: репрессии и реакция активистов
27 мая прямо на улице была арестована левая активистка, анархистка Александра Духанина. Ей предъявили обвинения в сопротивлении полиции в ходе событий 6 мая. По версии следствия она являлась участником беспорядков и бросала куски асфальта в бойцов ОМОН, которые прибыли на место для урегулирования конфликта. Через несколько дней суд выбрал для нее меру пресечения — домашний арест.
На следующий день, 28 мая, были задержаны и 30 мая арестованы судом другие участники «Марша миллионов»: Андрей Барабанов и Максим Лузянин. В первой декаде июня к ним присоединились активисты Степан Зимин, Михаил Косенко, Ярослав Белоусов, Денис Луцкевич, Владимир Акименков, Федор Бахов, Александр Каменский, Рихард Соболев, Артем Савелов. Из них двое были националистами (Рихард Соболев и Ярослав Белоусов), двое левыми активистами (Степан Зимин, Владимир Акименков), Олег Архипенков был сторонником «Другой России». Позже будут арестованы другие участники Марша миллионов (Леонид Ковязин, Сергей Кривов и левые активисты Николай Кавказский и Алексей Полихович). Аресты продолжались целый год, и к концу апреля 2013 г. по делу проходили уже 28 обвиняемых.
В то же время власть демонстрировала, что никаких мер в отношении ОМОНовцев, применявших явно непропорциональное насилие против протестующих, применено не будет. Наоборот, 31 мая московское правительство заявило, что оно выделит полицейским и омоновцам, участвовавшим в разгоне шествия 6 мая, квартиры в столице[150]. Трудно было неправильно понять этот жест.
В сфере большой парламентской политики тоже появилась новая интрига, связанная с массовым протестным движением. Уже 11 мая депутат от фракции «Единая Россия» Александр Сидякин предложил принять поправки в закон о митингах и демонстрациях, в соответствии с которыми штрафы за любые нарушения в ходе массовых акций должны были быть увеличены в сотни и даже тысячи раз — до 1,5 млн рублей. С необычайной оперативностью эти поправки были приняты в первом и (с некоторыми изменениями) во втором чтениях. Несмотря на протесты парламентской оппозиции, правозащитников и даже советника президента по правам человека, принятие нового одиозного закона было запланировано на начало июня — перед очередным «Маршем миллионов» 12 июня. Тогда фракция «Справедливая Россия» объявила о проведении «итальянской забастовки», направленной на саботаж обсуждения законопроекта (поскольку у ЕР было парламентское большинство, оппозиция просто не могла провалить ее законопроект). 5 июня, когда законопроект был принят голосами партии власти, справедливороссы и коммунисты попробовали сорвать его окончательное утверждение сотнями мелких, порой абсурдных поправок (например, штрафы предлагалось исчислять исходя из среднерыночной стоимости полицейской каски). Всего они вынесли на отдельное обсуждение 359 поправок. Но депутаты от «Единой России» наловчились отвергать поправки буквально за 10 секунд и таким образом отвергли все предложения оппозиции. Елубокой ночью законопроект был все-таки принят. На следующий день его проштамповал Совет Федерации, а 8 июня закон был подписан Путиным и вступил в силу[151]. В знак протеста против принятия закона из президентского Совета по правам человека вышли девять общественных деятелей и правозащитников.
Появились данные о том, что следственные органы оказывают давление на арестованных активистов, принуждая их давать показания против публичных лидеров протестного движения — Сергея Удальцова и Алексея Навального. Например, адвокат Артема Савелова, Фарид Муртазин, заявил, что его подзащитного принуждали дать показания, что 6 мая он выполнял распоряжения Навального[152], аналогичное заявление сделал и адвокат Дениса Луцкевича, Сергей Леонов[153]. Становилось ясно, что готовится громкий политический процесс против активистов и лидеров протестного движения.
Ознакомительная версия.
