Однако в 1956 году, как вспоминает генерал КГБ В. Ши-ронин с 1982 года возглавлявший 5-отдел Управления КГБ, занимавшийся, в частности, оперативной разработкой НТС, на совещании представителей американских и британских разведслужб, проходившем 28–29 февраля 1956 года в Лондоне, руководством СИС было принято решение отказаться от сотрудничества с НТС в области стратегической разведки. Свое решение британские разведчики мотивировали непродуктивностью сотрудничества. Были у англичан и подозрения о массовом внедрении в НТС агентуры КГБ.
Примерно с этого момента началась новая фаза деятельности НТС в области психологической войны. Особую заинтересованность в этой работе проявили соответствующие структуры США. НТС была фактически передана вся работа с диссидентами в Советском Союзе.
Термин «диссидент» как «орудие» психологической войны, пожалуй, впервые был введен в обиход в плане «Дропшот»[214]. В нем рассматривались вопросы ведения войны против СССР с использованием атомного оружия, а также обосновывалась настоятельная необходимость психологической войны в мирное время. Авторы «Дропшота» подчеркивали:
«Психологическая война — чрезвычайно важное оружие для содействия диссидентству и предательству среди советского народа; она подорвет его мораль, будет сеять смятение и создавать дезорганизацию в стране… Широкая психологическая война — одна из важнейших задач Соединенных Штатов. Основная ее цель — прекращение поддержки народами СССР и его сателлитов нынешней системы правления».
Фактически с этого момента диссиденты, или инакомыслящие, были признаны «солдатами» по ту сторону фронта психологической войны. Но контролируемыми и финансирующимися соответствующими западными структурами. По этому поводу в плане «Дропшот» не двусмысленно отмечалось: «Эффективного сопротивления или восстаний можно ожидать только тогда, когда западные союзники смогут предоставить материальную помощь и руководство, заверив диссидентов, что освобождение близко…»[215].
Спустя десятилетия, в 1990 году, Тенгиз Гудава в своей статье «Что мешает развалу советской империи», опубликованной в газете «Новое русское слово», напишет: «Только очень необъективный человек может утверждать, что в феномене столь выгодной Западу горбачевской перестройки не принадлежит одна из решающих ролей правозащитному движению в СССР. Сама «гласность», сама «демократизация» и прочие атрибуты горбачевизма — не что иное, как перепевы старых диссидентских мотивов. Но что без Запада само правозащитное движение в СССР?… Советского диссидентства без Запада не могло быть так же, как не может родиться от женщины ребенок без известного участия отца. Имена Солженицына, Буковского или Щаранского остались бы лишь в памяти их сокамерников да в архивах КГБ, если б не фактор Запада. Без этого фактора не было бы ни диссидентской литературы, ни «хельсинских групп», ни отказников, ни Вацлава Гавела, ни Леха Валенсы. Все погребли бы братские могилы ГУЛАГа, о котором бы толком даже никто ничего и не знал, ибо не было бы ни «Архипелага ГУЛАГ», ни «Колымских рассказов». Запад посредством своих «радиоголосов», правозащитных организаций, выступлений президентов и сенаторов, эмигрантской прессы и пр. ловил малейший единичный лучик инакомыслия в советском царстве тьмы, пропускал его через увеличительное стекло правозащитной политической доктрины, объединял — и возвращал Советам в виде мощного прожектора, что в итоге доконало коммунистов»[216].
Забегая вперед, заметим, что со временем «правозащитное движение» в СССР, «доконав коммунистов», взялось за российскую государственность.
Публицист А. Воеводин в этой связи пишет: «Однако правозащитники так и не поняли, что пути борцов, не важно, за чьи права, и нормальных людей порядком разошлись, и теперь господа правозащитники на своем бронепоезде, не слыша никого и не разбирая дороги, несутся в сторону огульного поношения всего, что происходит в России[217].
