— Я хочу сказать в связи с этим, — заметил Сопатый Билл, — что страдания первых христианских мучеников — детская забава по сравнению с тем, что было с нами. Мы до того наслушались этой чепухи, что я не знал, куда деваться от бешенства. Большую часть времени Флиндерс спал на подушках под зонтиком, а Питерс и я работали веслами. Мы гребли весь тот день, теряя сознание от зноя, и всю следующую ночь, и следующий день, и следующую ночь. Но к чему все это? Вскоре стало казаться, что жизнь — это не что иное, как бесконечные утомительные взмахи веслами, когда мышцы так устали, что ты вскрикиваешь каждый раз, как делаешь гребок, а голова идет кругом от палящего солнца, и голос Флиндерса доходит словно издалека: «Семь восьмых поверхности земного шара находится под водой».
— А иногда он начинал петь отвратительным хриплым голосом, чтобы подбодрить нас, как он говорил, песенки вроде этой:
Славный удался денек.
Дружно гребите, без лени!
Голову ниже к коленям!
— Это как раз подходило к нам с Питерсом, так как мы изнемогали от гребли и уже готовы были разреветься. На второй день Флиндерс проснулся, съел обильный завтрак и пил из бочонка так долго, что я думал, он уж и не оторвется.
«Вот дела, доложу я вам, — говорит он, ставя на место бочонок. Он пуст».
«Что?!» — вскричали мы, не веря своим ушам.
— Так и есть. Этот кок выпил всю воду, а мы думали, что нам ее хватит еще на пару дней.
Мы с Питерсом сидели ошеломленные, в ужасе от того, что услышали. Но вот Флиндерс опять заснул, и старик обернулся ко мне. Глаза у него кровожадно блестели. «Пора, — говорит он. — Дела идут слишком плохо, чтобы мы могли сохранить его на еду. Лучше мы его укокошим и напьемся его крови». — Я как раз начал освобождать весло, когда Флиндерс неожиданно проснулся.
«Я не уверен, — начал он сонно, трогая себя за шею, — но мне кажется, у меня вскочил чирей. Это все от бездействия, — говорит, — и от нерегулярного питания. Не думаю, что кровь у меня хорошая. Не найдется ли у вас в лодке случайно немного серы и железа», — говорит.
— Я совершенно взбесился. Прыгая взад и вперед по лодке, я вопил:
«К черту серу и железо. Ты несчастный кусок божьего благословения! Ты знаешь, что ты сделал? Взял и выпил всю пресную воду! Ты увалень, дурацкая баржа с углем. Вот, что ты наделал!»
«Ладно, — говорит он, — я считаю, что было очень неосмотрительно с вашей стороны не захватить побольше воды. Если бы уж я назывался матросом, — говорит, — я бы не допустил такой небрежности».
«Побольше! — заорал Питерс, побелев от бешенства и разочарования. — Послушайте, вы! Побольше! Что ты, не знаешь, что ли, что больше в баках не было?»
«Тогда почему же вы не зачерпнули в трюме? — говорит Флиндерс. — Вам надо было только опустить туда ведро».
«Не троньте его, — говорит Питерс. — Он сошел с ума. Сейчас он испустит дикий вопль и прыгнет за борт, а мы будем иметь удовольствие наблюдать, как он медленно уйдет под воду».
«С ума сошел кто-то другой, а не я, — говорил Флиндерс с горячностью. — Вы хотите убедить меня, что вы, завзятые матросы, не знали, что вода в трюме — это растаявшие в теплом море льдины», — говорит он.
— Казалось, мы с Питерсом уже часа два сидим, вытаращив глаза друг на друга.
«Но почему, почему же ты ничего не сказал?» — прошипел шкипер.
«Я пытался, — говорит Флиндерс, — но вот этот невежественный помощник капитана, вот он, каждый раз грубо приказывал мне прекратить болтовню».
— То, что произошло дальше, можно назвать только одним словом: светопреставление. — Сопатый Билл провел дрожащей рукой по лицу, и рука его стала мокрой от пота. Наконец он продолжал: — Мы оба схватили по веслу и принялись молотить Флиндерса. Но тот вдруг воскликнул:
«Не смейте меня бить, или я предоставлю вас вашему жребию здесь, в открытом море. Никто, кроме меня, не знает течений Саргассова моря и никто не сможет вновь разыскать корабль, если я не скажу, как это сделать».
«Боже мой, — говорит Питерс со вздохом. — А ведь верно, Билл! Садись».
— Я повиновался в отчаянии.
