Разгребая склад ядохимикатов
"Оттепель" - время, которое поставило на литературный олимп диссидента Солженицына, сделало из него главного русского писателя эпохи. Человека, который ввёл в мировую литературу образ страны тюрем в отношении собственной Родины. Так что не надо ругать водителя маршрутки за «Владимирский централ» и прочий лагерный шансон, если вы сами когда-то упоённо читали «Архипелаг ГУЛАГ». Мы вырастили уже поколения граждан, которые воспринимают СССР как страну колючей проволоки.
Солженицына изучают в курсе школьной программы литературы, хотя для обогащения художественного мира российского подростка этот писатель почти бесполезен, исключение составляет, наверное, рассказ «Матрёнин двор». Как писатель-новатор он не внёс в литературу какого-то значимого вклада, не обогатил её, и творчество его вполне можно было изучать обзорно, вскользь, как и Варлама Шаламова, и уж точно не больше чем Тендрякова и Распутина. Гораздо важнее уделить внимание творчеству Шукшина, выводя его за пределы «огорода» писателей-деревенщиков. Произведения, порочащие наше прошлое, такие как «Архипелаг ГУЛАГ» и «Один день Ивана Денисовича», нужно вообще изъять из школьной программы.
Художественное наследие Солженицына представляет собой некое «священное предание», сборник страшилок о кровавом режиме, оберегаемый любителями западных свобод и борцами с собственным отечеством. Почему под шумок о невинно осуждённых мы должны впадать в скорбь о преступниках и настоящих изменниках родины? Главный научный сотрудник Института российской истории РАН, доктор исторических наук В.Н. Земсков в статье «Масштабы политических репрессий в СССР» указывает, что сотрудники I спецотдела МВД СССР к «политическим» причисляли и преступников, совершивших крупные хищения государственного и колхозного имущества.
Александр Исаевич заставил целый народ поверить в 110 миллионов репрессированных и десятки миллионов невинно убиенных и сгноённых в лагерях. И мы, вслед за автором художественного произведения , продолжаем верить цифре в десятки миллионов, пренебрегая официальными данными Института российской истории РАН, озвучивших цифру в 3 млн. 854 тыс. человек, осуждённых за государственные преступления с 1918 по 1990 год! Историческая ценность произведений Солженицына, таким образом, становится ничтожной и сравнимой с фильмом «Властелин колец». Дидактическая же ценность лагерной романтики противопоказана детям даже в целях общего развития.
Теория методики преподавания литературы предполагает обязательное указание на отличие художественных образов и реальных исторических личностей, чтобы, например, дети не пытались изучать христианство по роману «Мастер и Маргарита». Писатель Лев Толстой намеренно идеализировал образ Кутузова, противопоставлял его образу Бонапарта, чтобы в итоге это играло на достижение дидактических задач по патриотическому воспитанию граждан, и данный факт должен быть непременно озвучен учителем во время изучения романа «Война и мир». Мрачный образ Советского государства, нарисованный Солженицыным в «Архипелаге ГУЛАГ» и других произведениях, не чем иным, как ненавистью к своей стране объяснить нельзя. Возражения в духе того, что это ненависть вовсе не к родине, а к режиму, тут неуместны! Можно либо любить свою мать, либо не любить. Нельзя любить и ненавидеть одновременно, как учит нас логика Платона и Сократа. А о том, «как нам обустроить Россию», задумывалось много философов и настоящих патриотов как до, так и после Солженицына. Вспомним И. Ильина, Н. Данилевского, Н. Трубецкого, П. Савицкого, Л. Гумилёва, Д. Лихачёва, А. Зиновьева. Многие из них, наверное, могли написать свой «Архипелаг ГУЛАГ», но ведь никто из них этого не сделал, никто!
Пётр Николаевич Савицкий был обижен советской властью гораздо сильнее, чем Александр Исаевич. Савицкий, как и многие вышеперечисленные, был вынужден уехать из России во время Гражданской войны, а потом в 1945 году он был арестован в Праге и отправлен в лагеря. Один из основоположников евразийства все восемь лет просидел в настоящих лагерях (для сравнения: Солженицын отбывал в лагере только три года из всего полученного срока). Не стал писать о ГУЛАГе и Лев Николаевич Гумилёв, которого арестовывали и сажали за решётку несколько раз. Философ и социолог Александр Зиновьев уже в конце 90-х годов отмечал, что не стал бы описывать минусы и изъяны советской системы, случись ему писать свои книги заново. Более того, все свои силы он бы потратил на написание трудов по обличению западного капиталистического общества и поиск решений для борьбы с ним. Этот человек, подлинный учёный и настоящий гражданин, в отличие от Солженицына, чётко понимал угрозу, исходящую от критики собственной родины.
