Вместо этого администрация Обамы дала понять, что она на самом деле не очень-то была заинтересована в дипломатическом решении; ей нужны были только санкции. Она хотела, чтобы дипломатия сделала попытку что-то предпринять, но потерпела поражение; она не была готова или не хотела иметь дела, рассчитанные на успех. Белый дом полагал, что с политической точки зрения санкции безопаснее. Следовать бразильско-турецкому прорыву было бы рискованно, и это потребовало бы вложения политического капитала: можно было предположить, что Израиль, Европа, конгресс США и арабские государства – все выкажут свое недовольство. А с санкциями было легче. И они получили бы хорошую реакцию дома.
Израиль никогда не поддерживал дипломатию и рассматривал вмешательство Бразилии и Турции как опасный уход от действительности. Один высокопоставленный турецкий чиновник сказал мне, что нападение Израиля на турецкую флотилию, несущую помощь палестинцам в секторе Газа в мае 2010 года в нарушение израильской морской блокады, было преднамеренным шагом в отношении действий Турции, предупреждением Анкаре не вмешиваться в дела Ирана. Турция поняла это предупреждение, однако нападение разожгло турецкое общественное мнение и омрачило турецко-израильские отношения.
Франция также преуменьшила значение бразильско-турецкой договоренности, заявив, что следует продолжить голосование в ООН по санкциям. В целом европейцы были не в восторге от того, что Бразилия с Турцией их обошли. Обе страны за несколько месяцев проделали то, что европейские державы готовили шесть лет. Они были только рады, что со сделкой наконец покончено.
Россия и Китай также были недовольны. Обе страны были щедро вознаграждены за согласие на санкции и не желали отказываться от всего этого, потому что Бразилия и Турция совершили прорыв. Москва и Пекин также хотели проучить Тегеран: не стоит игнорировать нас. Россия и Китай получали выгоды от того, что занимали позицию между Ираном и Америкой, продавая свою благосклонность обеим сторонам и получая выгоду от тупиковой ситуации. У них не было никакого желания наблюдать за тем, как Бразилия и Турция убивают их дойную корову.
В частности, Россия очень остро реагирует на вызовы, бросаемые ее статусу великой державы. Для Москвы предположение Турции и Бразилии о равном статусе в урегулировании международного кризиса выглядело как вызов. Голос России за резолюцию по санкциям в ООН как бы ставил Турцию и Бразилию на место.
Накануне голосования в ООН Вашингтон попытался убедить Турцию и Бразилию отказаться от голосования по резолюции о санкциях в Совете Безопасности, в котором обе этих страны присутствовали на тот момент в качестве избранных непостоянных членов. Это было слишком для двух стран. Если бы они воздержались, Вашингтон мог бы утверждать, что международное сообщество было единодушно в отношении установления санкций, но как могли Бразилия и Турция воздержаться, если они всем продемонстрировали путь, минующий санкции? Обама позвонил Эрдогану и попросил его не голосовать против. Когда резолюция СБ ООН № 1929 была вынесена на голосование 9 июня 2010 года, и Бразилия, и Турция проголосовали против. Однако резолюция, так или иначе, прошла.
Американская политика отныне представляла собой исключительно только санкции. После того как Обаме удалось привлечь на свою сторону Россию и Китай, он увенчал «успехом» политику Буша – в том смысле, что ему удалось переманить на свою сторону Москву и Пекин, а не в том, что на самом деле удалось выйти из ядерного тупика в отношениях с Ираном. На протяжении всего процесса Обама был озабочен прикрытием своего правого фланга, чтобы не оказаться уязвимым перед критикой с левого фланга. Не будет преувеличением сказать, что американская внешняя политика стала полностью подчиненной тактическим внутренним политическим соображениям.
В итоге же иранская политика Обамы провалилась. Он продолжил курс на санкции по тем же причинам, по которым Линдон Джонсон продолжал бомбить Северный Вьетнам, – ни тот ни другой не могли придумать ничего лучшего (или не хотели брать на себя риск это другое предпринять). Но подход Обамы с упором на санкции не смог изменить поведения Ирана; вместо этого Иран подстегнули на ускоренное наращивание ядерных возможностей. Министр обороны Роберт Гейтс сказал это же самое в памятной записке Обаме: санкции в сочетании с привлечением к переговорам (двойная дорожка) плюс тайная операция не сработают и, более того, «мы не собирались развязывать войну во избежание превращения Ирана в государство, обладающее ядерным оружием»126. Фактически он предлагал сейчас Обаме сказать «нет» сдерживанию, и это был единственный вариант, остававшийся для Соединенных Штатов в результате проводимой им политики. Возможно, в конце концов, так оно и есть, что «только Никсон может позволить себе отправиться в Китай». Президент от Демократической партии слишком уязвим перед лицом общественного мнения по вопросам национальной безопасности, чтобы принимать твердые решения.
