Одним из путей вхождения в «честную жизнь» являлось замужество, но даже в 1914 г. по этой причине комитет освободил менее 2% проституток, ибо женитьба на проститутках, особенно мужчин из общества, редко заканчивалась благополучно. На Первом съезде по борьбе с торгом женщинами приводились данные, иллюстрирующие развитие этой формы социальной реабилитации публичных особ. По сведениям Врачебно-полицейского комитета Петербурга, за 9 лет — с 1901 по 1910 г. — было заключено 4 брака. В трех случаях девицы вышли замуж за мелких торговцев и покинули пределы города. Один брак был типичным мезальянсом. Как сообщалось на съезде, «молодой обеспеченный человек, начитавшись Л. Н. Толстого, решил спасти девушку, но между ними было полное неравенство в развитии, и брак распался»[228]. Более удачной оказалась женитьба известного революционера П. П. Шмидта. В конце 80-х гг., по-видимому, в момент посещения публичного дома, юный мичман, разделявший взгляды демократов-шестидесятников, в частности Н. В. Шелгунова, решил спасти одно из падших созданий. Вот как он сам описывал данную ситуацию: «Он (Доменика Гавриловна Павлова. — Н.Л.) была моих лет. Жаль мне ее стало невыносимо. И я решил спасти… Пошел в государственный банк, у меня там было 12 тысяч (сумма огромная по тому времени. — Н.Л), взял эти деньги — и все ей отдал. На другой день увидел, как много душевной грубости в ней, я так верил, что это навеяно жизнью, что понял, отдать тут нужно не деньги, а всего себя. Чтобы вытащить ее из трясины, решил жениться. Думал, что, создав ей обстановку, в которой она вместо людской грубости найдет одно внимание и уважение… вытащу»[229]. П. П. Шмидт не расторг брачных уз с бывшей падшей женщиной, хотя сердце его, как известно, принадлежало другой. На склоне лет на публичной женщине Фекле Онисимов не Викторовой из «веселого дома», именуемого «Под ключом», на Офицерской улице женился Н. А. Некрасов. Но на такой шаг, конечно, отваживались немногие.
Нередко женщина пыталась встать на «честный путь», вступив в сожительство с человеком, который брал на себя ответственность за ее дальнейшую судьбу. Такой человек должен был представить во Врачебно-полицейский комитет целый ряд справок, удостоверявших не только общественную благонадежность опекуна, но и его материальные возможности, квартирные условия и т. д. В 1914 г. чуть более 25% бывших зарегистрированных проституток столицы из числа снятых с административного учета были взяты «на поруки» своими попечителями, в первую очередь сожителями-мужчинами.
Существовала и еще одна причина освобождения публичных женщин от надзора — поступление в дом милосердия. История этого учреждения, несомненно, заслуживает внимания. Она весьма поучительна при попытке реконструировать черты и характеристики морального состояния петербургского населения и его отношения к институту проституции. Первая организация, ставившая, выражаясь современным языком, задачу социальной реабилитации падших женщин, появилась в Санкт-Петербурге еще до легализации проституции. В начале 30-х гг. XIX в. было создано «Магдалинское убежище». Оно располагалось в Коломне и сначала носило частный характер. За десять лет его существования здесь нашли себе приют более 400 женщин. С 40-х тт. средства на содержание учреждения стала предоставлять великая княгиня Мария Николаевна, которая в последние годы царствования своего отца императора Николая I принимала самое живое участие в решении проблем женского населения Санкт-Петербурга. В 1844 г. «Магдалинское убежище» разделилось на два благотворительных приюта. Один из них был ориентирован на развитие в духе сестринской общины. Возглавляла его С. А. Биллер. Другой стал развиваться именно как дом милосердия для падших женщин. В 1863 г. учреждение получило в бесплатное пользование специальное помещение в районе Лесного института, в дальнейшем приобретенное в качестве собственности. В 1867 г. на Объездной улице построили новое здание дома милосердия на 50 человек. К этому времени в доме уже функционировало отделение для несовершеннолетних проституток. В конце 60-х гг. взрослых женщин перевели в специально приобретенный дом на Бармалеевой улице с участком земли при нем и собственной церковью. Постепенно капитал дома милосердия увеличивался благодаря постоянным взносам общественности, в связи с чем расширялись и его возможности. В 1876 г. учреждение могло принять для постоянного проживания 75 женщин, а в 1881 г. уже 102. В 70— 80-х гг. покровительство дому милосердия оказывал и принц П. Г. Ольденбургский. Просуществовало это учреждение до революции, но с начала XX в. деятельность его заметно сократилась. Наибольшей эффективностью отличалась работа отделения для малолетних.
