Ознакомительная версия.
6 сентября 1991 г. Государственный Совет СССР признал независимость прибалтийских государств. Это создало прецедент для других республик. Вот теперь уже точно стало ясно, что Москва, Центр не готовы охранять целостность великой страны. К концу сентября все союзные республики, за исключением России, Казахстана и Туркмении, объявили о своей независимости.
Ельцин и его окружение воспользовались событиями августа для уничтожения государственного Центра страны. И сделали это с жестокостью неразумных детей.
Первое — запрет Коммунистической партии Советского Союза. Политический вакуум молниеносно заполнили люди, которым для этого нужно было лишь назвать себя «демократами».
Второе — дезинтеграция Советского Союза в четырехмесячный период между августом и декабрем 1991 г. О Союзном договоре уже никто и не вспоминал. Ельцин, строго говоря, не декларировал независимости России сразу после августовских событий, но он в полной мере воспользовался благоприятным стечением обстоятельств. Он, собственно, взял в свои руки рычаги управления прежним Советским Союзом. Горбачев огрызался в сторону, что «все происходит слишком быстро», но руль власти он уже потерял, и его мнение имело, в основном, академическое значение.
Третье — окончание исторического украино-российского союза, который в 1654 г. сделал их общее государство величайшим в Европе, а в 1991 г. распад которого превратил обе братские страны в страны среднего уровня. Не все ожидали столь быстрой победы националистов на Украине. Во многом сказалось нежелание видеть себя «под скипетром» лишенного позитивной ауры Ельцина. Украина стремительно шла от декларации о независимости 24 августа 1991 г. до референдума об украинской независимости 1 декабря 1991 г., ознаменовавшем окончание «сверхдержавной» фазы развития Советского Союза.
Четвертое. Несмотря на отсутствие массового движения в направлении независимости, ельцинская Россия фактически «вытолкнула» своих партнеров по союзу из общего государственного образования. Особенно это относится к Казахстану, Узбекистану, Киргизии, Туркмении и Таджикистану.
* * *
И все же. Судьба Союза, в конечном счете, зависла не от Украины, а от борьбы между Ельциным и Горбачевым. 28 августа 1991 г. Горбачев хотел — признавая возросшие полномочия Ельцина — восстановить центральную власть над едиными вооруженными силами, над КГБ, МВД на российской территории, чтобы как бы отделить российские и общесоюзные дела. Но в тот же день Ельцин посредством односторонних действий взял в свои руки Государственный банк, Министерство финансов, Банк внешнеэкономических расчетов СССР. Ельцин не только сыграл центральную роль в поражении путча, но использовал все возможности для реализации своего рода контрпутча, эффективно узурпируя власть союзного Центра. Ельцин приложил все силы для ослабления существующих структур. Это был ельцинский контрпутч, значительно более мощный, чем жалкие потуги ГКЧП.[140]
Среди семнадцати тысяч сотрудников Центрального Комитета КПСС не нашлось ни одной кроткой и наивной души, которая ощутила бы мир перевернувшимся, ощутившей бы невозможность жить в мире, где вся прошлая жизнь потеряла смысл. Плотного сложения чиновники выносили из подъездов Старой площади объемистые портфели, и в их глазах вовсе не было истовости, ощущения крушения…
Прибывший в «новую страну» Горбачев дважды увольнял уже назначенных после августа премьер-министров, подчиняясь воле Ельцина; пиком было призвание на пост премьера ельцинского посланца Ивана Силаева. Редчайшим прилюдным позором, монументальной капитуляцией государственного самосознания было видеть, как Горбачев уговаривал Верховный Совет СССР самораспуститься. А ведь Горбачеву требовалось немногое: стоило ему сказать, что «мы — единственная легитимная сила и власть на огромной территории страны», как вся ельцинская абракадабра переворачивалась, подчиняясь логике соподчинения в единой стране, которую парламентарно еще нужно было разрушить. Но для этого нужно было обладать личной смелостью. Нужно было любить страну больше себя. Среди буйства самозванцев нужны были простота Минина и гордость Пожарского.
