Ознакомительная версия.
Древний Новгород — слишком давно?
Но стать «своим» может и время Пушкина, и эпоха Александра II, и время контрреформ Александра, и эпоха Столыпина, и Гражданская война. А в пределах любого времени опять же ближе вам или дальше какие-то люди, общественные группы, сословия, типажи…
Лично на меня мир и покой снисходят в двух местах Старой России: в старых дворянских усадьбах пушкинского времени и в кабинетах петербургской профессуры конца XIX — начала XX века.
Почему? Очень понятно. Кабинеты профессуры — это «вчера» и моей семьи, и моего общественного слоя. Мой частный вариант приехать «в деревню к бабушке».
Побывать в доме интеллигентного помещика начала XIX века — в культурно-историческом смысле значит побывать «в доме у дедушки моей бабушки». В гостях у общественного слоя, который породил русскую интеллигенцию, жившую полувеком позже.
Когда я прохожу через барский дом в Тригорском или Михайловском, все говорит мне: я дома. Эти скрипучие некрашеные полы, побеленные стены, на которых висят порой весьма художественные картины и гравюры. Эти книги на разных языках, красивые старинные часы и музыкальные инструменты. Такое родное, с молоком матери всосанное сочетание небогатой и в то же время достойной, интеллигентной жизни, где все, связанное с культурой, ценится и составляет важную часть быта.
Не все помещики были таковы? Несомненно! Но дома 99 % помещиков и не превращены в музеи. Они никому не интересны, в точности как и их хозяева. А чувство духовной родины возникает у меня там, где есть творчество и есть духовная жизнь. Дело тут вовсе не в сословии. Иногда чувство сопереживания, даже чувство общности исторической судьбы вызывает никакой не интеллигент.
Всякий раз проходя мимо Казанского собора, я вспоминаю: это построил человек, до 26 лет бывший крепостным мужиком.
Андрею Никифоровичу Воронихину повезло — в родном селе Усолье Пермской губернии он не был с самого босоногого детства. Владелец Воронихина был разумен, добр, щедр и в 17 лет отправил способного парня учиться на художника. Тот и учился в Петербурге и за границей, а в 1786 году был выкуплен почитателями его таланта.
Уже под конец жизни, в начале XIX века, построил он два эти потрясающих здания: Казанский собор и Горный институт. Творчество Воронихина — и его постройки, и написанные им портреты — считается одной из вершин русской и мировой архитектуры.
Мне близок, симпатичен барин, с которым его умный крепостной пил кофе и вел долгие беседы об искусстве. Судя по всему, этому барину Андрей Воронихин был искренне благодарен, и уже вольным рисовал виды дворца и дачи Строганова под Петербургом, акварель «Вид картинной галереи в Строгановском дворце» (за нее он получил звание академика).
Симпатичен и бывший крепостной. Вероятно, были трудности со знанием языков, общей культурой — обычные сложности интеллигента первого поколения. Уважаю. Сочувствую. Солидарен. Жаль, не удастся познакомиться лично, нас разделяют века.
Ну ладно, Воронихин все же стал человеком вполне определенного круга.
Вот Николай Шипов сделаться им не сумел, и не по своей вине. Этот крепостной мужик вырос в торговой слободе, где иные мужики богаче барина. А помещик часто хочет вовсе не получить от них деньги!
Он стремится к разорению крестьян! Богатство крестьян его раздражает, вызывает тягостное ощущение своей собственной никчемности. Ведь барин не в силах вписаться в новый экономический строй. Он не умеет, да и не хочет зарабатывать деньги. Он не в состоянии хоть как-то использовать и приумножить богатство, которое у него под рукой, — ту же землю, да еще с покорной и даровой рабочей силой. Процветание его крепостных, их умение стать предпринимателями, выглядит как укор ему, образованному и знатному.
Причем власть помещика почти абсолютна! Никак не нарушив закона, он может разорить, замучить, довести до самоубийства, искалечить самого богатого из своих крестьян. Было бы только желание.
Настанет момент, и Николай Шипов убежит. С очень небольшими деньгами, а то и буквально без копейки денег он организует все новые ремесла, все новую торговлю то в Одессе, то в Кавказской армии, закупает товар то в Константинополе, то у калмыков. По-видимому, это очень талантливый, невероятно энергичный человек — все-то ему удается.
