Мы уже упоминали о том, что реформа одежды была проведена именно в годы правления Федора Алексеевича. Отныне всем чиновникам, придворным и служилым людям было приказано переодеться в иноземное платье. Тем же, кто упорно не желал расставаться с дедовскими охабнями и однорядками, вход во дворец специальным царским указом строго-настрого воспрещался. Одновременно было рекомендовано бритье бород (силком никого не обривали!), что, как мы помним, не являлось великим новшеством уже во времена Алексея Михайловича. Современник писал: «…на Москве стали волосы стричь, бороды брить, сабли и польские кунтуши носить, школы заводить». В этой малости, как в капле воды, отразилась принципиальная разница двух царствований: если Петр проводил все свои реформы, что называется, «железом и кровью», то нововведения Федора Алексеевича зачастую носили рекомендательный и ненасильственный характер. Таким образом, вместо бездумного заимствования зарубежного опыта во всей его полноте умница Федор практиковал осторожные преобразования с учетом их уместности и органичности. Другое важное отличие – ориентация преимущественно на католическую Польшу, которая русскому человеку была, конечно же, куда как ближе, чем чужая и непонятная протестантская Голландия.
Федор Алексеевич был вообще мягким и рассудительным правителем, что для того жестокого века не совсем типично. Как известно, смена власти почти всегда сопровождается удалением бывших приближенных и призванием новых. Новый руководитель обязательно приводит во власть свою команду – это почти что прописная истина. Последняя четверть XVII века прошла на Руси под знаком ожесточенной борьбы двух влиятельных кланов – Милославских и Нарышкиных. После воцарения Федора Милославские стали требовать удаления от двора царицы-вдовы Натальи Кирилловны Нарышкиной и ее детей. Совершив ряд необходимых перестановок, Федор Алексеевич все же не пошел на крайние меры, а по отношению к мачехе и единокровным брату и сестре повел себя совершенно безупречно. Они продолжали жить в Кремле, в царском дворце, а десятилетний Петруша, как мы помним, был и вовсе его любимцем. Когда же спустя некоторое время Милославские вновь потребовали отселения Натальи Кирилловны с детьми, Федор Алексеевич после непродолжительного размышления просто-напросто выстроил для себя новые палаты, куда и переехал ничтоже сумняшеся. Думается, что примеров такого благородного поведения по отношению к своим политическим противникам в русской истории с ее кровавой династической неразберихой найдется не так уж много.
Разумеется, реформаторская деятельность Федора Алексеевича не ограничивалась исключительно бритьем бород и переодеванием подданных в польское платье. Подобно тому, как весь Конан Дойль, заполонивший мир бесчисленными рассказами о приключениях Шерлока Холмса, умещается, как в шкатулке, в небольшой новелле Эдгара Аллана По «Убийство на улице Морг» (вольное переложение известного высказывания А. И. Куприна), точно так же почти все петровские преобразования выросли из реформ Алексея Михайловича и его старшего сына. Царь Федор начал с того, что решительно (почти на треть) увеличил количество заседателей в Боярской Думе, тем самым разбавив неофитами косные думские группировки. Кроме того, Дума отныне перестала собираться от случая к случаю, а превратилась в постоянно действующий орган, ибо молодой самодержец повелел: «Боярам, и окольничим, и думным людям съезжаться в Вверх в первом часу (с рассветом) и сидеть за делами». Точно так же были реорганизованы Приказы, а чтобы укрепить авторитет руководителей, Федор Алексеевич разрешил судьям и думным дьякам незнатного происхождения именоваться с «вичем» (то есть по имени и отчеству), что было по тем временам неслыханной и небывалой честью. Срок рассмотрения дел в судах был ограничен 100 днями, причем в случае проволочек царь имел право затребовать дело к себе, а на нерадивого судью налагался солидный штраф. Ощутимо смягчилось уголовное законодательство: ворам перестали рубить шаловливые ручки и запретили ссылать в Сибирь малых детей, что раньше было обычной практикой.