Администрация объявила-таки об успехе на другом фронте. К середине 2010 года скрытые инициативы, предназначенные для того, чтобы внедриться в ядерную программу Ирана и подорвать ее, работали на полную мощность. Особенно противный компьютерный вирус «Стакснет» был внедрен (некоторые сообщения указывают, что с помощью Израиля) во внутреннюю электронную сеть, которая использовалась при разработке ядерной программы Ирана. «Стакснет» вмешался в механизмы, контролирующие синхронизированное вращение тысяч центрифуг на чрезвычайно высоких скоростях. Вирус нанес огромный ущерб этой системе: повреждение, связанное с инфраструктурой центрифуг, значительно замедлило установленный Ираном график обогащения. В мае 2009 года у Ирана было 4290 центрифуг. В августе 2010 года их количество сократилось до 3772, и все из-за вируса «Стакснет»127.
«Стакснет» в Иране, как беспилотники в Пакистане или Йемене, – это новый тайный путь, который помогает Америке решать мировые проблемы128. За вирусом «Стакснет» последовал ряд смертельных атак на ученых-ядерщиков и руководителей работ, которые, как полагают, оказывались в руках Соединенных Штатов или Израиля, или и того, и другого государства. Мощная бомба, которая взорвалась на военной базе, на которой размещалась часть ядерной программы Ирана, предположительно была из этой же серии. Иран также полагал, что Израиль занимался подстрекательством среди местных этнических групп в Иране – работал с Азербайджаном с тем, чтобы разжечь националистические настроения среди азербайджанцев в Северо-Западном Иране и поддержать Джундаллу, жестокую экстремистскую группировку в иранской провинции Белуджистан, которая возглавляла сепаратистскую кампанию террора в том районе129.
Эти наглые, как утверждали некоторые, по своей смелости атаки оказывали давление на правителей Ирана и замедляли процесс реализации ядерной программы. А то, что некоторые из атак осуществлялись в иранских городах, во всю мощь свидетельствовало об американской и израильской решимости и способности остановить ядерную программу Ирана. В Израиле возникла оживленная дискуссия о возможности избежать открытой войны, используя саботаж130. Бывший руководитель Моссада Меир Даган поссорился с премьер-министром Нетаньяху, поскольку он ратовал за проведение тайных операций (позже к нему присоединилось несколько других руководителей армии и разведки). С другой стороны, бывший премьер Эхуд Барак считал, что саботажем большего не добиться и что Иран вскоре придумает способы защититься от дальнейшего ущерба131. И все же поддержка со стороны России и Китая санкций ООН (сопровождаемая более строгими ограничениями, задействованными командой Стюарта Леви) в сочетании со шпионскими операциями против ядерной программы Ирана создала благоприятный фон в год выборов: иранская проблема находится под контролем, Иран – под давлением, и он слабеет. Обама добился успеха там, где потерпел поражение Буш.
На самом деле версия Обамы политики «двух дорожек» также не увенчалась успехом132. Она даже не была «двойной». Вместо этого она опиралась на одну дорожку, и это было давление133. Ее достижения носили кратковременный характер и были весьма иллюзорными. Соединенные Штаты забыли, что давление должно иметь своим результатом подзарядку дипломатии, а это означало, что двери следовало держать открытыми, даже несмотря на применение давления134. Не удивительно, что, когда Иран в следующий раз встретился с Соединенными Штатами в январе 2011 года в Стамбуле, переговоры быстро завершились ничем. Санкции и саботаж оставались предпочтительным выбором из «двух дорожек».
Это заставило Иран активизироваться в собственной политике «двух дорожек» с применением нажима для того, чтобы заставить Америку по-серьезному отнестись к переговорам. Разница состояла в том, что Иран периодически выдвигал разные варианты, предоставляя возможность действовать дипломатии, с которой могли бы согласиться Соединенные Штаты. Тегеранская декларация была одной из таких возможностей; другой стал «поэтапный» план российского министра иностранных дел Сергея Лаврова. Лавров сообщил своим американским партнерам об этом плане во время визита в Вашингтон в июле 2011 года. Он предложил, чтобы и Иран, и Соединенные Штаты согласились с дорожной картой, в соответствии с которой Иран будет реагировать на замечания со стороны МАГАТЭ, но на одно за каждый раз, и станет получать соответствующий поощрительный бонус (в виде снятия конкретной санкции) за каждый такой шаг. План призывал к замораживанию санкций на период действия данного процесса135. Иран принял этот план, а Соединенные Штаты отказались это сделать136.