А помещик вовсю ищет Шилова… Законный владелец тратит все больше средств, чтобы разослать своих агентов по всей России и в конце концов поймать беглеца. Он имеет полное право искать и ловить. Это Шипов не имеет права уйти от барина и живет без документов или по подложному паспорту.
Подчеркну — барин тратит по-настоящему большие деньги, тысячи и десятки тысяч рублей! Зачем? Если бы помещик хотел получить от Шилова денег — не было бы ничего проще! Шипов охотно выкупился бы на свободу, платил бы любой по размерам оброк — лишь бы никогда не видеть помещика.
Но барин ловит его вовсе не за этим. Пойманного разоряют, все организованное им предприятие идет по ветру. Шилова доставляют в поместье, из которого он убежал, беспощадно порют, сажают на цепь, морят голодом. Должным образом смирив, Шилова отправляют на какие-то грубые, не требующие никаких знаний и талантов работы — копать землю, вколачивать сваи, рубить и таскать дрова. Чтоб знал свое место, не был бы «шибко умным», не высовывался, был «как все». Словом — не раздражал бы барина своими талантами и успехами.
Шипов опять и опять бежит, снова и снова помещик тратит все большие деньги, буквально разоряется, чтобы поймать Шилова и показать, кто тут главный.
Помещик действует не для заработка, он не в силах вернуть денежки, потраченные на поимку Шилова. Он не только ничего не получает от работы Шилова, но готов еще и потратиться — все ради удовольствия поймать и жестоко расправиться, а потом снова сделать Шилова бессловесным рабом[42].
Еще раз скажу — как повезло Воронихину!
Я потратил так много времени для рассказа о своих собственных мифах не из желания занять побольше места на страницах этой книги, а чтобы читатель увидел, как это делается. И сравнил бы с тем, что делает он сам. Или может сделать в любой момент.
Не всякий современный россиянин имеет предков, сидевших в собственных кабинетах на рубеже XIX и XX веков. Но какую-то систему предпочтений имеют ведь абсолютно все.
А что такое исторический миф? Это желание видеть историю своей страны тем или иным образом. Выдумывать необязательно, даже как раз нежелательно. Но раз было разное — то можно взять то, что вам ближе, и счесть основным в истории страны. Самым важным, самым главным, самым интересным.
В моем личном мифе получается так, что главное — это рост интеллекта, культуры и личной свободы. Чем этого больше — тем лучше. Чем больше свободных и умных людей — и тем больше нашего полку прибыло.
А для кого-то главное — это когда расширяются границы государства Российского. Что делается внутри государства, как живет человек — не очень важно. Вот какие страны включила в себя Российская империя, каких размеров достигла — это сверхважно.
Или распространение православия.
Или как раз смена веры на католицизм или баптизм.
Укрепление карательных органов государства.
Расширение прав человека и независимости от государственных органов.
Людям ближе или дальше не только отвлеченные идеи, но еще и эпохи, и люди. Задумайтесь: кто вам ближе? Какая эпоха, какой исторический типаж?
Если дворянин, то какой? Придворный паркетный шаркун XVIII века, «попавший в случай» дяденька из гарема Елизаветы или Екатерины? Офицер 1812 года? Веселый, не особенно интеллектуальный и не очень трезвый гусар? Персонаж комедии Э. Рязанова, который «книжки стал читать. Увлекательное, оказывается, дело!».
Крестьянин? А почему бы и нет? Крестьянство тоже дает массу разнообразнейших типов, судеб, направлений мысли.
Вот мужик, почитающий за счастье ломать шапку перед барином, утирающий слезы умиленного холуйства. А что? Бывали и такие.
Или вот крестьянский парень XIX века, поджигающий барскую усадьбу. Не выйдет у барина взять силой его невесту. Парень аккуратно обложит дверь сухим сеном, высечет искру, раздует… И вместе с девицей будет много ночей, отсыпаясь днями в лесу, идти на вольную Кубань. Их ловит разъяренный барин, ловит полиция… А они вот ушли, пристроились работниками к казакам и уже в зрелые годы откупили черноземный клин, завели скот… тяжким трудом и преданностью семье построили свое крестьянское счастье. Если теперь их даже найдет бывший помещик, заматеревший, сильный мужик усмехнется, с вилами наперевес шагнет навстречу… А за спиной отца встанет выводок сыновей, прикидывая в руке вес кто плотницкого топора, кто оглобли.
— Ну, такой-то миф каждому придется по душе, — скажет иной из читателей. — Такого-то мужика любой согласится иметь своим предком!
Ознакомительная версия.