Пунцовыми были уши у телезрителей феноменального спектакля: депутатам Верховного Совета СССР пообещали невиданные личные льготы — бесплатный поезд на ж/д и подобные благоглупости (их потом у глупых детей природы немедленно забрали), и 5 сентября 1991 г. парламент СССР проголосовал за свой роспуск. Только 43 депутата отказались произвести публичное политическое харакири — слишком мало по сравнению с 1683 покорными депутатами, потерявшими всякое представление о реальности.
* * *
Сразу же после августовских событий 1991 г. глава американской дипломатической службы говорит президенту СССР: «Время разговоров ушло. Мы нуждаемся в действиях. У вас сейчас большие возможности для действий… Важно действовать решительно».[141] Как вам нравится слово «мы»?
Во время визита государственного секретаря США Джеймса Бейкера в сентябре 1991 г. Горбачев пошел на последние возможные уступки американской стороне. 11 сентября он подписал соглашение, запрещающее советской стороне поставлять оружие какой бы то ни было партии в Афганистане. Это соглашение, в конечном счете, привело к падению близкого советской стороне режима Наджибуллы семью месяцами позже. Гражданская война началась здесь задолго до советского вмешательства и не закончилась многие десятилетия позже.
На общей пресс-конференции Горбачев отдал приказ о выводе всех советских войск из Кубы. Речь шла о выводе советской «тренировочной» бригады численностью 2800 человек, которая находилась на Кубе с 1962 г. Горбачев сказал, что Советский Союз трансформирует свои отношения с Кубой в нормальные и «взаимовыгодные». Советский Союз готов убрать все препятствия, созданные в период «холодной войны».
Случилось то, что с трудом можно было представить себе прежде. Ведущий деятель антикастровской эмиграции Хорхе Мае Каноса вылетел из Майами в Москву для встречи с президентом РСФСР Ельциным и новым (сменившим Бессмертных) министром иностранных дел СССР Борисом Панкиным.
Возглавлявший Комитет государственной безопасности Бакатин поразил и изумил американцев. Он прибыл в американское посольство и представил американскому послу Роберту Страусу схему подслушивающих устройств нового здания посольства. Бакатин принес и чертежи их установки, и собственно сам прибор подслушивания. Это был бы замечательный жест, если бы американская сторона немедленно представила свои схемы и приборы подслушивания советского посольства в Вашингтоне. Но как одностороннее действие, это был акт покорности и измены. Любой американский контрпартнер Бакатина лишился бы в своей стране за подобный жест карьеры — и простого уважения. Более того, ему не избежать бы тюремной камеры. В Москве же безумные «демократы» упивались государственной изменой.
Еще одним необычным жестом было посещение 9 сентября 1991 г. двадцатью двумя советскими генералами и адмиралами, а также шестью полковниками двухнедельных курсов по американской системе национальной безопасности при школе Джона Кеннеди в Гарвардском университете.
Тем временем, руководители американской дипломатии активно знакомились с новыми лидерами СССР. Госсекретарь Джеймс Бейкер 16 сентября посетил казахского лидера Назарбаева в Алма-Ате. Неделей позже Леонида Кравчука принимали в Белом доме. 26 октября президент Буш впервые по телефону обсудил с президентом Ельциным взаимные экономические проблемы.
Задачи американской дипломатии, пожалуй, детальнее других осветил заместитель государственного секретаря Роберт Зеллик в выступлении перед комитетом по иностранным делам палаты представителей США 2 октября 1991 г. Главной он назвал задачу активного вторжения в дела московского Центра, а затем в дела союзных республик.[142]
В глобальном плане американское руководство интересовали, прежде всего, вопросы советского ядерного потенциала. 27 сентября, в широковещательном выступлении, транслировавшемся на всю страну, президент Буш объявил о новых элементах своего курса. Он «снял» состояние тревоги с некоторых стратегических авиационных частей и некоторых ракетных подразделений (призывая СССР сделать то же самое). Президент Буш указал, что «новые лидеры в Кремле и в республиках ныне выражают сомнения относительно необходимости столь большого ядерного потенциала. В результате мы владеем сейчас бесподобной возможностью изменить ракетно-ядерное соотношение сил между Соединенными Штатами и Советским Союзом».[143]
Ознакомительная версия.