Думается, кризис дома милосердия во многом объяснялся несовершенством форм работы и явным их несоответствием изменениям, происходившим в облике проституток. В 40—60-е гг. в благотворительных учреждениях такого рода могли найти приют девушки, проданные в публичные дома, в частности своими помещиками. Такое случалось в дореформенной России. В дальнейшем насильственное определение в дома терпимости стало более редким фактом, в большинстве случаев женщины соблазнялись посулами легкой жизни, вставая на путь проституции. П. И. Обозненко считал, что проституция в массе своей порождается не психическими болезнями, «а неудержимым стремлением к удовольствию, роскоши, праздности на почве распущенности и отвращения к скромному Труду»[230]. Вероятно, поэтому к началу XX в. число добровольно поступавших в дом милосердия заметно сократилось. Так, в 1900 г. сами явились в дом милосердия лишь 3% его будущих обитательниц, в то время как почти 70% призреваемых в нем возвращались к прежнему занятию.
Методы воспитательной работы в учреждении почти не изменились за 50 лет. Даже накануне Первого Всероссийского съезда по борьбе с торгом женщинами дом милосердия функционировал по уставу 1864 г. «Наша цель, — говорилось в нем, — состоит в приучении к честному труду как несовершеннолетних девушек, уже впавших или находящихся в явной опасности впасть в порок вследствие нищеты или дурного сообщества, так и взрослых женщин, раскаивающихся в своей порочной жижи и желающих исправиться». Делать это предлагалось посредством религиозно-нравственных бесед, обучения Закону Божьему, привития навыков домоводства, приобщения к тяжелому физическому труду. Однако большинство этих методов оказалось неэффективно. На фоне общей тенденции секуляризации сознания городского населения практически бессмысленными становились беседы о нравственном и религиозном долге, совести и т. п.
Сентиментальность петербургских проституток вовсе не являлась гарантией их искреннего желания «исправиться». Настоящие профессионалки — весьма узкий слой в среде жриц Венеры — вообще не стремились к этому и не нуждались в системе реабилитации, которая сводилась к душеспасительным беседам. Обычно они сами находили формы адаптации в обществе после окончания своей «работы». Основная же масса петербургских проституток отличалась, по мнению многих медиков и юристов, поразительной «бесхарактерностью». Яркий психологический портрет этих женщин дал П. И. Обозненко: «В минуту умственного отрезвления они, по-видимому, вполне сознают весь ужас своего положения и являются в дом милосердия с твердым намерением покончить с прошлым и встать на честный путь, но укоренившаяся привычка к праздности и пьяным оргиям, отвращение к физическому труду заставляют их очертя голову снова бросаться на знакомый путь разврата, болезней и преждевременной смерти»[231]. Любые внушения в среде такого рода женщин могли иметь сугубо временное воздействие. Еще меньший эффект давала трудотерапия. Большинство продажных женщин могли заниматься физическим трудом, а именно мытьем полов, стиркой, починкой белья, и до вступления на путь порока, но грубая физическая работа теперь не привлекала их. Они тяготились условиями жизни в доме милосердия, чаще всего просто сбегали оттуда и возвращались к прежним занятиям. Вероятно, такие факты и укрепили многих врачей и полицейских чинов в мнении о принципиальной невозможности исправления проститутки. Неудивительно поэтому, что именно у врачей-практиков на рубеже XIX—XX вв. стали популярными идеи Ч. Ломброзо о врожденной склонности к проституированию.
Однако малая эффективность деятельности учреждения социальной реабилитации, как представляется, вовсе не была следствием появления среди жительниц Петербурга особого слоя женщин, генетически предрасположенных для торговли собой. Думается, суть неудач здесь в другом. Принципы деятельности дома милосердия восходили к примитивно-христианской трактовке проблемы проституции. Не лучшим образом сказывалось и влияние аболиционизма, выдававшего каждую продажную особу за невинную жертву общественного темперамента. Социальную помощь падшим женщинам необходимо было организовывать сугубо дифференцированно. Конечно, встречались проститутки с явными признаками психических отклонений и тяжелых болезней, и их в первую очередь надо было лечить, отделив от массы нравственно распущенных особ. При организации системы социальной реабилитации продажных женщин важен также учет всех их особенностей. П. И. Обозненко писал о необходимости изоляции именно старых проституток, шансы на исправление которых минимальны. Кроме того, для действительного возвращения на путь «честной жизни» важно было оторвать женщину от привычной среды, от доступных соблазнов, поставить ее в принципиально иные жизненные условия. Но самым главным, вероятно, являлось четкое понимание, кого необходимо лечить и исправлять. Нелепо было воспитывать женщину, сознательно выбравшую путь профессиональной проституции, добровольно зарегистрировавшуюся во Врачебно-полицейском комитете, регулярно являвшуюся на медицинские осмотры.
