"Идея видения, например, - говорил он, - вероятно, подобна дзэнской идее сатори. И там, и там требуется глубокое просветление, своего рода проникновение в суть вещей помимо каких бы то ни было мирских описаний. И образ жизни воина в некоторых отношениях похож на образ жизни дзэнского монаха. Оба требуют дисциплины и отрешенности от мирских забот и осознания того, что дела человека не имеют в конечном счете большого значения. Как дзен, так и философия дона Хуана подчеркивают необходимость достижения человеком полной гармонии с природой. Я хочу сказать, что вижу здесь много общего".
И Карлос снова кивал головой и говорил: "Это интересно. Познакомьте меня с этим. Расскажите мне то, что вы знаете".
"Есть книги по восточному мистицизму, которые содержат поразительные аналогии с некоторыми феноменами мира магов. Например, "Четырнадцать уроков йоги" Йога Рамачараки. В них говорится об окружающих людей аурах, имеющих форму яйца, которые наполнены светом, исходящим из тела. Это астральные тела. Они могут отделяться от своих владельцев. Еще рассказывается о способностях, которые можно использовать для получения удивительных эффектов. Можно найти много подобного в ваших книгах".
Карлос всегда с готовностью поддерживал обратную связь с аудиторией. Некоторые идеи Расса были нелепы, но вопрос о параллелях между Востоком и Западом привлекал Карлоса. Казалось, что все это совершенно ново для него. Кастанеда знал о том, что магия американских индейцев вполне могла происходить из Азии. Он знал и в основном принимал теорию о том, что индейцы пришли из Азии через Берингов пролив, но он казался на удивление незнакомым с восточной философией.
Однажды Кастанеда рассказывал им, как пытался привести союзника в жилую комнату профессора Харольда Гарфинкеля на Пасифик-Палисэйдс. Гарфинкель, ученый-еврей, которому перевалило за пятьдесят, имеющий рекомендации из Гарварда и Беркли, прежде всего был известен своими огромными тяжеловесными трудами по феноменологии. Это был строгий преподаватель, настоящий академист. Он заинтересовался исследованиями Карлоса и руководил им в первые дни. Они вместе, бывало, беседовали у него дома. Во время какого-то научного разговора Карлос вдруг заявил, что на веранде находится союзник. Он спросил, не будет ли возражать профессор, если он пригласит его вовнутрь. Это была одна из классических сцен.
- Я хочу показать его вам, - сказал Карлос.
- О, все в порядке, Карлос, - ответил Гарфинкель, прячась глубже в своем кресле. - Прекрасно. Я верю, что союзник здесь, так что все нормально.
Взгляд профессора носился по комнате в ожидании того, что может случиться, надеясь, что Карлос, может быть, уже забыл об этом. Это иногда случается с антропологами, которые слишком глубоко погружаются в чужие культуры.
У них либо вырабатывается невосприимчивость в результате повторяющихся культурных шоков, связанных с их работой, и они начинают смотреть на все заинтересованным, но посторонним взглядом, либо они начинаются держаться за свои исследования с набожным усердием - и становятся полностью помешанными.
И поэтому Гарфинкель немного опасался в этот вечер, что Карлос, возможно, перешел эту грань. У него не было намерения расставаться со своим буржуазным благоразумием и позволять Кастанеде втаскивать своего союзника в жилую комнату. Что скажут в "Феноменолоджи соусиолоджикал ревъю"? Гарфинкель взглянул на своего старого студента, как будто имел самые серьезные клинические подозрения.
Кастанеда расхаживал туда-сюда по обширному подиуму. Если бы происшествие у Гарфинкеля было искусно разыгранной шуткой, он не трудился бы объяснять. Он был уже на новой почве - посеять магию, - которую он обсуждал гораздо подробнее, чем в любой из своих книг.
Древний ритуал требует, чтобы маг завладел 48 зернышками маиса другого мага. Их прячут на пути у того, кого нужно убить, предпочтительно в бутонах желтых цветов. И когда жертва наступит на цветок, зерно проникает в ногу и, как утверждают брухо, мгновенно убивает жертву.
"Дон Хуан найдет для меня зернышко, - сказал Карлос. - Могущественный маг посадит зерно и вырастит его из одного колоска. Дон Хуан выберет зерна для меня".
После занятий он поехал в Лос-Анджелес и позвонил Неду Брауну, чтобы поговорить насчет договоренностей с "Саймон энд Шустер" об издании "Путешествия в Икс-тлан". Потом он позвонил мне, чтобы сказать, что чек уже на почте, и спросить, как дела у К. Дж.