Другой журналист, Олег Попов, говоря об отечественных «борцах за права человека», справедливо замечает: «Посылая свои «свидетельства» в зарубежные и международные организации, обращаясь с заявлениями в Совет Европы с требованиями «наказать» Россию за ее «плохое поведение» в Чечне, исключить из ПАСЕ (С.А. Ковалев); выступая в подкомитете конгресса США о ситуации в Чечне и «состоянии со свободой слова в России» (Е.Г. Боннер, Л.А. Пономарев), правозащитники ставят себя ВНЕ российских высших и легитимных государственных институтов — Думы, правительства, Верховного суда. Иными словами, они ставят себя ВНЕ российской нации и тем самым, по существу, они ведут себя не как граждане Российской Федерации, а как граждане некоего всемирного государства. В своих статьях, выступлениях и интервью Е.Г. Боннер, С.А. Ковалев, А.П. Подрабинек, В.И. Новодворская, И.Ю. Алексеева настаивают на приоритете прав человека над государственным суверенитетом. В интервью радио «Свобода» (1998 г.) Е.Г. Боннер и С.А. Ковалев выражали желательность создания постоянно действующего международного механизма по принуждению «провинившихся» стран к выполнению обязанностей по соблюдению прав человека». Особенно ярко правозащитная деятельность «российских» борцов за свободу проявилась в период вооруженных конфликтов, в частности, в бывшей Югославии.
Вот простой пример из статьи того же Олега Попова: «Отношение многих правозащитников к США (а заодно и к России и Сербии) кратко, но недвусмысленно выразил С А. Ковалев, выступая в Русском центре Гарвардского университета (США). На вопрос, кто и как себя вел в косовском кризисе 1998–1999 гг., он ответил: «Лучше всех себя вели США и КЛА (албанская террористическая организация в Косове. —А.О.), а хуже всех Сербия и Россия…» И далее: «Чем безоговорочней и решительней тот или иной правозащитник поддерживал военную агрессию США и стран НАТО против Югославии, тем больше и сильнее он сегодня кричит о «геноциде» чеченского народа, о «зверствах российской военщины» в Чечне»[218].
Ни для кого сейчас не являются секретом источники финансирования правозащитного движения. Так, по словам лидера движения «За права человека» (в 1990-х гг. — один из руководителей партии «Демократическая Россия») Л.А. Пономарева: «Деньги мы вынуждены искать в достаточно ограниченном количестве мест — фактически это полтора десятка международных фондов, которые спонсируют правозащитное движение»[219].
К слову сказать, в отличие от российских «правозащитников», обеспокоенность «развитием агрессивной политики НАТО», в частности, по отношению к Сербии, выразили некоторые объединения русской эмиграции. Так, например, Конгресс русских американцев осудил действия американских военных в Югославии, а его президент П. Будзилович даже отказался от престижного приглашения стать почетным членом комитета по празднованию пятидесятой годовщины НАТО[220].
Но вернемся в эпоху холодной войны.
По словам бывшего главы Управления по делам СССР ЦРУ Гарри Розицкого, первые связи с диссидентскими группами в Москве были установлены на Московском международном фестивале молодежи в 1957 году. Спустя два года во время выставки ЮСИА в Москве в руки американских разведчиков попали и первые экземпляры подпольной литературы и нелегальных студенческих журналов. Это, по словам Г. Розицкого, «ознаменовало начало публикации советских подпольных материалов на Западе»[221].
Информация к размышлениюЮСИА — Информационное агентство США. Создано в августе 1953 года. В 1963/64 финансовом году бюджет агентства составлял 140 миллионов долларов, а в 1964/65 году — 154 миллиона. В июне 1966 года юридический комитет сената США высказался за проект закона о создании при ЮСИА специальной академии для подготовки специалистов в области ведения психологической войны. Джон Б. Уиттон, один из ведущих американских специалистов по вопросам ведения пропаганды, еще в 1960-х годах следующим образом определил три основные задачи, поставленные перед ЮСИА:
«Первая. Содействовать созданию за рубежом точек зрения, способствующих достижению внешнеполитических задач Соединенных Штатов.
Вторая. Содействовать достижению внешнеполитических задач Соединенных Штатов, создавая перед всем мирам образ сильной, демократической, динамичной Америки, заслуживающей сотрудничества со стороны всех свободных народов.
Третья. Содействовать достижению внешнеполитических задач Соединенных Штатов, информируя президента, государственного секретаря и других официальных лиц о реакции зарубежных народов на проводимую Соединенными Штатами политику, осуществляемые ими программы, официальные заявления»[222].
