— Но среди этих людей есть и те, которые добились авторитета честным путем, своими заслугами и талантом? Что необходимо предпринять человеку, чтобы войти в круг этих людей, стать одним из них?
— Чтобы попасть — прибегают к самым разным способам. Привлекают балами, банкетами. Любыми путями. Это несложно. Если у тебя много денег — ты считаешь себя элитой. Тебя приглашают на различные вечеринки, тусовки, званые обеды, перед тобой заискивают, преклоняются. В таком обществе элитное место покупается счетом в банке. Плохо, что мы пропагандируем таких людей. Не нужно на них равняться. Да, кстати, если ты у власти, то ты тоже элита.
Если человек хочет, чтобы с него брали пример, то у него, скорее всего, ничего не получится.
— А что необходимо для образования такого общества, где смогла бы сформироваться элита?
— У нас нет общества. Общество — это устоявшееся явление. В нем автоматически выделяется слой порядочных людей. Они заработали себе авторитет, право считаться людьми, которые могут указывать, что хорошо, а что плохо. В это общество входишь не благодаря чековой книжке. Там тебя либо принимают, либо нет. В этом обществе нет воров, подлецов. В этом обществе, если ты недостоин, тебе могут сказать: «Вон!» У нас нет такого общества. Такое общество есть на Западе. Существует оно в Англии, Франции, Италии, Германии. Оно построено на аристократических традициях, на интеллектуалах, чести имени, безупречности репутации, заслугах…
Во времена советской власти существовало общество — слой интеллигенции. Оно принимало к себе щепетильно, разборчиво, сторонилось хамов, людей из органов, нуворишей. В России всегда интеллигенция в той или иной мере была оппозицией существующему режиму.
— Что нужно для образования такого общества? И что у нас вместо него?
— Для этого требуется стабильность. У нас очень неустойчивое общество. Сливки появляются только тогда, когда молоко отстаивается, а не взбалтывается. Нужен отбор людей порядочных, честных… Когда все это произойдет — непредсказуемо. Если я встречал человека в доме у Д. С. Лихачева, это уже была для меня какая-то репутация.
— Часто ли Вы жалеете о том, что бросили науку? Если у человека есть талант, то он проявится во всем?
— Иногда наступают такие моменты. Дело в том, что когда занимаешься наукой, то ты видишь результат сразу. А когда занимаешься литературой, то вообще непонятно, нужно ли это кому-нибудь. Пишешь 2–3 года роман, потом издаешь его, и не знаешь, какая у него судьба, что с ним будет. Талант проявляется в чем-то одном. Например, Лермонтов, по моему мнению, мог быть хорошим художником. Хорошим, но не гениальным. Гениальные люди — другие. Ими руководит мощный инстинкт. Он сам подскажет, как воплотиться.
— XX век был веком открытий и прогресса. Вы тоже принимали в этом участие. Технологическое развитие сделало людей лучше, счастливее? Пользуетесь ли Вы компьютером?
— Технологический прогресс — это неизбежность. Он присутствует обязательно в жизни. Но в нем есть что-то разрушающее, деструктивное. Допустим, построили гидростанцию, и река перестала быть рекой. Она стала источником энергии. Река кончилась, закончились ее наводнения, ее прелесть, — таинственная ее жизнь. Для поколения, которое выросло при гидростанции, уже нет той реки. Это поколение просто не знало ее такой, какой она была. Так же и сейчас мы не знаем красоты гусиного пера. А ведь им была написана большая часть нашей классики. У прогресса есть свои преимущества, но так же и свои недостатки, как, собственно, и у всего в жизни. Компьютером не пользуюсь.
— Продолжаете ли Вы писать свои мемуары?
— Мемуары? Да, пишу что-то вроде этого.
— Что Вы собираетесь предпринять в будущем?
— Если честно, то у меня нет четко сформулированных планов. Я не думаю о будущем. Я пишу, и мне нравится этим заниматься. Когда я работаю, я наслаждаюсь. Я получаю удовольствие от своей работы. Но иногда мне тяжело. Я ощущаю недостаток таланта, времени, сил. Иногда бывает сложно выразить мысль так, чтобы весь ее смысл был понятен. Тем не менее работа приносит мне огромное удовлетворение. Мне приятны те знаки внимания, которые мне оказывают, письма читателей, премии. Вот недавно приехал из Германии, где получил премию Александра Меня.
— Вы можете назвать себя счастливым человеком?
— Иногда я считаю себя счастливым человеком. Человек не может быть постоянно счастлив. Так не бывает. Люди большей частью помещают свое счастье в прошлое. Проходит время, и они понимают, что раньше были счастливы, но не осознавали этого.
— Каким был для Вас этот год?
— Этот год для меня был несчастливым. Не хотел бы об этом говорить.
— Вы писали в своих произведениях, что раньше профессию человека можно было определить по внешнему виду.
— Да и сейчас можно, в принципе, многое сказать о человеке по внешним атрибутам. По марке машины, по часам. Какой костюм он носит. Но это свойственно скорее российскому обществу. На Западе этого нет. Там миллионер или даже миллиардер может ходить в обычных джинсах, простой рубашке. Его внешний вид неотличим от вида простого человека. И в этом признак культуры. Там не отличить бизнесмена от врача. Отличать следует по речи, манерам, воспитанности, учтивости. По приветливости. Кстати, устарело у нас понятие «учтивость», а это плохо.
— В чем отличие нашего человека от западного?
— Нашего человека от западного отличает неприветливость, неумение вести разговор. Мы угрюмый народ. Мы можем смеяться, но улыбаться мы так и не научились.
— Как Вам кажется, человек сам предопределяет свое будущее, имеет возможность выбора или это все мнимо — и у каждого свой путь развития, предопределенный судьбой?
— Судьба, наверное, существует неведомая нам, от нас требуется благодарность — родителям, природе, людям, времени — благодарность позволяет переносить невзгоды и видеть свою жизнь счастливой.
— Что сейчас с нашей наукой? Наши ученые покидают страну, так как чувствуют свою ненужность?
— Науку постигла катастрофа, она стала пасынком, ее воспринимают как нахлебника, это, конечно, возмущает ученых.
2003