Налоговое законодательство тоже не избежало пристального внимания государева ока. Великое множество прямых и косвенных поборов (налоги в XVII веке обозначились словом «тягло») было решительно упразднено; царь провел перепись населения и четко определил, кто, за что и какое должен нести тягло. Отныне вводился единый налог —«стрелецкие деньги и хлеб», причем, что интересно, царь не просто повелевал, а разъяснял подданным, почему все устроено именно так, а не иначе (что, разумеется, тоже было совершенно не в духе времени): «чтобы богатые и полные люди перед бедными в льготе, а бедные перед богатыми в тягости не были». Именно Федор отменил так называемое местничество – предельно архаичный институт, мешавший нормальной организации армии и государственных учреждений. Суть этого замшелого порядка заключалась в том, что знатность рода напрямую связывалась со служебным чином или должностью. А вот молодой царь хотел, чтобы присвоение чинов определялось исключительно личными заслугами претендента. Включив в состав представителей разных сословий и служб выборных офицеров новых полков, Федор Алексеевич без труда добился желаемого, поскольку последние были кровно заинтересованы в получении чинов по заслугам. Интересно, что патриарх и церковь без колебаний поддержали начинание юного государя, несмотря на то что патриарху Иоакиму, венчавшему Федора на царство, европейская образованность и прозападные настроения царя были как нож острый. Старые разрядные местнические книги были торжественно сожжены, а Федор Алексеевич распорядился составить так называемую родословную книгу, содержащую подробную опись боярства и дворянства.
Очень серьезные перемены были затеяны в сфере образования. Прекрасно понимая, что многие беды России произрастают из векового невежества (на Руси, как мы знаем, две печали – дураки и дороги), царь распорядился об открытии на Печатном дворе вольной типографии, свободной от церковной цензуры, которую возглавил уже известный нам Сильвестр Медведев. Его трудами творились вещи, доселе небывалые: впервые в родных пенатах увидели свет переводы латинских авторов, появились светские книги и даже первый научный труд по истории России – «Генеалогия» архимандрита Игнатия Римского-Корсакова (предка великого русского композитора). Медведев, вместе со своим учителем Симеоном Полоцким, разработали проект Славяно-греко-латинской академии, учениками которой могли стать люди любых сословий и возрастов (там, спустя много лет, учился великовозрастный поморский сын Михайло Васильевич Ломоносов). Предприятие было задумано с размахом: науки предполагались как гражданские, так и духовные – грамматика, риторика, пиитика, диалектика, богословие, философия; кроме того, предусматривалось изучение нескольких языков – славянского, греческого, латинского и польского. Этот первый в России университет европейского уровня получал к тому же небывалые для нашей страны вольности и привилегии, совсем не случайно и сам проект так и назывался – «Привилегия». К сожалению, из-за ранней смерти Федора он остался неосуществленным, и потребовалось еще четыре года, чтобы Академия наконец начала работу. Но кое-что Федор Алексеевич все же успел: на собственные средства он основал Славяно-латинское училище – своего рода первую ступень духовно-светского образования.
Военные и внешнеполитические успехи царя Федора тоже трудно переоценить. Хотя российская армия была одной из сильнейших в Европе, а первые «полки иноземного строя» появились еще при Михаиле Федоровиче Романове, деде Федора Алексеевича, по-настоящему боеспособных частей, действующих на постоянной основе, насчитывалось сравнительно немного. Молодой царь озаботился военной реформой всерьез. В годы его правления пехотные полки, организованные по европейскому образцу и находящиеся под командованием иностранных офицеров, а также драгунские и рейтарские части (тяжелая кавалерия в кирасах и шлемах) составляли уже внушительную часть войска. В пограничных регионах были сформированы военные округа со своими штабами, регулярные части отныне подразделялись на тысячные полки, а всем командирам и офицерам присвоены общевойсковые звания. Именно при царе Федоре появился на русской службе никому не известный швейцарец Франц Лефорт, сделавшийся впоследствии любимцем Петра, а полковник (позже – генерал) Патрик Гордон, сыгравший видную роль в реформировании российской армии на европейский манер, начинал служить еще при Алексее Михайловиче.
Но военная реформа настоятельно требовала более полного привлечения служилого дворянства, что невозможно было сделать без земли, поскольку государство расплачивалось с дворянами за службу поместьями. Эту землю Федор Алексеевич решил взять в так называемом Диком поле – обширной степной стране, примыкавшей к южным российским рубежам. С этой целью линию пограничных укреплений переместили далеко на юг, прирезав таким образом к российской территории тридцать тысяч квадратных километров ценнейших черноземов. А чтобы обезопасить население новообретенного края от набегов крымцев, здесь же была расквартирована большая часть реорганизованной армии.