К. Дж. учился довольно хорошо, но его учителя по-прежнему жаловались на то, что у него проблемы с другими учащимися. У него было мало друзей. Он был тихим, легко поддавался переменам настроений и относился ко всему серьезно. Я говорила, что он просто слишком зрел для большинства своих соучеников.
Позднее, вернувшись домой, он улегся на свой матрас и уставился в окно. Разговор со мной расстроил его, потому что только себя он винил за все проблемы К. Дж. У мальчика не было отца и не было имени.
При этом Карлос говорил своим студентам о том, что у него нет неоконченных дел. В этом была ирония. Он стоял в аудитории и говорил буквально следующее: "К настоящему времени у меня нет никаких незаконченных дел. Я могу уйти отсюда прямо в вечность. Я ничем не связан, ничем не обременен, ничто не задерживает меня. Это значит быть жестким, и только так нужно действовать". Боже, какая строка! Вот он, Карлос Кастанеда, проповедующий непривязанность, только он попался в ту же ловушку, что и другие бюргеры среднего возраста, которых он видел все время сидящими в кафе на Вилшир-бульваре. Они всегда были там, эти бюргеры, втиснутые в палатки со своими женами и детьми, имеющие дело с закладными, браками и детьми. Это был самый неумолимый вид ответственности. Здесь же сидел и Карлос Кастанеда с кредитными карточками в бумажнике, с квартирой в Вествуде и местом преподавателя.
И все же иногда он чувствовал, что есть нечто большее, нечто трансцендентное - его имя прежде всего. Имя его было магическим. Когда в Ирвине он сказал что-то об открытии института для изучения герменевтики, все слушали его. В ресторанах люди просили у него автограф. Салли Кемптон приезжала в Ирвин, говоря, что собирается написать очерк о нем для журнала "Эсквайр". Его агент торговался по мелочам с журналом "Тайм" из-за статьи, иллюстрация к которой должна появиться на обложке журнала. Тут был этот дразнящий магнетизм. Он не был просто каким-нибудь известным профессором или глупым романистом, он был чем-то большим, чем-то особым, он был... Кастанедой.
В начале весны 1972 года продюсер "Шоу Дика Каветта" предложил ему принять участие в передаче.
Это была бы самая блестящая рекомендация, но Карлос отклонил предложение. Он боялся, что из него сделают клоуна. Он знал, что поверхностный пятнадцатиминутный разговор о его опытах с доном Хуаном будет звучать как детские сказки. Была еще одна причина, почему он не хотел выступать у Дика Каветта. Есть определенная сила и свобода в том, чтобы оставаться недоступным. Нед Браун настаивал на его интервью перед выходом второй книги и перед предстоявшим выходом "Путешествия в Икстлан", но то были журналы и газеты, а не телевидение. Он не искал популярности и не хотел рисковать, создавая такое мнение о себе. Объяснение магов, драматическое заключение саги о доне Хуане должны были появиться еще через год в его четвертой книге. Были еще некоторые незавершенные дела, поэтому представлялось разумным избегать потенциально опасных и обременительных ситуаций на национальном телевидении с нахальным молодым ведущим вроде Дика Каветта, который мог попытаться наделать дыр в его Отдельной Реальности.
Ближе к завершению семинара Кастанеда значительно удалился от материала, изложенного в его книгах, и коснулся совершенно новых областей магии, о которых никто из его учащихся и не слышал. Например, Четырех Ветров. Он сказал, что это женщины, которых маг не должен искать специально, но которые придут и помогут в заключительной битве на поле брани с союзником. Они должны сопровождать ученика в последней церемонии, когда его наконец признают как брухо. С севера стоит его щит, его защитник. Сзади, с юга - теплый ветер, шутница. Шутница представляет тепло и легкость весны. Ее присутствие умеряет опустошительный северный ветер. С запада самоанализ представлен ловушкой для духов. И с востока боевой порядок завершается оружием. Оружие - это "крупнейший авторитет", и иногда его называют ветром просветления.
Кастанеда рассказал своим студентам о том, что эти четыре женщины используются для того, чтобы отразить атаку союзника, когда они все вместе наконец встречаются на поле битвы где-нибудь в Соноре. Это похоже на странный и ужасный танец. Союзник атакует женщин одну за другой, пока в конце концов не окажется нос к носу с самим учеником. Если ученик сможет схватить его и швырнуть на землю, он получает силу союзника. Но если он не справляется с этим, то его буквально закручивает в воздухе с огромной скоростью. Для донаХенаро это означало частичную потерю его человеческой природы. Он так и не смог вернуться домой. Его путешествие, его метафорическое возвращение в Икстлан, будет продолжаться вечно.