«Вспомните о своем обещании, — говорит Флиндерс, — неожиданно поднявшись. — Я ведь капитан на этой посудине и буду капитаном «Лэдиез Харп» тоже, если мы найдем ее! В путь, веселее! Мы находимся к северо-востоку от нее, на один румб на север. Помните, что я рассказывал вам о центробежном выталкивающем течении? Так вот, это течение выталкивает корабль нам навстречу каждую минуту, и к завтрашнему утру мы его увидим».
— Он убедил нас в своей правоте. И мы стали его слушаться. Бог мой, вот стыдно было смотреть, как два сильных здоровенных матроса со способностями выше среднего слушались во всем приказаний толстяка-повара, который никогда и на море-то не бывал.
Но я думал, что не все еще потеряно. Как только мы доберемся до шхуны, мы сможем безнаказанно размозжить этому коку голову болтом, ведь команды там под рукой не будет и никто ничего не увидит. Однако я не принял в расчет предательства Эльмира Д. Питерса. Он был ужасно расстроен, просто вне себя от стыда и от бешенства. Не желая ругать самого себя, он озирался вокруг, ища, на ком бы сорвать злость. И этим кем-то оказался я. На закате, когда Флиндерс уснул, я наклонился вперед и выложил свой план, как избавиться от этого кока.
«Отстань, — говорит Питерс в бешенстве. — Не смей никогда обращаться ко мне с этим, ты, чертов негодяй! Если бы ты не затыкал рот Флиндерсу, мы бы никогда не переживали всех этих несчастий».
— И вот от этого-то, — простонал Сопатый Билл, — я навсегда потерял веру в человеческую натуру.
— Конец всей истории — это длинный рассказ о низости и неблагодарности. К утру мы действительно увидели «Лэдиез Харп». Она была погружена не больше, чем когда мы ее покидали, а к полудню мы уже выкачивали шлангом воду из трюма. Чудесная свежая вода, именно такая, как говорил этот лживый паршивец! Затем вдруг поднялся легкий бриз. «Беритесь за насосы», — говорит Флиндерс, становясь у руля. И мы принялись за дело и измучились вконец, на наше несчастье. На следующий день мы подобрали шлюпку боцмана, а еще через день и шлюпку рулевого. И поверишь ли? Ни один из них и слышать не хотел о том, чтобы убить кока. Но все набросились на меня, как собаки, как только я спустился, и оказали, что расквитаются со мной за строгость, в которой я их держал.
— Но что окончательно сокрушило мне сердце, — сказал Сопатый Билл, задыхаясь от волнения, — это когда Питерс и Флиндерс заставили меня заняться стряпней…
— Конечно, я не мог этого долго выдержать. Однажды ночью, когда мы держали курс на северо-запад, я заметил огни парохода, приближавшегося к нам. Я незаметно спустил на воду ялик и постарался, чтобы меня подобрали на корабль…
Билл устремил свой блуждающий взор на одного купальщика, весело резвившегося как раз за спасательным канатом, и на лице его, пока он молча греб к нему, установилось выражение свирепой радости, как у тигра, готового броситься на свою жертву.
— И это еще не все, — проговорил он отрывисто, — Этот дьявольский Флиндерс приказал перестать выкачивать воду и повел корабль на север, пока не наткнулся па айсберг, плывший из Гренландии. Он поставил шхуну бортом к айсбергу и пришвартовался к нему, продержавшись так до тех пор, пока вода в трюме не замерзла и не превратилась в глыбу льда. Тогда он взял курс на юго-запад и прибыл в Ямайку, где, как я слышал, заработал миллион долларов чистой прибыли…
Незаметно подкравшись к ничего не подозревающему пловцу, Билл неожиданно испустил несколько грозных воплей и со злостью стукнул его веслом.
— Убирайся за канаты, — загремел его голос, перекрывая крики купающихся и шум прибоя. — Забирай себя и свои бесстыдные голые конечности из этого океана! И не подумай еще крутиться здесь, беспокоить меня и мутить мой океан, ты, несчастное оправдание существования пляжа!
1914 год.
Восточные ворота войны[27]
Здесь проходили американские отряды Красного Креста и иностранные медицинские комиссии, направлявшиеся к пораженной тифом Сербии. Это были высокие крепкие сестры и бывалые доктора, смеявшиеся над опасностью и гордившиеся тем, что им предстоит совершить. Через этот же пункт возвращались исхудалые, шатающиеся от слабости люди, перенесшие болезнь; они рассказывали, как умирали их товарищи.
И все же эти свежие силы ехали туда. Пока мы находились в Салониках, через них проследовало еще три английских санитарных отряда общей численностью 119 человек. Неопытные молодые девушки, не получившие ни специальной подготовки, ни снаряжения, расхаживали по живописным улицам и базарам в полном неведении того, что ждет их впереди.
