Вытянувшись в цепь вдоль Графской набережной отряд направлял в определённое русло массу угрюмых, усталых людей. Шли молча, спокойно, без паники. Шуршание ног, двигавшихся, будто бы с трудом, словно не хотя отрывавшихся от родной земли, сливалось в удручающий шорох, который навсегда остался в памяти Шустова, как мелодия прощального марша. Поток казался нескончаемым.
На всех, кто хотел бы убежать, не хватило бы всех кораблей мира, подумал штабс-капитан. Он всё ещё не решался... Ветер носил листовки. Фрунзе обещал жизнь и свободу. Шустов этому не верил. Побеждён – пощады не жди. Таков закон этой жестокой войны. Она смела всё, что было дорого. Дом в Саратове... Разорён. Отец расстрелян... Мать... Её уж нет. Страна, народ, который считал своим – здесь. А там... Чужбина. А народ... Мои солдаты, с которыми я ухожу, – это и есть мой народ.
Гудки, перекликаясь друг с другом, словно торопили.
Он бросил злобный взгляд на корабли, будто они были в чём-то виноваты. Какой-то из них увезёт его от родной земли, увезёт и теперь уж, наверное, навсегда, от неё, которую он так и не нашёл.
Откуда-то, то относимый ветром, то приближаясь, гоня заунывный напев гудков, долетел знакомый марш... С ним мы уходили на войну. На минуту пахнуло далёкой радостью тех дней. Кто думал, что вместо встречи с победой на родине, нас ждёт разлука с ней.
Всполохи пожаров окрашивали море в красный цвет. И брызги его казались каплями крови.
Марш стал слышнее. Будто «Славянка» сейчас прощалась с ним, с ним одним. Из гавани, точно плач покидающих родной насест птиц, неслись заунывные гудки. Да и погода была плачущей. Кропил землю мелкий дождь. На душе становилось ещё тяжелее. Да ведь и этот несчастливый ноябрьский день, и хмурое небо, и этот дождь – последние на родной земле.
Волны, набегая на гранит пристани, обдавали его брызгами. Словно слёзы они ползли по щекам. Родное море слало ему прощальный привет. Остаются позади самые дорогие годы. Одно утешение, ты ещё молод, впереди ещё долгая жизнь. Багажа у него не было. Что было – унёс денщик из бывших красноармейцев, которого он пригрел. Ну что же налегке даже сподручнее и беспокоиться не о чем, подбодрил себя штабс-капитан, мой покровитель со мной, провёл он рукой по Георгию на груди, не выдаст. Годы наши ещё молодые, раз выжил, значит надо жить. Не повезло на родине – попытаем счастья на чужбине.
Он вынул кисет, набил трубку и, разжигая её, отвернулся в сторону от моря. В нескольких шагах от него на камне, опустив голову в большой потрёпанной жёлтой шляпе, с кульком на коленях, словно поникший цветок, замерла женская фигура. Рванул ветер и, стараясь удержать шляпу, она подняла голову. Шустов смахнул брызги с лица, и если это было наваждение, стряхивая и его, решительно шагнул вперёд.
– Я не знаю, как вас зовут, но это вы, кого я так долго искал. Я прошу вашей руки, – одним духом выпали он.
– Вот она, штабс-капитан, – услышал он в ответ.
Вернисаж
Спецпроекты ЛГ / Муза Тавриды
В предыдущем выпуске «Муза Тавриды» было опубликовано интервью с художником из Севастополя Сергеем Берловым. Представляем его работы.
«Цветущий миндаль»«На Константиновской батарее»
«Бой брига «Меркурий» 14 (26) мая 1829 года с турецкими кораблями «Селимиле» и «Реал-бей»«Храм в Гурзуфе»
Ступени, ведущие к храмуВыпуск 9
Спецпроекты ЛГ / Муза Тавриды / На подмостках
Вербицкая Галина
«…проснитесь! Прошло двести лет! Не столь
важно даже, что двести! Важно, что ваша роль
сыграна! Костюмы изгрызла моль!»
Мишель улыбается и, превозмогая боль,
рукою делает к публике, как бы прося взаймы:
«Если бы не театр, никто бы и не знал, что мы существовали!..»
