Но с другой стороны, так было всегда. Невозможно было говорить со студентами Карлоса или с его друзьями, знакомыми или даже с теми, кто просто читал его книги, без того, чтобы не услышать такого роды истории. Везде были люди, испытавшие нечто необычное, нечто совершенно выходящее за рамки чистой аристотелевой логики.
У Линды Корнетт, моей старой подруги, с благоговением читавшей его книги, был экземпляр "Путешествия в Икстлан" с автографом, который она держала на столике рядом с кроватью. И однажды ее дочь, Паула, которая была ярой последовательницей Кастанеды, вошла в спальню и увидела огромную ворону, спокойно сидевшую на книге в лучах солнца. Ворона, очевидно, влетела через открытое окно и уселась на освещенное место на книге. Невозможно было не подумать о странной иронии во всем этом -ворона на книге Карлоса Кастанеды.
У Паулы просто отвисла челюсть от удивления. Затем она заметила что-то надетое на правую ногу вороны. Она подошла на шаг ближе и увидела, что это медное кольцо с рисунком, напоминавшим небольшие ацтекские значки. Какой знак! Какая картина в реальном мире! Тупые бюргеры могли решить, что способны все это объяснить, но Паула и Линда врубались, и они видели, как действует магия.
Но это была салонная чепуха по сравнению со сном Джона Уоллиса. Как только Уоллис встретил Карлоса в студенческом городке КУЙ весной 1972 года, он обратил внимание, что повсюду царит чувство ожидания. Оно было разлито в воздухе. Люди ожидали, что что-то произойдет, и Уоллис в том числе. И вот однажды вечером он засиделся допоздна, занимаясь музыкой в своей комнате, окна которой выходили на тихоокеанское небо на Лагуна-Хиллс. Он сидел за небольшим роялем в углу, сочиняя эти спокойные мелодии, пока не устал и не решил немного полежать на диване перед камином. Ночное небо за окном напоминало покрытую шоколадного цвета прожилками поверхность мрамора, и, смотря на него, Уоллис вдруг ощутил сильный испуг. Он почувствовал резкий прилив холода в уретре. Это было страшно, и он поднялся, пошел в спальню и лег рядом с женой.
Только он лег, тут же все и началось. Снаружи ломались ветки, ветер подул сильнее и начала хлопать дверь в подвал. Сперва это показалось внезапным шквалом ветра, но ветер все крепчал и усиливал свой неистовый вой, пока не заревел пронзительно и целые сучья не посыпались на крышу дома, а подвальная дверь не начала крошиться в щепки. Казалось, половину Лагуна-Хиллс вот-вот швырнет в океан.
Лоб Уоллиса покрылся потом. Это сумасшествие неожиданно стало принимать самый серьезный оборот. Он боялся пошевелиться и безумно оглядывал комнату, ища первые признаки лопнувших окон и следы погрома, учиненного этим кошмаром в его спальне. Чем больше Уоллис пытался контролировать происходящее, тем меньше ему это удавалось. Наконец он покорился, позволив втянуть себя в жуткий апокалиптический напор, несущийся к океану. Стоило ему подумать об этом, и все прекратилось. Все вдруг погрузилось в полный и совершенный покой!
Он лежал, хрипло дыша, с пятном пота на подушке, спрашивая себя, что же за чертовщина случилась. Как только он решил, что это какая-то странная галлюцинация, он услышал голос Рут. "Уже все стихло", - прошептала она. Затем она перевернулась и заснула.
Она слышала! Но слышала ли? Не было ли это частью его сна, его собственной особой Отдельной Реальностью? Какую зеркальную комнату он посетил?
Видения, сны, галлюцинации, умножающиеся дурацкие ночные кошмары, они сами и Карлос и безбрежность, подключенные... несущиеся в трещину между мирами. Никто не может оставаться защищенным, если хочет верить в Кастанеду.
Адам Смит, писатель, однажды в Нью-Йорке натолкнулся на дубля Карлоса. Желая познакомиться с Кастанедой, Смит пришел в нью-йоркский офис "Саймон энд Шустер" и начал подниматься по лестнице, потому что понял, что Карлос старается не пользоваться лифтами. Через пару пролетов он натолкнулся на кого-то, кто вполне мог бы сойти за Кастанеду: невысокий смуглый человек. И он попытался завязать разговор об огромном вкладе Карлоса в антропологию и о том, что его книги позволяют не просто читать об опыте, но по-настоящему переживать его. Все время, пока он говорил, Карлос, кивая головой, быстро спускался по лестнице. Смит упомянул Виттгенштейна, но это тоже не сработало. Почти в самом низу лестничной клетки у вестибюля Смита неожиданно озарило. Он только что прочитал о том, как дон Хуан рассказывал своему ученику о самом трудном достижении - о создании своего дубля. Это была странная и древняя релятивистская концепция, это дело с созданием двойника, поэтому Смит полушутя спросил человека, не является ли он на самом деле дублем Карлоса Кастанеды.
