class="p1">
— На каких языках читаете?
— Я изобрёл способ читать и писать на всех языках мира. Небольшие сложности были с узелковым письмом, но и их я преодолел. Правда, когда я читаю и пишу, то не всегда понимаю прочитанное и написанное.
— А что из прозы на английском разволновало и запомнилось — за последнее время любой длительности?
— «Последнее время любой длительности» — это, по-моему, прекрасная фраза. Я её, пожалуй, украду. И если любой длительности, то это Толкин — я его даже переводить пытался, потому что наших переводов ещё не было. Мы брали растрёпанные покетбуки в Иностранке и их передавали из рук в руки. У меня даже сохранился читательский билет старого образца, где была страничка с надписью: «Подпись лица, выдавшего билет______», и там была аккуратно вписана фамилия «Родина».
— Что можете сказать о Маркесе и его «Сто лет одиночества»?
— Роман Габриэля Гарсиа Маркеса «Сто лет одиночества» с тех пор как его напечатали в 6 и 7 номерах «Иностранной литературы» за 1970 год, пережил период чудовищной двадцатилетней популярности, а потом двадцать лет некоторого равнодушия в наши дни. За те двадцать лет он был несколько перехвален, за последующие — незаслуженно подзабыт. Для многих он остался единственным произведением латиноамериканской литературы, а Маркес единственным именем латиноамерианского писателя. По-моему, роман хороший.
Уместно сказать, что переводил его Валерий Столбов вместе с Бутыриной, а потом — Былинкина. У меня вышел однажды казус: я довольно долго время писал про женщин и женскую прозу под псевдонимом Ева Перонова. И вот, однажды у меня дома раздался звонок. Какая-то женщина спросила меня, действительно ли я — Ева Перонова? Я стал отбрехиваться, но она довольно властно сказала, что спорить бессмысленно. И что для меня у неё подарок — книга Эвиты Перрон с её автографом. Я решил, что меня разыгрывают друзья, но всё равно поехал за подарком. Оказалось, что переводчица Былинкина работала когда-то в Аргентине и у неё сохранилась книга. Автограф действительно был — но не с «Вова, я ваша навеки», конечно.
Просто подпись.
***
— Очень интересно ваше мнение о работах Фолкнера. В частности, какой роман (после/кроме «Шума и Ярости») вас задел и почему.
— Знаете, это очень хороший вопрос — и вот почему: я Фолкнера плохо знаю. Но не от лени, или там не от небрежности. Несколько раз я приступал к Фолкнеру, и ощущал, что у меня не получается его читать (конечно, я его читал в своё время по обязанности, быстро, когда мне читали курс американской литературы — но это не настоящее чтение). Так вот, я откатился обратно, как поредевшая волна бойцов от осаждённой крепости. Но я ощутил то, что Фолкнер очень музыкальный писатель — в смысле какого-то очень чёткого звука, похожего на ропот-рокот, какого-то неумолкаемого описания — и ты понимаешь, что можешь только войти в эту реку и двигаться с ней, а поперёк идти не можешь. При этом умом я понимал, что из Фолкнера можно очень многое вывести и в современной Америке, можно многое понять вообще в литературе, но завершить этот опыт у меня не получилось.
— А с кем же, елки-зеленые, про Фолкнера поговорить?
— Надо было бы со Зверевым, [7] но он умер.
— А кто из американцев и англичан вам знаком и близок — кроме Хемингуэя, если правильно понимаю?
— Навскидку — Мелвилл. И Брэдбери (это, разумеется, не значит, что они одинаковые). Или совершенно неожиданно для себя я полюбил «Консервный ряд» Стейнбека. То есть, я могу даже рассказать, отчего я запомнил эти книги, но это будет вроде пересказа снов — никогда не будешь уверен, что тебя поймут.
***
— А вот да, когда пишете, где ваши читатели, кто они, много ли места занимают, насколько рассчитываете, на что ради них готовы и все такое?
— А это когда как — я ведь ни одним жанром не брезгую, а там везде у читателей ожидания разные. Мне о моих читателях известно мало. Но они есть, я проверял.
— Есть, есть читатели. По крайней мере, я точно есть. После Шкловского, Тынянова не собираетесь ли рассмотреть случай Олеши?
— Ну Шкловского мне надолго хватит. Да и на Тынянова много специалистов помимо меня. Но, кажется, Олеша сам себя рассмотрел.
— Бабель это Ваш писатель?
— Бабель — всехний.
— Здравствуйте! Скажите пожалуйста верите ли Вы в теорию что Шолохов не писал «Тихий Дон» и прочие произведения.
— Нет, я думаю, что ни одного убедительного доказательства в пользу того, что автором «Тихого Дона» является кто-то другой не предоставлено. (Авторство других произведений, скажем «Поднятой целины» и «Они сражались за Родину» не оспаривается). Другое дело — мотивы тех людей, которым было бы приятно, что это не Шолохов написал «Тихий Дон».
— Как именно вы прятали граненый стакан в электричке «Москва-Петушки»? Не отшучивайтесь!
— Да что там отшучиваться. Стакан легко — особенно при моей фигуре — зажимается под мышкой, причем даже наполовину полный.
— Есть такие книги, которые читаете и думаете, эх, вот это хотел бы написать?
— Да, конечно. Но с поправкой на то, что иногда эти восхитительные книги нужно было написать именно в XX веке, а написать их сейчас было бы глупо.
— «Какой я к черту писатель, я местный мельник или ворон, а в лучшем случае — свидетель». «Писатель» — кто он?
— «Писатель» — это очень широкое понятие. Писатель старого образца — это человек структуры, что заключила гласный контракт с обществом на поставку книжной продукции. Писатель старого типа — часть этой структуры, принятый на работу, и живущий с этой работы. Писатель нового типа — это либо сценарист широкого профиля, либо клоун, сам пишущий себе репризы. Есть ещё писатели прошлого, писатели-самодеятельные-графоманы, писатели-учителя-жизни. Много всяких странных объектов заключает в себя определение «Писатель».
— Если честно, расчитывала на более философский ответ.
— Это философский невопрос.
***
— Какой у вас рост?
— 176 см.
— Вы лысый или бреетесь?
— И то, и другое.
— У вас есть собака?
— У меня нет даже собаки.
— Что любите?
— Всё.
Извините, если кого обидел.
28 января 2013
История про то, что два раза не вставать (2013-01-29)
***
— Нравится ли вам групповой секс?
— «Свальный грех — высшая точка русской соборности». Но, если правду сказать, я больше теоретик, и теории мои говорят о том, что подобные предприятия (если заботится об эстетике), требуют большей ответственности участников. Ответственность во всех её смыслах возрастает, вообще сексуальная жизнь требует осмысленности, то тут она требует её вдвойне. Или втройне. Если, повторяю,