Мы живём в слишком опасное время, когда любое слово, брошенное необдуманно на ниву просвещения, будет обязательно использовано нашими врагами против нас. Можно сеять разумное, доброе, вечное, а можно закидать всю пашню гербицидами и сделать из плодородной земли бесплодную. Поэтому художественные произведения, порочащие наше прошлое, в первую очередь те, что включены в школьную программу, должны быть утилизированы, как старые ядохимикаты!
Темир ТРОЯКОВ, учитель русского языка и литературы, ГОРНО-АЛТАЙСК
Теги: филология , литературоведение
-Почему вы говорите слово "бутерброд"? – спросил меня однажды Франтишек Пахман, отец моего друга из Чехии. Русский язык чех знает прекрасно – инженер-экономист, он несколько раз бывал в СССР, помнит наизусть многое из «Евгения Онегина» и не перестаёт удивляться:
– Это же немецкое слово. Хлеб с маслом! И почему вы называете бутербродом хлеб с колбасой?
– Ах, пан Франтишек, – с горечью думала я. – Вы давно не были в России[?] У нас торговки на рынке трясут пучками изумрудной петрушки, а за ними на дверях магазина белеет объявление: «Требуется мерчендайзер». Теперь у нас не «полезный совет», а «лайфхак». Не марка, а бренд. Не направление и мода, а тренд. Не крайний срок, а дедлайн. Не соревнование, а баттл. Не веяние и течение, а мейнстрим. Не отбор, а кастинг. Не отслеживание, а мониторинг... Мы погрязли в безвкусице.
Основа культуры – это не орнамент на чашке и не слоёный пирожок, а язык. Но в России на протяжении многих веков родному языку сознательно предпочитали немецкий, французский, а теперь и английский. Наш язык – это наша свобода. А мы добровольно отказываемся и даже отрицаем её. И тут же называем себя патриотами! Сыпля англицизмами, думаем, что круты, а на самом деле – смешны. Выставляем себя на посмешище в глазах соотечественников и иностранцев и не замечаем этого.
Я не зря вспомнила чехов. Это люди с совершенно удивительным отношением к родному языку. Они ценят и берегут его. Знаете почему? Потому что они его уже теряли однажды, но смогли спасти. Многие века Чехия была провинцией сначала Священной римской империи, потом империи Австрийской, а потом и Австро-Венгрии. Немцы изживали национальную чешскую культуру самым беспроигрышным способом – они изживали чешский язык. И вот к XVIII веку в городах практически не осталось чехов, которые бы говорили по-чешски. Но кучка просветителей – «будителей» – решила воскресить язык. И они сделали это. Собирали слова по деревням, искали их в родственных языках, ВЫДУМЫВАЛИ слова, лишь бы не пользоваться немецкими, и – завидовали России: ведь у нас никогда не запрещали родной язык. Не запрещали – мы добровольно отказываемся от него.
О нет, не стоит напоминать мне о том, что огромный процент слов из современного языка – заимствованные. Я в курсе. Но есть большая разница: принимать в обиход новое явление вместе с понятием и подменять исторически устоявшееся понятие другим. Это напоминает фразу «При живой-то жене…» Такая замена пахнет изменой.
Маргарита БОБРОВСКАЯ, преподаватель регионального школьного технопарка, АСТРАХАНЬ
Теги: филология , русский язык
Валентина Апресян. Уступительность: механизмы образования и взаимодействия сложных значений в языке. - М.: Языки славянской культуры, 2015. – 288 с. – 600 экз.
Эта книга ведущего научного сотрудника ИРЯ им. В.В. Виноградова Валентины Юрьевны Апресян писалась почти 20 лет, и немалое влияние на неё оказало развитие идеи семантической мотивированности, которое происходило в рамках московской семантической школы; в процессе работы усилился интерес к нестандартным конструкциям и тем, что находятся на периферии категории уступительности, несут в себе побочные смыслы. Таким образом, перед нами глубокое и развёрнутое исследование с опорой на исследовательскую практику и прослеживанием смысловых взаимосвязей во времени (диахронии) и на современном материале. Рассматривается многозначность и синонимичность способов выражения уступительности, оттенки смыслов, которые вносятся в текст употреблением того или иного уступительного слова. С другой стороны, в работе проводится и разграничение так или иначе близких к уступительности, но иных системообразующих смыслов.