Иосиф Бродский. «Храм Мельпомены»
Словосочетание «дорога к храму» – как символ общечеловеческих ценностей, путь к обновлению, нравственному очищению – получило широкое распространение после выхода фильма Тенгиза Абуладзе «Покаяние». Помните: «Зачем нужна дорога, если она не ведёт к храму?» А какая дорога ведёт к театру – храму Мельпомены? Покрытая красной ковровой дорожкой и усыпанная цветами? На первый взгляд может показаться, что именно так она и выглядит. На самом деле этот путь очень непрост и тернист, полон сомнений, ошибок, исканий, поисков и открытий. Последние, кстати, не всегда бывают удачными. Отсюда творческие взлёты и падения – то поднимаешься, как по лестнице, вверх, то оступаешься, опускаясь на две-три ступеньки, а то и скатываясь кубарем вниз. Чтобы затем опять подняться.
На обложке книги Людмилы Касьяненко «Храм Мельпомены»-2 художник и актёр Юрий Лошадкин-Шрадер изобразил именно ступени. И хоть перила лестницы лёгкие и воздушные, сами ступени крутые и узкие. По таким не взбежишь шумной гурьбой. По таким взбираются по одному. И лишь настойчивым, трудолюбивым, талантливым удаётся одолевать проём за проёмом, приближаясь к истинному признанию. А взбираются на самый верх только личности.
Именно личностям, создававшим 190-летнюю историю Крымского академического русского драматического театра имени М. Горького, посвящает свои труды заслуженный работник культуры Украины Людмила Касьяненко. Да, именно труды. Потому что всё, о чём она пишет, не белллетристика, а серьёзные и многолетние исследования, результат кропотливой работы в архивах, изучение мемуаров, переписки выдающихся актёров и режиссёров, газетных публикаций – начиная с 20-х годов XIX века. Здесь всё точно, достоверно, оригинально и максимально привязано к Крыму, Симферополю, театру, в котором Людмила Григорьевна более 30 лет руководит литературно-драматургической частью. С трудом пытаюсь себе представить, сколько «тонн архивной руды» пришлось ей перелопатить ради каждого небольшого (7–10-страничного), но ёмкого по содержанию и насыщенного фактами очерка. А таких очерков создано уже более двух десятков. По мне, это готовая диссертация по истории театра.
Со времени выхода первой книги «Храм Мельпомены», за которую Л. Касьяненко удостоена Премии Автономной Республики Крым, прошло девять лет. Можно ли назвать новое исследование её своеобразным продолжением? И да, и нет. Как признаётся автор, поначалу она хотела продолжить рассказ о талантливых актёрах, выступавших на сцене крымского театра в 50–80-х годах прошлого века. Однако в процессе работы её поразило, что некоторые произведения стали для этого коллектива знаковыми («Ревизор», «Ричард III», «Царь Фёдор Иоаннович» и другие). И появилась мысль проследить историю постановок русской и мировой классической драматургии от середины XIX века до наших дней. Ведь почти 200-летняя история этого театра уникальна: пожалуй, нет известного драматурга, чьи произведения не ставились бы на его сцене. А. Чехов, Н. Гоголь, А. Островский, А. Толстой, М. Булгаков, М. Горький, В. Шекспир, Лопе де Вега… Спектакли по их пьесам шли в разные годы и стали своего рода перекличкой поколений – не только режиссёров и актёров, но и нас, зрителей. Приятно было встретить в книге знакомые имена, лица на фотоснимках. Лариса Бойко, Наталья Малыгина, Владимир Денщиков, Виктор Навроцкий, Валерия Милиенко… Я общалась с этими людьми, писала о них. И вот теперь всё это – тоже часть истории. И мы хоть немного, но причастны к ней. Может быть, потому новая книга, не скрою, мне ближе, чем предыдущая. Интересно, например, было читать о двух постановках «Мастера и Маргариты» М. Булгакова, которые видела. Сравнивать, сопоставлять свои ощущения и впечатления с мнениями автора «Храма Мельпомены», а также рецензентов – крымских, кишинёвских, львовских, питерских… А ещё сожалеть, что не довелось ознакомиться с первым прочтением А. Новиковым, главным режиссёром, «Ревизора» в 1983 году. Зато второе, в 1999-м, произвело эффект разорвавшейся бомбы! До сих пор помню, как реагировал зал на каждое слово, произнесённое на сцене, и получасовые овации после спектакля.
Блестящие очерки посвятила Людмила Касьяненко постановкам пьес В. Шекспира («Я – Гамлет… Холодеет кровь»), А. Арбузова («Только не бойся быть счастливым!..»), К. Тренёва («Задумана и написана в Крыму…»), А. Чехова («Колдовское озеро»)… Да какой ни открой, начнёшь читать – и не оторвёшься, потому что каждый пропущен через сердце. И невольно думаешь: как же надо любить дело своей жизни, чтобы отдавать ему себя полностью, до конца!