Человек остановился. Он кивнул головой и ответил "Да". Затем его лицо растянулось в широкой ухмылке, он вышел в вестибюль и растворился в толпе.
О том, чтобы по собственной воле создавать дубля, Карлос думал годами. Еще до того, как он написал об этом в своей четвертой книге, "Сказки о силе", Кастанеда разыгрывал такие маленькие психологические шутки над людьми.
В феврале 1973 года Карлос ездил в Нью-Йорк поговорить со своим издателем об этой книге и пригласил меня провести с ним несколько дней. Я не видела Карлоса годами и была удивлена, заметив некоторую полноту под темным костюмом и пальто. В остальном он был тот же - та же широкая улыбка, та же шляпа, та же очаровательная болтовня.
Мы взяли такси до отеля "Дрэйк" и пообедали в ресторане. Мы заказали по бифштексу, но если я пила вино, то Карлос заказал горячий чай - никаких коктейлей, вина и вообще спиртных напитков. Я хотела поговорить о книге "Путешествие в Икстлан", которую только что прочитала, но Карлос отказался. Он нервно и суетливо переходил от одной идеи к другой. После того, как мы вернулись в его номер, он все время расхаживал по комнате, то выглядывая в окно, то подходя к двери, то роясь в одном из своих чемоданов. Сбитая с толку, я присела в углу в украшенное броскими цветами кресло с изогнутой спинкой. Я наблюдала за его волнением с тихим раздражением.
Карлос достал из своего костюма серебряную ручку, набор карандашей и несколько иностранных монет и дал их мне для К. Дж., затем он нагнулся, схватил потрепанный чемодан и подтолкнул его ко мне, извиняясь за то, что края погрызла собака его друга. Его он тоже хотел подарить своему чочо.
Я решила принять душ. Когда я закончила, он по-прежнему был там, прыгая между кроватями и разговаривая по телефону. И он до поздней ночи продолжал названивать разным людям в Штатах и в Мексике, то разговаривая с каким-то профессором где-то в Калифорнии, то со своим редактором, то с Майклом Харнером. То он говорил по-английски, то по-испански, болтаясь на своем конце провода в своеобразном пассивном дрейфе. Когда я засыпала, он набирал номер в Оахаке или еще где-то.
На следующий день было еще хуже. Карлос превратился в совершенного диктатора, все время приказывая мне, так что я наконец заявила, что сниму номер в "Коммодоре". Я собрала вещи, вышла из комнаты и вошла в лифт. Карлос пошел за мной, и пока мы спускались, наставлял меня следить за тем, чтобы К. Дж. получил хорошее образование и регулярно посещал дантиста, и выговаривал мне за то, что я позволяла ему гонять на мотоцикле по грязным дорогам Западной Вирджинии. Он продолжал в том же духе до самого вестибюля, пока я не вспылила. "О'кей, Наполеон! О'кей!" - закричала я. Он дал мне неподписанный банковский чек на 5000 долларов для К. Дж.
Карлос смиренно поднял руки. "Послушай, я хотел бы скорее увидеть моего чочо. Может быть, я смогу взять его в Калифорнию или, может быть, на несколько недель в Южную Америку". Я рассеянно кивнула головой. "И скажи ему, что Наполеон передает привет".
Когда я вернулась домой в Чарльстон в Западной Вирджинии, то подала на развод. Я хотела сделать это в течение многих лет. У меня было чувство, что мы могли бы поправить положение и снова жить вместе, но уик-энд в Нью-Йорке подтвердил, что это безнадежно. Мне не нравилось, что я не знаю, замужем ли я официально, и поэтому я решила разорвать это окончательно. Только в октябре мне удалось поговорить с ним по телефону, и он сказал, что удивлен известием о разводе. Я пожаловалась на его странное отношение и поведение в Нью-Йорке.
Затем была долгая пауза, как будто Карлос отошел от телефона. Наконец он попросил меня повторить все о его поведении в Нью-Йорке, что я и сделала. Карлос выслушал, а потом серьезно признался, что совершенно сбит с толку.
- Я не был в Нью-Йорке в отеле "Дрэйк" в феврале, - сказал он.- и я не встречался там с тобой.
Я не была расположена говорить об этом: "Ну ладно, я знаю, что была в Нью-Йорке и провела ночь с кем-то, похожим на тебя, но, как я сказала, он действительно вел себя не так, как Карлос, которого я знала всегда".
"Нет, я серьезно, Мэгги. Я не был в Нью-Йорке в феврале". Он говорил чрезвычайно серьезным голосом.
